Жизнь удалась - Андрей Рубанов

— Отгреби мне тридцать, самых лучших, — велел капитан тяжелым голосом.

— Ладно, — потухнув, произнес Васюта. Морщины его лица сложились в благородную гуманитарную гримасу. — Тебе, кстати, повезло. Сегодня утром привезли сорок животин. Из квартиры какой-то актрисы. Гадом буду — забыл фамилию… Старушка померла, в пятикомнатной хате, прямо в центре Москвы. На Тверской. А животины — остались. Представь, она лежала — и гнила несколько дней. Пока не пошел запах и соседи не вызвали ментов… А менты вызвали нас… А куда девать тридцать восемь кошек? Актриса, кстати, была крутая… Говорят, ее сам Сталин уважал и хотел, это… ну ты понял… а она, говорят, не дала, гадом буду! А теперь, вот — кошки, голодные, объели ей нос и щеки… Вот судьба…

— Погода плохая, — сказал капитан, глядя в окно.

— Не плохая, а переменчивая. К утру снег ляжет, настоящий. Зима настанет. Гадом буду. Слышишь, как псы орут? Когда погода меняется, они всегда орут. Чувствуют.

— Может, они смерть свою чувствуют?

— Я в такое не верю, — с сожалением признался рецидивист. — Как ее почувствуешь, смерть? Это трудно. Сегодня ты в шоколаде, пьяный и веселый, а завтра — все, край, на шею тебе веревочку забросят — и в очистку… И нет тебя… Гадом буду — не верю я в предчувствие смерти… Она ведь такая… Приходит всегда нежданчиком… Раз — и все… Ты думал, что еще поживешь, — а тебе веревочку на загривок закидывают, и стоп. Аллес… Это же просто, начальник… Так сколько тебе?

— Тридцати хватит.

— Ладно.

— Погрузишь в два мешка, по пятнадцать в каждую.

— Как скажешь…

Через четверть часа — капитан принципиально промерз это время на улице, кутаясь в курточку, — Васюта принес ко входу в заведение два брезентовых чувала. Внутри шевелилось, мяукало и шипело. Капитан отдал деньги и открыл заднюю дверь автомобиля.

— Машина у тебя серьезная, — с чувством произнес Васюта. — Гадом буду.

— Есть такое, — равнодушно ответил капитан. — Дорогая тачка. Мощная. Конфискована у лица, совершившего особо опасное преступление. Лицо уже созналось, чистосердечно. А я — взял покататься. Грузи давай.

— А это что? — изумленно протянул Васюта, указывая в глубину багажного отсека. Там покоилась пара обуви.

— Кеды, — нехотя объяснил Свинец.

— Гадом буду, тыщу лет не видел настоящих кед. Резиновые?

— На сто процентов.

— Откуда они у тебя?

— Понадобились, — холодно ответствовал капитан. — Нравятся?

— Да.

— И мне. Я на дело только в кедах хожу. Удобно, тихо. И нога не скользит.

— Так ты, значит, на дело собрался?

— Может, и на дело. Грузи. И не болтай. Если что — ты меня не видел.

— И ты меня.

— Само собой.

Васюта швырнул мешки; принял деньги; сунул, не считая, в задний карман штанов. Сто рублей, двести, пятьсот, тысяча, сто тысяч — цифры явно давно уже не интересовали этого человека, отыскавшего свою воняющую кошками и собаками планиду после десятка отсидок.

— Гадом буду — в деле все важно, всякая мелочь, — произнес он деловито. — Езжай себе…

На обочине, в желтом свете фонаря, увиделась капитану тонкая женская фигурка; дама, в короткой юбке и чрезвычайно приятном на вид меховом палантине, ловила такси; ее ноги, казалось, росли прямо от коренных зубов. Изогнулась гибко, словно кошка. Только ей еще не забросили веревочку. А может, уже забросили, но пока не затянули.

Никогда не упускавший выгодного момента, капитан притормозил, и включил даже указатель поворота, и почти остановился подле прекрасной незнакомки. Теперь она смотрела на него с большой симпатией. Вернее, не на капитана — водителя она никак не могла рассмотреть в неверном уличном свете, — а на шикарный автомобиль. Но здесь на приборном щитке моргнуло желтое — проклятый бензин опять норовил закончиться. Капитан ощутил жгучее отвращение — к себе и к ситуации. Зачем тебе эта девчонка? Что ты с ней будешь делать? Она изучит твою шикарную машину, оценит кожаные креслы, просканирует опытным глазиком стервы — и решит, что ты сам столь же шикарен. А у тебя в кармане триста рублей, и пора опять двигать на заправку; трехтонная черная дура производства заводов Форда пожирает высококачественное топливо ведрами…

