Русалки — оборотни - Антонина Клименкова

Кто-то набросил петлю на шею распаленного дракой пса. Тонкий, но прочный шнур стянул горло, перехватило дыхание. Захрипев, Винченце отпустил волка, повалился навзничь.

— Nom d'un chien![74] Какая жестокая битва! — услышал он.

Над ним нависла чья-то тень, очерченный лунным светом силуэт на фоне сплетенных ветвей и синего неба.

Тяжело дыша, Винченце перевалился набок, поднялся на колени и, подсунув пальцы, чуть ослабил обвивший шею шнурок. Шелковые нити холодили горящую кожу.

Не нужно было оглядываться — он знал, что с таким трудом загнанный противник уже далеко унес свою серую истрепанную шкуру. Однако этот новый, возвышавшийся над ним враг был поопасней. Хотя на первый взгляд, конечно, этого не скажешь — что стоит обычный человек, не отличающийся высоким ростом, довольно щуплый, против обезумевшего вурдалака? Скоро узнаем, усмехнулся сам себе Винченце.

— А, так это ты тот француз, что меня разыскивал? — спросил он, поднявшись на ноги.

Он не спешил сбрасывать с себя петлю, попридержал шнур руками, незаметно накручивая на кулак.

— Вам уже обо мне сообщили? — будто бы удивился охотник.

— Нашлись добрые люди, — изобразил на лице улыбку Винченце.

— Маркиз Винченце ди Ронанни, Вик Ронан, виконт де Арон, — перечислил француз. — Как все-таки вас прикажете называть?

— Да как хочешь! У меня много имен в запасе, — радушно развел руками Винченце.

И, стремительно развернувшись, дернул шнур на себя. От резкого рывка француз упал, но собрался и, перевернувшись в кульбите, тотчас вскочил — позади Винченце. Перехватив шнур двумя руками, хотел набросить еще петлю, но тот вовремя пригнулся и ушел из-под рук.

— Извини, но я при разговоре люблю смотреть в лицо собеседника! — хохотнув, заявил маркиз. — Так я что-то не расслышал, чем обязан знакомству?

— Чистой случайности, — в тон ему ответил француз.

Они оба осторожно, точно два бойцовых петуха перед схваткой, кружили, легко переступая, не сводя друг с друга прищуренных глаз. И тонкий шнур, точно стрелка компаса два полюса, соединял их. — Меня на вас пара вампиров вывела, я ведь их от Парижа вел. Все удивлялся, чего это их в такую глушь занесло? А это они за вами.

— Фортуна! — хмыкнул Винченце. — Ты только не расстраивайся, но твои упыри уже приказали долго жить. Так что можешь возвращаться обратно в свой мерзкий Париж.

— Я знаю, я из-за вас еще ненадолго задержусь, пожалуй.

— Просто честь для меня.

— Ах, не скромничайте. Вы личность незаурядная, вам это не идет. Мало того, что сам бессмертен, так еще и секретом столь отменного долголетия владеете. Разве может остаться такая персона незамеченной?

Тускло сверкнул клинок кинжала. Снова рванув на себя, Винченце молниеносным движением рассек шнур. Стегнул длинным концом, как плетью, тонкий шелк со свистом взвился, обвил вскинутую руку охотника. Подскочив, Винченце опутал и другое запястье, стянул противнику руки за спиной.

— Я знаю, что я для вашего брата как кость в горле, — прошипел Винченце ему в ухо. — Кстати, сударь, вы тут на чужой территории, так что помощи ждать вам неоткуда. — И занес лезвие для удара.

Француз напрягся всем телом, навалился спиной на грудь державшего его сзади Винченце, повалил его какой-то нечеловеческой тяжестью. Распластанный, вдавленный в землю Винченце увидел над собой не лицо, а оскаленную морду зверя.

— И ты туда же? — фыркнул он, хотя другой бы на его месте под когтями хищного чудища вряд ли нашел повод для веселья.

Новый оборотень зарычал в ответ. Но добыча неожиданно ушла от неповоротливого хищника — ускользнула между лап юрким горностаем, сверкнув в лунном луче дорогой шерсткой, скрылась в неприметной норке между корней. Волк рыкнул, припал к земле — и уже змея, свиваясь кольцами, метнулась к норе. Не успел исчезнуть среди травы длинный, гибкий хвост, как Винченце, вернув себе прежний облик и истинный размер, быстро отряхнувшись от прилипшей к волосам земли, взвел револьвер и нацелил мушку на прикрытый хворостом лаз. Только он не успел заметить, что у норки есть еще один выход и выползшая на поверхность змея уже изготовилась к броску. Ядовитые клыки клацнули впустую, раздвоенный язык щекотнуло кончиком длинного пера — из-под носа упорхнул легкий маленький ястреб. Рассекая воздух мощными крыльями, следом в синий сумрак поднялся желтоглазый беркут.

