Детдом - Екатерина Мурашова

– Кай, прости, что беспокою, но – край. Ты говорил – можно, если что. В гостинице никого, но тетя Анджа дала номер твоего мобильника. Мы все видели твой клип, это потрясно, я не хотел, но ребята сказали – звони! Чем черт не шутит! Они тоже тебя знают – вот в чем закавыка и надежда. Времени – ни минуты. Ты меня вообще узнал?

– Миша, я тебя узнал, но я ничего не понял, – честно признался Кай.

При этом он достаточно много брал с интонации, чтобы догадаться: Мишка звонит вовсе не для того, чтобы поздравить его с выходом клипа и прочими успехами сценической карьеры. Кай едва не на ходу выскочил из набитого троллейбуса, в котором ехал по Большой Пушкарской, вбежал в подворотню, завернул за угол и прислонился спиной к обшарпанной стене.

– Говори медленно и четко. Короткие предложения. Здесь тихо. Я слушаю ты.

– Зато у нас тут в любой момент может стать очень громко… – напряженно хохотнул в трубку Мишка.

– Говори!

Кай молча слушал минуты две, потом спросил:

– Как добраться самое быстро? – выслушал ответ, отключил телефон, выскочил на улицу и побежал в сторону Невы размеренной рысью, легко обгоняя медленно ползущий транспорт.

Подразделение МЧС вместе с похожими на стаю жуков ребятами из спецназа окружило обыкновенную желто-синюю бензоколонку, расположившуюся на обочине Приозерского шоссе. Движение по шоссе было перекрыто уже около пяти часов, что создавало очень сильные неудобства и транспортную напряженность во всей северо-западной части области. В окружающей бензоколонку зеленой полосе везде что-то чернело и щетинилось оружием или снаряжением. На обочине стояли три пожарные машины с несколько остолбенелого вида пожарными. Отдельно выделенная группа мрачных мужиков в камуфляже отгоняла от места происшествия журналистов. Две скорые помощи стояли на обочине, метрах в двухстах. Около них никого не было видно. Несколько местных милиционеров по-зековски сидели на корточках возле раздолбанного уазика и курили. Пожилой военный с вислыми усами и погонами капитана артиллерии что-то хрипло кричал в мегафон сорванным голосом. Что именно он кричал, не понимали даже стоящие рядом с ним солдаты.

Мишка, Кай и еще двое молодых эмчеэсовцев стояли в лесу, на другой стороне дороги, метрах в пятнадцати от милицейского уазика.

– Как ты оказался здесь? – выразил общее недоумение Мишка. – Я послал встретить тебя там, за оцеплением.

– Ты знаешь, я не умею объяснять им, – пожал плечами Кай. – Я просто прошел по лесу.

– Но там же стоит оцепление!

– Да. Но лес – это не пустыня, не саванна. Там деревья, а люди, которые стоят, вверх не смотрят. Я прошел поверху.

– Я же вам говорил! – торжествующе воскликнул Мишка, обращаясь к товарищам и поднимая палец. – Он не только на сцене Маугли. Он по жизни такой…

– Что там? – Кай для верности указал пальцем на виднеющуюся между деревьев бензоколонку.

В этот раз рассказывал старший из эмчеэсовцев, отстранив Мишку, который, как и большинство героев нашей истории, речистостью не отличался.

