Вольный стрелок - Ольга Миленина

— А как я могу вести разговор — после того как ваш высокопоставленный сотрудник сначала мне угрожал, а потом пытался скомпрометировать меня перед моим начальством, говоря, что я вымогаю взятку? А сегодня настойчиво пытался мне всучить деньги? Не скажу, что меня это задело, — все журналисты, бесспорно, разные, и кто-то деньги берет, — но я не люблю, когда меня считают полной дурой. И когда записывают меня на камеру — тоже…

Я произнесла это негромко и мирно — намекая, что если беседа между нами и возможна, то только не в этом здании. А еще лучше — не сегодня.

Мне уже совсем не надо было ничего узнавать. Зато я могла написать о том, что мне угрожали, — ведь у меня имелась подтверждающая это запись на кассете, сделанная в прошлый раз. И о том, что мне предлагали взятку, — Сережа был тому свидетелем, ведь ему звонили с заявлением, что я вымогаю деньги. Так что потребовать опровержения они не смогут при всем желании. И все случившееся настолько ухудшало образ «Нефтабанка», что напиши я, что, возможно, банк был причастен к смерти Улитина — а у меня хватало фактов, чтобы сделать такой вывод, — читатель откинет слово «возможно» и скажет себе, что так оно и было. И видимо, мой теперешний собеседник это хорошо понимал — потому меня и не выпустили из здания.

— Я готов принести свои извинения. — Мне показалось, что фраза далась ему не слишком легко — потому что лицо потяжелело вдруг, напитавшись злобой то ли ко мне, то ли к этому идиоту, наверняка слушавшему сейчас наш разговор. — Наш вице-президент по связям с общественностью — он, знаете ли, человек искусства, в прошлом драматург. И несмотря на свою должность, общаться может не со всякой общественностью — вы уж меня извините за такой каламбур. С людьми искусства бесспорно — наш банк спонсирует театры, концерты классические, к нам часто оттуда приходят денег просить. С ними Валерию Анатольевичу общаться легко, а с вами, Юлия Евгеньевна, тяжело — вы вопросы каверзные задаете, ловушки строите. Вот Валерий Анатольевич и повел себя неадекватно — за что лично я извиняюсь от имени банка. Вас это устраивает?

Мне показалось, что злится он сейчас все же не на меня, а на того идиота, о котором говорит, — и потому с удовольствием произносит нелицеприятные фразы в его адрес. Словно точно знает, что тот сидит сейчас и слушает наш разговор. В лицо он ему, наверное, такое высказать не мог, а тут как бы за спиной все, но так, чтобы тот слышал.

— Устраивает полностью. — Я наклонила голову, преувеличенно благодаря его за проявленную вежливость. — Если это все, что вы хотели мне сказать, и теперь я свободна…

— И вы не будете освещать этот инцидент в своей статье? — Он оказался умнее, чем я думала, и хитрее, просто не заметив мою фразу насчет свободы. — Ведь, по сути, и инцидента никакого не было — Валерий Анатольевич просто предложил вам денежную премию, потому что высоко оценивает вас как журналиста.

Он и пригласил вас сюда специально, чтобы ее вручить, — хотел сделать вам своего рода сюрприз. А чтобы вам налогов не пришлось платить, решил передать деньги из рук в руки. А между вами произошло непонимание — и именно поэтому охрана попросила вас задержаться, дабы вы дождались меня и мы с вами внесли ясность в этот вопрос. Разве не так?

Я пожала плечами — другого ответа в этой ситуации я все равно не могла дать. Он хитро все придумал — но уже был наш предыдущий разговор с человеком искусства, и его звонок в редакцию, и разговор с главным, и запись на моем диктофоне, хранящаяся дома. И замалчивать случившееся я не собиралась — тем более что нельзя было исключать, что давление на меня продолжится и шефу будет звонить уже не зам президента банка, а кто-то повыше. В конце концов, для того, чтобы выжить Улитина, они даже кого-то из правительства привлекали — так что и здесь могли использовать те же связи. А значит, все происходившее со мной в доме приемов «Нефтабанка» просто необходимо было отразить в статье.

— Смелая вы девушка, Юлия Евгеньевна. — Мой собеседник смотрел на меня все так же пристально — он, кажется, ни на секунду не выпускал мое лицо из поля зрения. И сейчас ждал, когда на нем появится реакция на его слова. — Банк подозреваете в том, что он своего бывшего шефа заказал, — а сами в этом банке так смело себя ведете. Вы мне скажите — если бы это правда была насчет Андрея Дмитриевича, как, по-вашему, с вами бы сейчас поступили? Вы не подумайте — это полный нонсенс, насчет причастности «Нефтабанка» к смерти своего бывшего президента, — но мне лично интересно..