Ладно, ты посадишь ее в салон, отпустишь пару дежурных шуток — и что дальше? Кем ты назовешься? А кем назовется она? Вот, в зеркале уже видно, как подле стройной леди поспешно, мешая друг другу, чуть ли не юзом по мокрому асфальту, оттормаживаются как бомбилы на драных таратайках, так и гарные хлопцы на престижных седанах. Первые, понятно, желают заработать, вторые, наоборот, — познакомиться. А ты ей зачем, капитан? А зачем тебе она? Сегодня ты весь день имел дело с гибкими длинноногими. Их жизнь — не сахар. И эта, вяло отмахивающая рукой в перчатке — наверняка такая же. На добропорядочную смирную жену не похожа. Никакой супруг не отпустит свою юную женщину, одну, в мини-юбке, бродить по городу поздним ноябрьским вечером. В крайнем случае, сам отвезет куда надо…

Нет, чувиха явно едет «на вызов». К «другу». К «спонсору». К «клиенту». Высосет из тела изможденного коммерцией бедолаги несколько зеленых бумажек и завтра же спустит все. В парикмахерском салоне, в «Дикой Орхидее». И зайдет на новый крут… А ты, капитан, значит, тоже хочешь бежать по кругу?

Не хочу, сказал себе Свинец. Не хочу иметь дел с блядями и двигаться по кругу, как цирковая лошадь. Не хочу. И не буду. И сделаю все, чтобы другие люди никогда не встали на такой круг.

Хватит уже с нас блядей, хватит денег, хватит всего этого, приторного, глянцевого, насквозь гнилого. Довольно этой хитрожопой коммерции, этих витрин, сводящих с ума наших матерей и матерей наших детей. Довольно сверкающих цацок. Довольно тел и душ на продажу.

Довольно с нас миллиардерских понтов, довольно гадов, демагогов, теоретиков светлого будущего, народных депутатов в блестящих тысячных пиджаках. Довольно с нас гелендвагенов с правительственными номерами и розовых лоснящихся рыл, осеняющих сверканием своего сала гламурные кабаки. Довольно испражняться черной икрой в фешенебельные альпийские сортиры.

Довольно с нас бесконечно протухающего, заасфальтированного натуральным жиром мирка внутри Кольцевой автомобильной дороги, выдаваемого группой аферистов в галстуках за нечто настоящее.

— Остановлю, — тихо сказал капитан самому себе, засопел с искренней злобой, грубо сплюнул в окно и с наслаждением затушил сигарету о дорогостоящую приборную панель, — необратимо испортив товарный вид престижной колымаги; впрочем, он того и добивался. — Остановлю! Я вас по-любому остановлю.

На автозаправке он сунул в окошко, вместо денег, удостоверение. Значительно прогудел:

— В кредит нальете?

Усталая злая женщина за толстым стеклом возмущенно пожала плечами и вернула ксиву назад — не особо и вчитывалась.

— С какой стати?

Капитан швырнул последние три свои сотенные бумажки.

Вы сидите в своих элитных квартирах, в особняках и коттеджах, купленных и построенных на деньги, добытые грабежом, воровством, убийством, и блядством, и продажей того, что вам никогда не принадлежало и не может принадлежать; вы отдыхаете; вы устали — после очередного грабежа или убийства; восстановив силы, вы строите планы новых грабежей и убийств, и грандиознейших распродаж; ведь вам всегда мало, хочется больше, еще больше денег, еще больше убить, украсть, обмануть и ограбить. Наблядовать и распродать.

Но того вы не знаете, что уже едет к вам, за вами, сквозь холод и темноту, преодолевая преграды, перебарывая сопротивление, побеждая ложь и грязь, страшный милицейский капитан.

Он приедет к вам, несмотря ни на что. И он вас за все, за все накажет.

Часть третья

1. Полтора миллиона евро

Тот день не задался с самого начала. Иван едва заставил себя выбраться из постели. При каждой перемене погоды кости в местах переломов болели. Особенно по утрам. Несильно — ровно настолько, чтоб испортить настроение.

Дальше — хуже. Брился — порезался. Сунулся в холодильник за кефиром — оттуда в нос шибануло гнильем. Тут же он высказал жене все, что думает насчет ее умения вести хозяйство. За пятнадцать лет беспечной и сытой столичной жизни дура так и не научилась правильно выбирать продукты, покупала слишком много всякой нарядно упакованной, но малосъедобной ерунды; Ивану приходилось едва не еженедельно самому — чтоб не краснеть перед домработницей — выбрасывать просроченные йогурты, сыры с запахом портянок и прочую спаржу; дражайшая супруга отреагировала на критику в обычной манере: а ты пей меньше, тогда не будешь спросонья на людей кидаться…

Вошел в лифт — наступил в лужу собачьей мочи. Свежей, еще дымящейся. Мрачно удивился. Дом-то вроде бы дорогой. Считай — элитный. Получается, что у людей хватило ума раздобыть полмиллиона долларов для покупки квартиры в этом доме — а вовремя вывести псину на прогулку ума не хватает? Странно, дико, ненормально.