Майя и другие - Сергей Николаевич

– Какой ребенок? Она родила?

– Ой, да, от своего жениха… Но это не дает ей права брать мое мясо! Я младшей дочери дала деньги, чтобы она сама себе покупала что-то поесть. И вот старшая посмела мне нахамить, я дала ей пощечину, она вцепилась в мое лицо, я схватила ее за волосы и придавила ногой к полу…

Дочь беспощадно вытесняла мать из пространства, а Венера никак не соглашалась уступать ей место и уходить на “вторые роли”.

Недели через две я отправила ее купить лампочки в ближайший магазин – она пропала часа на три. Вернулась счастливая.

– Венера, где ты была пол рабочего дня?

– Я встретила его! Мужчину. Сергея! Я переходила дорогу, вдруг мне сигналят из джипа! Какой-то красивый мужчина. Он выскочил за мной! Затащил в машину! Сказал, что влюбился с первого взгляда! Пока я стояла на светофоре, такая печальная! Как я шла, он не мог насмотреться! Рассказал мне всю свою жизнь. Я ему – свою. И про гения, и про кинокарьеру, и про дочерей… Он дал мне свой телефон! Вот! – она стала трясти у меня перед глазами крошечным обрывком с номером. – Как я плакала, когда сидела с ним в машине…

Прошло три дня. Все вокруг радовались в преддверии Нового года, ходили с полудня уже пьяные, а наша Венера впала в драму – сутулая, строгая, как Северный полюс. От нее веяло замороженной рыбой. В такие периоды она начинала активнее стучать дверью холодильника и постоянно жевала что-то. К рабочим вопросам была равнодушна, как мертвая.

Я подошла к ней:

– Ну, наконец, дай мне эту свою бумажку!

– Какую бумажку?

– Ну, с его телефоном!

– Сергея? Он не звонил.

– Я знаю, – сказала я, – что не звонил. Давай мы позвоним ему сами – или да, или нет.

– Да? – в ее глазах появился интерес.

Я набрала номер. Ответил мужской голос.

– О, добрый вечер, секундочку, я передаю трубку Венере!.. – сказала я как можно более ласково.

В ответ послышались короткие гудки. Далее Венера сама часов пять подряд звонила на его номер, пока его не отключили. Она зашла ко мне в кабинет и спросила:

– Вдруг я поняла: неужели он не хочет со мной говорить?

– Через пять часов прозвонов?.. Венера, а у тебя там с ним в машине тоже что-то… было?

– При чем здесь это? – воскликнула она.

Никогда я не узнаю правды – было или не было… Рассказывая историю Венеры, я ведь даже не заикнулась про свою жизнь, а у меня тоже были какие-то события, переживания, поклонники, друзья… Вот важен один факт – у меня был друг. Я знала его двадцать лет. И Венера не раз видела его, сопровождая меня на встречах, подвозя к нему в гости или в офис. До ночи мы могли разговаривать обо всем. Сам он был одержим работой: работал в музее, вечные выставки, новые талантливые художники – практически он жил в своем кабинете! И праздники мои омрачились, что он заболел, никому не сообщив, тайно в одночасье уехал на операцию в Германию. Я узнала об этом, когда он позвонил мне из палаты и сообщил:

– Готовьте черную шляпу и вуаль, – голос его был все тот же, шутливый, полный сил. – Ведь завтра операция, и я, наверное, умру.

В тот день разразилась новогодняя вечеринка – все собрались в огромном ангаре-ресторане. Венера появлялась то тут, то там в обтягивающем красном платье! В грохоте и мелькающем свете я видела ее танцующую, с запрокинутой головой, с поднятыми руками, мокрым лицом… Мужчины быстро схлынули с танцпола, пьяные, разбредаясь в разные стороны, падали, роняли стулья. В какой-то момент Венера осталась совсем одна – под грохот из колонок, – она царила там, подняв свои худые руки и лицо в потолок… Потом она резко исчезла.

Утром я улетала. Отправляя меня на самолет, в аэропорту она рассказывала:

– Он моложе меня на пятнадцать лет! Поехали в квартиру к его деду профессору…

– Венера, я же просила тебя, только не на работе!

– Страсть охватила нас! – начала она. – Я себя не помнила, и все было так естественно, что я ничего не стеснялась! Я сбросила с себя одежду и была какая есть!

– Не продолжай, прошу тебя! Тем более что я знаю его дедушку и папу.

Она так заморочила мне голову своими похождениями, что я забыла свой телефон и улетела без него, оставив в машине.

Весь Новый год я ей звонила и просила прислать мне телефоны друзей, так как номер моего друга не отвечал – его я помнила наизусть! Я звонила ей дня три подряд, на третий день она написала мне короткое эсэмэс: “Ваш друг умер”. И все.

Осознав, я переспросила:

– Так он умер там на операции, как обещал?

– Да, как обещал. Но я не знала об этом пять дней.

В рассвете наш поезд медленно причаливал к перрону Санкт-Петербурга.

Мы стали надевать пальто, готовить сумки.

– А хотите, я покажу вам ее фото? – сказала вдруг дама. – Она же сейчас снимается в кино!

Порывшись в телефоне, женщина показала мне Венеру. И я узнала ее! Она снималась в нашем фильме – нужна была женщина на роль умершей, которая лежала бы в гробу, – так это была именно она! Я запомнила Венеру, потому что у нее постоянно звонил телефон – прямо из гроба. И она виновато и неловко приподнималась на локте, шептала в трубку и снова ложилась, пряча его под себя. Но звонки продолжались из-под ее тела – они портили очередной дубль. Не выдержав, я подбежала к гробу и, помню, гневно сказала:

– Вы же мертвая, какого хрена вы отвечаете на телефонные звонки?

Я помню ее лицо – оно вызывало сочувствие.

– Простите, простите, да-да, я мертвая, я мертвая! – Она немедленно легла на подушку и закрыла один глаз, вторым наблюдая за мной. – Так подходит?

Я кивнула, она прикрыла и второй глаз.

На монтаже ее лицо мерцало на пленке, с ней не вырезали ни одного кадра.

Марина Степнова

Покорми, пожалуйста, Гитлера

Бледное личико. Черная челка косо легла на квадратный лоб. Под носом – чернильное пятно усишек. Гитлер! – сказала она радостно. И Копотов тотчас же шикнул – думай, что говоришь! И где! Но ведь правда – вылитый Гитлер! Кот, будто поняв, торопливо шмыгнул под живую изгородь – низкорослый, угрюмый, плюгавый. Тощий какой. Бездомный, наверное? Копотов пожал плечами. Здесь нет бездомных животных. Пойдем, не сиди на камнях, холодно уже. Она поднялась со ступенек машинально, как послушный ребенок, и так же машинально села снова, натянула на колени кофту, серую, грубую, похожую на постаревшую рыбацкую сеть.

Вот я никогда не могла понять. Неужели в нем вообще не было ничего человеческого? Но это же просто невозможно… Она уселась поудобнее, зашарила в кармане кофты, вытянула сигаретную пачку. Московскую, с жутким пародонтозным оскалом. Копотов поморщился. Тут не курили. Почти никто. Дорого. Вредно. Немодно. И про Гитлера не говорили – честно говоря, почти по тем же причинам. Она затянулась и сказала важно сквозь дым – человек обязан сострадать другим, если он все-таки человек.