Что ж, это был хороший вопрос. Заданный напрямую — и в то же время очень завуалированно. И он совсем не случайно его задал и прям-таки к месту — потому что понял, видимо, что никаких гарантий от меня получить нельзя. И что бы он тут ни плел насчет премии, я напишу то, что считаю нужным. Даже если пообещаю этого не делать.

— Думаю, отпустили бы. — Я намеренно встретилась глазами с его взглядом и говорила медленно, взвешивая каждое слово, стараясь, чтобы на губах была такая легкая полуулыбка, подтверждающая мое спокойствие. — Согласитесь, что если я умру прямо у вас от сердечного приступа, — это все-таки будет слишком.

Тем более в редакции знают, где я, и ваш человек искусства уже поднял шум, когда звонил моему начальству, и мое руководство полностью в курсе данного расследования и всех его нюансов. Так что думаю, что проще было бы меня отпустить. И потом сделать вид, что напечатанный в газете материал — выдумка от начала до конца. Журналистский вымысел, проплаченный конкурентами с целью очернить достойное во всех отношениях финансовое учреждение. И подать в суд — хотя обещаю вам, что ни од-нойзацепки для подачи иска вы не найдете…

— И все? — Он явно намекал на последствия. Правда, у нас был чисто гипотетический разговор — по крайней мере таковым мой собеседник предложил его считать, — так что и ответ должен был быть таким же.

— Ну почему все? — Я сделала вид, что всерьез задумалась, даже лоб наморщила. — Посылать ко мне девиц с сильнодействующими препаратами — так я не лесбиянка. Попробовать войти в контакт с моим любовником, денег дать, чтобы он мне что-нибудь подсыпал, — так нет постоянного, вот в чем проблема. Проводить со мной беседы с привлечением высоких правительственных чиновников — масштаб не тот, маловата фигура. Натравливать на меня ОМОН или РУОП, чтобы подбросили мне наркотики и тут же арестовали, наверное, не стоит — откуда у бедного журналиста деньги на кокаин? Устраивать аварию — так у меня не «Порш-911», а старенький «фольксваген», и живу я не на Рублевке, гонять мне особо негде. Так что…

Видимо, я переборщила — потому что хотя он и кивал весело, постукивая пальцами по столу, вид у него был совсем не веселый. И становился все грустнее и грустнее. Пока я не упомянула про аварию — вызвав у него недоуменное возмущение.

— Ради Бога, Юлия Евгеньевна, — о какой аварии речь?! Может, мы еще и бомбу в самолет подкладывали, на котором Улитин за границу летал, а она не сработала просто? — Он так искренне запротестовал, что я сразу сказала себе, что вот это зря на них свалила, тут они точно ни при чем. Зато он своим возмущением подтвердил, что все остальное действительно имело место. И хотя я в подтверждениях не нуждалась, он, видно, решил по-другому — и, спохватившись, попытался выпутаться. — И вообще — наркотики, яд… Ну что у нас с вами детектив какой-то получается?

— Но мы ведь теоретизировали? — Я тоже изобразила недоумение — хоть и не так искренне. — Вы ведь сами задали теоретический вопрос — что бы со мной сделали после выхода статьи, если бы ваш банк был причастен к убийству Улитина, — вот я и ответила. Вы ведь не всерьез задали свой вопрос, верно? Вот вам и ответ несерьезный…

Я вдруг подумала, что он меня перехитрил — вытянув из меня те факты, которые я собиралась использовать в статье. Спровоцировал меня на нужный ему разговор и все вытянул — хотя я совершенно не собиралась это выкладывать. Это, в конце концов, было мое секретное оружие — то, что я знаю, — а теперь он был в курсе, каким именно оружием я располагаю. И следовательно, прямо сейчас и здесь мог принять решение, насколько я опасна — и как вести себя со мной, как поступить.

Я усмехнулась, показывая, что поняла его маневр — пусть и слишком поздно. И закурила снова, ощущая, что во рту все пересохло, покосившись на бар, где среди спиртного стояла бутылка французской минералки. Но сказала себе, что лучше потерплю. Не то чтобы я верила, что меня заранее решили сюда отвести и подсыпали что-нибудь во все бутылки-я все-таки не настолько параноидальна, — но все же расслабляться не стоило.

— Да, Юлия Евгеньевна, озадачили вы меня… — Глаза его по-прежнему следили за мной, а вот лицо пыталось излучать некое условное тепло, но это ему не слишком удавалось. Словно то, что он от меня услышал, ему совсем не понравилось. — Вы меня извините — я на секунду.