Обман в науке - Бен Голдакр

Публикации о MMR в национальных газетах

Страхи по поводу MMR создали небольшую индустрию СМИ- анализов, так что об освещении этой истории известно довольно много. В 2003 году Совет по экономическим и социальным исследованиям опубликовал статью о роли СМИ в общественном понимании науки, в которой цитировались все основные статьи на научные темы с января по сентябрь 2002 года, то есть за период пика истории с MMR. 10 % статей были посвящены MMR, и эта же история была основной темой писем в редакции (людей явно это интересовало), редакционных статей и рубрики «Мнения», кроме того, это были самые длинные статьи. Таким образом, история с MMR была самой освещаемой в прессе научной темой за многие годы.

Статьи о генетически модифицированных продуктах или клонировании были написаны в основном специальными корреспондентами по науке, но об истории с MMR писали все, и 80 % статей были написаны журналистами, пишущими на общие темы. Внезапно мы стали читать комментарии на сложные темы иммунологии и эпидемиологии, написанные людьми, которые привыкли писать о том, что случилось со знаменитостями по дороге на вечеринку. Найджелла Лоусон, Либби Первес, Сюзанна Мур и другие журналисты — все стали рассуждать о проблеме MMR, громко дуя в игрушечные трубы. Тем временем лобби против вакцины специально охотилось за журналистами, пишущими на общие темы, и скармливало им истории, старательно избегая специальных корреспондентов по науке и здравоохранению.

Это модель, которую мы видели и раньше. Если есть вещь, которая создает неправильное взаимодействие между учеными, журналистами и публикой, это тот факт, что научные журналисты не освещают основные научные проблемы. Из совместных посиделок с научными журналистами мне известно, что большую часть времени никто даже не проверяет эти истории.

То, о чем я говорю, — это не просто общее место. В течение двух решающих дней после появления истории о «пище Франкенштейна» в феврале 1999 года ни одна из статей, посвященных этому событию, не была написана научным корреспондентом, который* наверное, сказал бы своему редактору, что, если кто-то представляет научные данные своих исследований о том, что генетически модифицированный картофель вызывает рак у крыс, как это сделал Арпад Пупггаи, в телепрограмме на ITV, а не в научном журнале, то здесь что-то не то. Эксперимент Пупггаи был в конечном счете опубликован год спустя, но в течение долгого времени никто не мог его прокомментировать, так как никто не знал, что на самом деле было сделано. Когда эксперимент наконец появился в виде нормальной публикации, стало ясно, что его результаты не содержат информации, достаточной, чтобы оправдать медицинские страхи.

Это отстранение научных корреспондентов, когда наука вдруг выходит на первые полосы газет, и тот факт, что с ними даже никто не советуется в эти периоды, имеет предсказуемые последствия. Журналисты привыкли критически воспринимать то, что они слышат на пресс-конференциях от пресс-атташе, политиков, пиар-деятелей, продавцов, лоббистов, знаменитостей и творцов сплетен, и в целом они демонстрируют в этом отношении здоровый естественный скептицизм: однако в случае с наукой у них нет навыков критической оценки научных доказательств. В лучшем случае свидетельства экспертов буду проанализированы только с точки зрения того, кто эти эксперты и на кого они работают. Журналисты и многие из тех, кто организует кампании, думают, что это и означает «критически оценить научный аргумент», и весьма гордятся собой.

Научное содержание этих историй — реальные экспериментальные данные — приглаживается и замещается дидактическим наставлениями авторитетных специалистов с разными мнениями, что способствует глубокому ощущению, что научный совет — это что-то произвольное и зависящее от социальной роли, от «эксперта», а не от прозрачных и понятных научных доказательств. Еще хуже то, что сюда примешиваются политические вопросы, отказ Тони Блэра сообщить, делалась ли прививка его ребенку, история о «гонимом ученом» и эмоциональные рассказы родителей.

На этом фоне даже разумный гражданин будет иметь все основания полагать, что все те, кто утверждает, что вакцина MMR безопасна, просто легкомысленные и безответственные люди, особенно если в их пользу не приводятся никакие научные данные.