Погоня продолжилась в предрассветном небе под тающими звездами. Ястреб кружил, петлял, камнем падал вниз — беркут не отставал. Стрелой пролетев над спящей усадьбой со скоростью, на какие только были способны острые крылья, ястреб нырнул в глухую тень, пронесся между деревьев и резко поднялся ввысь — неожиданно для беркута, который не успел понять, что перед ним не свободная даль, а кирпичная стена флигеля, искусно расписанная под окружающий ночной пейзаж.

Ястреб не стал тратить время на злорадство — сквозь серебристое марево устремился навстречу занявшейся заре.

Феликс и представить себе не мог, как далеко оказался. Доверившись чутью зверя, он вышел к озеру и присвистнул — знакомый берег едва виднелся за сизой дымкой тумана, ровно на другой стороне. Делать нечего, пришлось снова стать рысью — по крайней мере, если приноровиться, на четырех конечностях бежалось быстрее и легче.

И все равно возвращение его настолько утомило, что он не нашел в себе сил добраться до деревни, хоть оставалось только пересечь луг и поле. В изнеможении растянулся под тенистыми еловыми ветками, щуря кошачьи глаза на пробивающиеся сквозь иглы косые лучи восходящею солнца, — и провалился в немую черноту сна, без грез и видений…

Очнуться его заставили легкие прикосновения, чьи-то руки ласково погладили спину. С усилием стряхнув оцепенение, он, ничего не видя и не понимая, вскочил и яростно зарычал.

— Эк его!.. — раздалось откуда-то сверху, будто издалека.

И его с головой накрыло серое, душное, пыльное, опутало, придавило… Больше он ничего не помнил.

Глава 13

Собирает ведьма в поле

Синие цветочки…

Эх, помрет обидчик вскоре.

Схоронят под кочкой.

— Ничего, вы не переживайте, Глаша, prendila con filosofia![75] — уговаривал девушку Винченце. — Вот только солнце сядет, и он опомнится. Такое бывает, иногда, поначалу. Потом привыкнет, справится…

Он стоял, прислонясь спиной к двери чулана, запертой на засов, но все равно содрогающейся под яростным напором изнутри. Глаша чувствовала себя виноватой — если б прошлой ночью она вела себя разумно, то запор не был бы уже наполовину выбит, и итальянцу не пришлось бы полдня буквально подпирать дверь плечом, чтоб удержать обезумевшего Феликса.

Через открытое оконце сеней лился розоватый свет заката, сиренево-пунцовыми полосами порезавший небосклон.

С последним погасшим отсветом в чулане воцарилась тишина.

— Ну вот, что я говорил! — воскликнул Винченце.

Но Глафиру попросил отойти подальше. Осторожно приоткрыв дверь, заглянул в щелку.

— Что со мной происходит? — тихо спросил Феликс, и тревожные, широко распахнутые глаза влажно замерцали в сумраке.

— Да ничего особенного! — легкомысленно махнул рукой Винченце. — Сейчас вот пообедаешь — и снова почувствуешь себя человеком.

— У меня уже все на столе! — подхватила Глаша и, поспешно убежав в горницу, украдкой вытерла глаза рукавом.

И снова ночь, и снова погоня. Неважно, что небо заволокло тучами и без света луны в лесу стоял полнейший мрак. Начавшийся дождь то и дело прорывался в ливень, лапы разъезжались, скользили по мокрой земле. Но Винченце и Феликс уверенно вели оборотней к приготовленной ловушке. И они в этот раз непременно бы справились, если б…

Пуля настигла золотистого пса в прыжке — не достигнув другого края узкого оврага, он сорвался вниз, оставив короткую бороздку от когтей на кругом склоне.

Феликс был уже далеко, не разобрал глухое эхо выстрела среди раскатов далекого грома. Он понял, что что-то не так, лишь когда оборотни беспрепятственно свернули в сторону, миновав ловушку. Но раздумывать было некогда, и он продолжил преследование, пусть и в одиночку.

Не обращая внимания на приближающуюся грозу, баронет фон Бреннхольц отправился на берег озера. В поздний полуночный час его неудержимо влекло туда желание отомстить за отвергнутые, поруганные чувства, еще более обострившееся после бутылки шампанского, похищенной из родительского погреба и опустошенной залпом ради пущего куража.

На эту ночь было назначено похитить прекрасную, но такую строптивую русалку, увезти ее подальше, в чужой город. Может быть, даже венчаться — если, конечно, хмыкнул Артур про себя, при свете дня красавица окажется столь же хороша собой, как рисовало ему разыгравшееся воображение.