Одни сутки войны - Виталий Мелентьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как я понимаю, поставили задачу? — спросил Сутоцкий.
— Можно считать, и так…
— Тогда я тебе вот что скажу: на успех не надейся. Главное — голову сохранить. Понял?
— Нет. Не понял.
— Через такие заграждения к траншеям не пролезешь. Мы вот пролезли, а что толку? Фрицев в них до черта, а вырвать хоть одного нет никакой возможности. А хоть бы и вырвали? Как протащишь? Раньше было проще — артиллерия прикроет, то да се, в неразберихе и прорвешься и выберешься. А сейчас эти чертовы «крабы» чем возьмешь? Попади в него снарядом! Да если и попадешь — ничего! Отскочит, как от резины. Сталь у них — будь здрав. Крупповская!
— Все это я слышал, Николай. Еще в финскую войну. Тогда тоже говорили, что на Карельском перешейке доты покрыты резиной. Как только в них попадает снаряд, резина его отбрасывает назад.
— Ты, конечно, все знаешь… — сразу обиделся Сутоцкий и отвернулся.
— Я предлагаю организовать дневной поиск, — после небольшой паузы сказал Матюхин.
Сутоцкий быстро обернулся, заглянул с веселым удивлением в лицо Андрея и рассмеялся:
— Ты даешь! Сам выдумал или кто помогал?
— Между прочим, именно так спросил и капитан Маракуша.
— А ты ему что?
— А я ему вот что… — Матюхин коротко передал свой разговор с командиром роты и закончил: — Капитан сказал, чтобы я готовил варианты и дневного и ночного поиска.
— Во-от! И ночного.
— Но ведь и дневного…
— Так зачем же ко мне зашел? В дневном я тебе не помощник. Советовать не могу.
— А я не за советом. — И, перехватывая вспыхнувший взгляд Николая, Матюхин сказал: — Я хочу, чтобы ты пошел в группе захвата.
Сутоцкий остановился, недобро усмехнулся:
— Честь, значит, оказываешь?
— И честь.
— Знаешь… шел бы ты со своей честью… Честь! Я сейчас тоже взводом командую! А туда, — он махнул рукой в сторону передовой, — уже два раза лазил. Вот и ты слазай. Посмотри, как разведчик провертывается в настоящей обороне. Понюхай… Тут на везении…
Матюхин молча ждал, пока Николай выплеснет свои обиды и подозрения. Сутоцкий еще долго возмущался и доказывал, что его и так все знают и новой чести ему не требуется. Когда он умолк, Матюхин насмешливо спросил:
— Все или еще что придумаешь?
— Придумаю? Я?! — И, глядя в насмешливо улыбающееся скуластое лицо Андрея, сплюнул: — Пошел ты… С тобой говорить.
Сказать что-нибудь новое он не мог — выговорился и стал затихать.
— Успокоился? — спросил Матюхин. — Теперь слушай и рассуждай. На нашем участке дневной поиск не применялся. Новинка и для нас и для противника. А новинка всегда действует. Если, конечно, работать с умом. Участвовать в такой новинке почетно. Значит, честь. Если, конечно, получится. Но старшим группы захвата пойду не я. Я буду старшим группы огневого обеспечения и прикрытия. И не ты…
— Вот оно что! Разжалуешь, значит?
— Старшим группы захвата пойдет Шарафутдинов. — И слыша, как Николай набирает воздух для новой вспышки ругани, доверительно наклонился к нему: — Он же теперь не салага. Обтерся. А главное — немецким владеет. Дневной поиск, может, еще больше требует тишины, чем ночной. Знание языка ой-ой как может выручить. Да и парень он находчивый, верно? — Николай нехотя кивнул, и Андрей понял: Сутоцкий согласится. Справедливый во всем, что касается дела, он поймет преимущество дневного поиска. Поймет — и согласится. — А главное, Шарафутдинов может там же, в их траншеях, и книжки солдатские прочесть и допросить… не отходя от кассы. Понимаешь?
