В безумии - Клиффорд Саймак

— Я понимаю, — ответила Ева очень грустно.

— Есть еще кое-что, — продолжал Саттон. — Я все время вспоминаю маленькую девочку, которая подошла ко мне и заговорила, когда я ловил рыбу. Я знаю, что она была создана как бы моим разумом и появилась там с определенной целью. Но это не имеет значения. Я все время продолжаю думать о ней.

Он посмотрел на Еву и увидел, как в свете лампы ее волосы превратились в медное сияние.

— Я не знаю, любил ли я когда-нибудь. Я не могу с уверенностью сказать, люблю ли я тебя. Но мне бы очень хотелось, чтобы ты поехала со мной на планету Бастера.

Ева покачала головой.

— Аш, я должна остаться здесь хотя бы на некоторое время. Я занимаюсь этим делом в течение многих лет. Я должна довести его до конца.

Ее взгляд в свете лампы казался затуманенным.

— Может быть, когда-нибудь, Аш, если ты еще будешь желать видеть меня рядом. Возможно, некоторое время спустя я смогу приехать.

Саттон сказал просто:

— Я всегда буду хотеть, чтобы ты была рядом, Ева.

Он протянул руку и нежно коснулся медного завитка волос, который упал ей на лоб.

— Я знаю, что ты никогда не приедешь. Если бы это было хотя бы немножко по-другому… Если бы мы были просто двумя обычными людьми, у которых самая обыкновенная жизнь.

— В тебе есть величие, Аш, — тихо произнесла Ева. — Ты будешь богом для многих людей.

Он стоял, безмолвно ощущая, как вечное одиночество опускается на него. Не было величия, о котором она говорила, а лишь одиночество и горечь человека, который всегда будет одиноким.

49

Саттон плыл в море света и откуда-то недалеко от него доносилось жужжание работающих механизмов, маленьких механизмов, которые расчленяли его тончайшими пальцами световых лучей. Щелкали какие-то переключатели. Светочувствительная бумага протекала, как поток серебра через ролики.

Расчленение, взвешивание, опробование, измерение… Ничего не пропуская, ничего не добавляя. Точная запись его каждой частицы, каждой клетки, каждой молекулы, каждого нерва и волокна мускулов.

И откуда-то издалека, из какого-то места за гранью этого моря света, в котором он плыл, голос говорил только одно слово, которое он все время повторял про себя: «Предатель».

Одно слово, без восклицания. Голосом, который не имел эмоциональной окраски. Одно безликое слово.

Сначала это слово произносил один голос. Затем к нему присоединился другой, потом еще. Это были голоса целой толпы. Толпа стала гигантской, а звук ее голосов настолько усилился, что стал целым морем, выкрикивающим только одно слово.

Оно произносилось до тех пор, пока не потеряло всякий смысл, пока не стало звуком, который слишком долго повторяется, чтобы сохранить смысл.

Саттон попытался ответить, но это не удалось. Не существовало никакой возможности ответить. У него не было голоса, не было губ, языка, горла. Он был чем-то, что плавало в море света, а слово продолжало звучать, никогда не меняясь, никогда не умолкая…

Но за этим словом слышались какие-то другие слова, невысказанные.

«Это мы, те, кто впервые использовал камни, чтобы создавать первые инструменты, это мы, кто разжег первобытный огонь, это мы, кто изгнал диких зверей из пещер, занял эти пещеры и в них создал прообраз человеческой культуры. Мы, те самые, кто изобразил охрой бизона на стенах пещер при свете лампы с фитилем из мха, а в качестве масла взял жир. Это мы, те, кто обработал землю и приручил дикие растения, чтобы они послушно росли под нашей рукой. Мы построили великие города для того, чтобы подобные нам существа могли жить в них вместе и добиться величия, которого не может достичь одна маленькая горстка людей. Это мы мечтали о звездах, мы расщепили атом и подчинили себе его силу, чтобы добиться целей, рожденных в наших умах.

Ты предаешь наше наследство. Ты отдаешь наши традиции, отдаешь их существам, которых мы создали с помощью наших искусных рук, нашего острого разума».

Механизмы продолжали пощелкивать, а голос продолжал говорить одно и то же слово.

Но был еще один голос, где-то внутри трудно определяемого понятия, которым был сейчас Ашер Саттон. Очень слабый голос…

Тот голос не произносил никаких слов, так как мысль, передаваемую им, нельзя было выразить словами.

Саттон ответил ему:

— Спасибо, Джонни. Очень тебе благодарен.

И Саттон удивился тому, что смог ответить Джонни. А тем, другим, ответить не сумел.

Механизмы продолжали пощелкивать.

Серебристый корабль пронесся по взлетной эстакаде, прошел по закруглению стартовой полосы и устремился вверх, как дыхание огня, перечеркнувшее голубизну неба.

— Он не знает, — сказал Херкимер, — что мы организовали это для него. Он не предполагает, что мы много лет назад послали туда Бастера, чтобы ему было где укрыться. Мы знали, что оно для него потребуется, и сделали это последнее благо для него.

— Херкимер, — прошептала Ева, — Херкимер… Голос ее прервался.

— Он попросил меня поехать с ним, Херкимер. Он сказал, что нуждается во мне. А я не могла последовать за ним и не могла объяснить ему причину.

Ева стояла, подняв голову, следя за крохотной точкой огня, устремившейся в космос.

— Ему необходимо думать, что есть еще человеческие существа, которым он помог и которые верят в него.

Херкимер кивнул головой.

— Ты все сделала правильно, Ева, только так и нужно было поступить. Мы получили от него достаточно, от его человеческой сущности. Но не можем же мы отнять у него все человеческое.

Она подняла руки к лицу, затем охватила ими плечи и стояла так. Женщина-андроид, выплакивающая свое сердце.

Пересадочная станция

1

Грохот стих. Дым, словно тонкие серые пряди тумана, плыл над истерзанным полем, разваленными изгородями и персиковыми деревьями, которые артиллерийский огонь превратил в торчащие из земли щепки. Над огромной равниной, где в порыве застарелой ненависти сошлись в битве непримиримые враги, где совсем недавно люди рубились насмерть, а затем, истощив все силы, отползли назад, на какое-то мгновение воцарилось — нет, не успокоение — безмолвие.

Казалось, целую вечность перекатывался от горизонта до горизонта пушечный гром, взметалась в небо земля, ржали кони, хрипло кричали кони. Свист металла и тупые удары пуль, настигающих жертву, вспышки обжигающего огня, блеск клинков, яркие боевые знамена, реющие на ветру.

А затем все это кончилось, и наступила тишина.