– Обычное, в сущности, по нынешним временам дело. Трое ребят-срочников сбежали из ближайшей военной части. Чем уж их там так допекло, мы не знаем и не узнаем теперь, наверное. Вон капитан с заставы с мегафоном бегает, гимнастерку на груди рвет, клянется, что у него в части дедовщины не было и нет. Верить ему не станем, сами в армии служили, все про их клятвы знаем. Сбежавших трое – двое русских и один, что для нас важно, вроде бы грузин. Или еще какой-то кавказец. Все трое – не питерские, так что родителей-друзей-одноклассников задействовать быстро не удастся. Что еще важно? Оружие они с собой унесли, но никого покамест из него не шлепнули. Даже в части, как я понимаю, убегая, ни с кем конкретно счеты не свели. То есть крови на них пока нет. Теперь следующий пункт программы. В головах у них сейчас, понятное дело, кроме обид, да унижений, да адреналина, пусто и ничего вообще нет. Соображалка, считай, не работает. Да и без того – много ли было? Из этого и исходить надо. Однако сделали – на все сто. Захватили они, значит, ту бензоколонку. Вон там, за входом в цистерну, у будочки один из них прячется, держит что-то, вроде бы зажигалку и факел какой-то. Понятно, что стрелять в него никто не будет (промахнешься, взлетит все к чертовой матери!), но он на всякий случай бережется. Остальные двое – внутри, караулят заложников. Заложников – одиннадцать человек, из них мужчин всего трое, остальные – женщины и дети. Детей четверо – двое мальчишек-подростков, которые при бензоколонке крутятся, подрабатывают, еще одна – совсем кроха, дочка кассирши. И еще девочка десяти лет с матерью в машине была, которая как раз на заправку подъехала. Четверо женщин – кассирша, продавщица из магазина, еще двое – из машин, одна пожилая совсем – мужик в «москвиче» мать на дачу вез. Этот мужик и его мать, как я понял, одни и остались вменяемые – разговаривают с этими ребятами, убеждают их в чем-то. Остальные – в полном ауте. Женщины за дочек боятся, парни с бензоколонки – сами за себя. Пацаны телевизора насмотрелись, тоже трясутся. Впрочем, есть от чего. Если он хоть папиросу горящую в цистерну кинет, рванет так, что никого в живых не останется. Мы уж узнавали, недавно бензовоз приезжал, стало быть, бензину там больше половины будет. Всем достанет.

– Чего они хотят? – сосредоточенно спросил Кай. Глаза у него стали узкими, и какими-то странными скользящими движениями он разминал кисти и запястья рук.

– Понимаешь, Кай, они, конечно, хотят миллион долларов и вертолет, чтобы вместе с заложниками лететь в Грузию. Ты только меня не спрашивай, почему туда – я не знаю. Может быть, как раз потому, что один из них по национальности грузин. Там, говорят, заложников отпустят. Насчет миллиона долларов я тебе ничего не скажу, а вот такого вертолета, чтобы отсюда до Грузии без посадки долететь, у нас в ближайших краях точно нету. Уже предлагали им автобус, чтобы, мол, до аэродрома доехать и там на самолет сесть. Но они, как ты понимаешь, слушать про это не хотят, потому что не окончательно же дураки и знают: ни до какого аэродрома они живыми не доедут.

– Миша сказал: они знают про меня. Что?

– Они отрубили телефон, который на колонке был, отобрали у всех заложников мобильники и говорят по ним. Включают по мере надобности. У нас в МЧС психолог есть, он с ними больше всех и базарил.

– Откуда же они номер узнали?

– Да он им свой и прочие номера на плакате написал, вон, видишь, там транспарант из фанеры. Они ему и звонили… Так вот он спросил: с кем бы вы хотели поговорить. Они: только с президентом, пусть он, наконец, узнает, что в армии творится. Дураки, молокососы – что с них взять! Добрый царь, а злые бояре его обманывают. Ну, с президентом проблемы, конечно. Тогда психолог и говорит: может, вы кому из публичных питерских людей доверяете: губернатору там, или артисту какому-нибудь… Ну вот, кто-то из них «Детдом» и назвал. Клип они по телику видели, и диск слушали, и еще что-то. А тут Мишка как раз подсуетился: Кай – это же, говорит, считай, что кореш мой! Ну мы посовещались с ребятами и потихоньку от начальства тебя и вызвали. Понимаешь – что получается? Договориться не удается, дорога перекрыта, сверху на начальство давят, спецназовцы того и гляди на штурм пойдут, они разговаривать не приучены – только мочить в сортире, а тем терять нечего, швырнет он свой факел, и тут уж вообще никого не останется, только пожарникам работа. А нам детей жалко… мы же спасатели, как-никак.