Сутоцкий понимал. Разведка, поиск не прогулка, «язык» важен не сам по себе, а именно как язык, умеющий рассказать, что делается на сопредельном участке обороны. И вполне может случиться, что и «язык» будет взят, а дотащить его не успеешь — убьют. Хуже того, могут и всю группу захвата перебить, выскочит только один. И если этот один будет знать — от «языка» ли, из документов, — что происходит в обороне, смерти будут оправданными.
— И последнее. Что такое Сутоцкий, знают все. И я в том числе. Вот потому тебя и приглашаю. Тебя и еще одного парня…
— Закридзе? — хмуро спросил Николай.
— А ты откуда знаешь? — с искренним удивлением спросил Матюхин.
— Сам к нему присматривался. Стоящий.
— Вот то-то и оно. Конечно, если бы тебя назначить старшим, это вроде бы почетней, но… Но ведь старшему нужно следить за всеми. А у тебя с Закридзе будет единственная задача: захватить «языка» и быстро — днем ведь все на секунды придется мерить — вернуться назад или… в укрытие. Вот почему ты пойдешь не старшим, а рядовым. Хотя все, в том числе и начальство, будет знать, что главным в деле будешь ты. Понял?
Сутоцкий долго смотрел на низкое, в желтых подпалинах далеких ракет, тревожное небо, вздыхал и морщился. Потом сумрачно спросил:
— Скажи, Андрей, по совести: зачем ты меня втягиваешь в это дело?
— По совести?
— Да. По совести!
— Во-первых, я тебя знаю и тебе верю… Может, как себе. Мне даже кажется, что ни я без тебя, ни ты без меня с таким новым делом не справимся. Во-вторых, ты говоришь, что командуешь взводом… Верно. Командуешь… А если завтра пришлют офицера? Вот и получается, что ты так и будешь ходить в старшинах… Ты ведь тоже об этом думал?
— Думал, — неохотно согласился Сутоцкий.
— А тебе хочется стать офицером. Я знаю. Остался бы я в твоем положении — мне бы тоже хотелось.
Сутоцкий не слишком уверенно возразил:
— Ты учился…
— Я учился в артучилище, а стал общевойсковым разведчиком. И не все из того, что мы учили, пригодилось в боях. Здесь все по-новому. И то, что ты научился командовать и отделением, и взводом, не менее важно, чем формальные знания. А знать… ты уже многое знаешь. Только… Только мыслить еще не умеешь.
— Это как понять? — после паузы, облизывая губы, спросил Сутоцкий.
— А очень просто. Ты все время думаешь как исполнитель, как боец. А тебе нужно думать как командиру — не только за себя. Ты сам по себе, так… единица… А со взводом ты уже взвод! Так вот за взвод тебе и нужно думать. А еще лучше — за роту. Тогда будешь видеть, как повести себя взводом. Понимаешь?
— Не совсем…
— Хорошо хоть не врешь. Это понимается не сразу. Вот когда ты почувствуешь себя не просто командиром, а головой взвода, его мозгом, а взвод станет твоей сущностью, как бы продолжением тебя самого, вот тогда ты и научишься, постепенно конечно, мыслить.
— Ты умеешь?
— Учусь… И у тебя. Например, читке газет.
— Ну вот сейчас, с этой своей… придумкой… как ты мыслишь?
— А мыслю я так: для меня-взвода будет выгодней, если общее руководство поиском будет осуществлять кто-то другой. Мне-взводу все не увидеть, у меня-взвода нет ни сил, ни прав, чтобы в случае нужды обеспечить прикрытие дневного поиска. Вот я и готовлю дело так, чтобы дневным поиском руководил капитан Маракуша либо подполковник Лебедев — у них прав больше. Им обоим я верю и могу вручить себя-взвод. Понял?