Эта история также поучительна, поскольку, как и история с ГМ-продуктами, она иллюстрирует одно простое этическое правило, под которым я и сам подпишусь: крупные корпорации часто нечестны, а политикам нельзя доверять. Но это имеет значение тогда, когда ваши политические и моральные убеждения находятся в правильном русле. Если говорить обо мне, я не доверяю фармацевтическим компаниям, но не потому, что считаю всю медицину плохой, а потому, что знаю: они скрывают неприятные для них данные, — потому, что видел, как их рекламные материалы искажают науку. Я также с осторожностью отношусь к ГМ-продуктам, но не потому, что вижу изначальные недостатки в технологии, и не потому, что считаю их необыкновенно опасными. Где-то посередине между созданием генных технологий для лечения гемофилии, с одной стороны, и появлением в природе (не без нашего участия) гена устойчивости к антибиотикам — с другой, лежит разумный средний путь для регулирования генетической модификации, однако в самой технологии нет ничего сверхзамечательного и сверхопасного.

Причины моего настороженного отношения к ГМ-продуктам не имеют отношения к науке. Эти технологии создали опасное положение в сельском хозяйстве, и «семена-терминаторы», которые погибают в конце сезона, — это способ увеличить зависимость фермеров, как в национальном масштабе, так и во всем развивающемся мире, и отдать весь мировой продовольственный запас в руки многонациональных корпораций. Если вы хотите копать глубже, то Monsanto — это просто неприятная компания (например, она создала гербицид «Оранж», применявшийся во время вьетнамской войны).

Наблюдая эти слепые, бурные, бездумные кампании против MMR и ГМ, которые основаны на детской логике («гомеопатия работает, потому что компания Merck скрыла побочные эффекты лекарства Vioxx»), легко испытать глубокое ощущение упущенных политических возможностей по поводу того, что наше законное возмущение насчет вопросов социального развития, роли больших денег в обществе и откровенных злоупотреблений крупных корпораций направляется куда-то в сторону и превращается в незрелые, мифические фантазии. Если вы действительно интересуетесь такими серьезными вопросами, как окружающая среда и здоровье, то вся суета вокруг джокеров типа Пуштаи и Уэйкфилда — это просто потеря времени.

Освещение в прессе искажает науку еще и потому, что этот предмет достаточно сложен для понимания. Это само по себе может показаться обидным для таких умных людей, как журналисты, которые привыкли считать, что понимают большинство вещей, однако в последнее время сложность существенно возросла. Лет пвтьдесят назад вы могли нарисовать схему радиоприемника на салфетке, используя свои школьные знания, или построить в классе детекторный приемник, похожий на тот, что был в вашей машине. Когда ваши родители были молоды, они могли сами починить автомобиль и понимали, как устроено большинство бытовых приборов, которые использовали, но вряд ли это возможно теперь. Даже человек, подкованный в электронике, будет испытывать трудности, пытаясь объяснить, как устроен ваш мобильный телефон, поскольку технологии стали более сложными для понимания и объяснения, и современные электронные штучки имеют сложность «черного ящика», которая может показаться зловеще недоступной. Семена посеяны.

Теперь вернемся к теме. Если в статьях так мало науки, то чем же заполнены длинные истории о MMR? Возвращаясь к данным Совета по экономическим и социальным исследованиям 2002 года, только четверть статей упоминали имя Эндрю Уэйкфилда, что кажется странным, поскольку он считался центральной фигурой. Это создало ложное впечатление, что многие в медицинском сообществе подозрительно относились к MMR, и Уэйкфилд не был одиноким диссидентом, Менее трети публикаций ссылались на многочисленные данные о безопасности MMR, и только 11 % упомянули, что она считается безопасной в 90 странах, где ее используют.

Вообще подробные обсуждения доказательств встречались редко, так как считалось, что это слишком сложно, и когда врачи пытались объяснить, им часто просто затыкали рот или преподносили их объяснения кратко: «наука показала», что, дескать, волноваться не о чем. Эти пустые заявления выглядели бледно на фоне реальных страданий несчастных родителей.

После 2002 года ситуация стала по-настоящему странной. Некоторые газеты, такие как Daily Mail и Daily Telegraph, поставили MMR в центр крупной политической кампании, и прославление Уэйкфилда достигло апогея. Журналист Лорейн Фрейзер поместила эксклюзивное интервью с ним в Telegraph, в котором он был назван «надеждой пациентов, которые чувствуют, что их страхи игнорируются». Она написала еще десяток подобных статей в течение следующего года (награда пришла к ней в виде звания «Лучший корреспондент 2002 года, пишущий на темы здоровья» — о чем я и мечтать не могу).