Каменный плот - Жозе Сарамаго

А дорога оказалась перерезана — в самом буквальном смысле перерезана. Слева и справа, горы и долины вдруг оборвались гладким, как по ниточке стесанным, будто бритвой отсеченным обрывом. Оставив тарантас под охраной пса, путники боязливо и осторожно двинулись дальше пешком. Метрах в ста от разреза стояла будочка — таможенный пост. Вошли. На столах ещё стояли две пишущих машинки с заправленной бумагой — бланками таможенных деклараций — и было даже напечатано несколько слов. В открытое окно врывался холодный ветер, ворошил груду бумаг на полу. Валялись птичьи перья. Конец света, молвила Жоана Карда. Пойдем поглядим, как он кончается, сказал Педро Орсе. Вышли. Опасливо глядя под ноги, выбирая, куда ступить, ибо Жозе Анайсо очень вовремя вспомнил, что появление трещин грозит новыми разломами и сдвигами — побрели дальше, но дорога была ровной и гладкой, если не считать обычных рытвин и выбоин. Когда до пропасти оставалось метров десять, Жоакин Сасса сказал: Пожалуй, лучше будет стать на четвереньки, а то как бы голова не закружилась. Опираясь на локти и колени, проделали ещё несколько шагов, припали к земле и поползли, ощущая, как колотится сердце от страха и напряжения, обливаясь потом, несмотря на пронизывающий холод, про себя, то есть не вслух, гадая про себя, хватит ли смелости добраться до самого края, заглянуть в бездну, однако никому не хотелось сплоховать и спасовать, и вот, как бывает во сне, с умопомрачительной тысячевосьмисотметровой высоты совершенно отвесного пика увидели далеко внизу искрящееся море и крохотные волны, отороченные белой каемкой пены — океанские валы, бившие о подножье горы так рьяно, словно хотели повалить её. Переиначив слова Жоаны Карды, в страдальческом ликовании, в восторге вскричал Педро Орсе: Это — край света! — и все подхватили эти слова, принялись повторять их, а неизвестно чей голос произнес: Господи Боже, счастье-то существует, и, быть может, большего и не бывает — море, свет, головокружение.

Мир наш полон совпадений, и отрицать это нельзя, даже если что-то одно не совпало с чем-то другим, рядом лежащим, и то, что кажется нам несовпавшим, на самом деле просто укрыто от взора. В тот самый миг, когда путешественники, склонясь над бездной, смотрели на море, полуостров остановился. Никто этого не заметил, все произошло без толчка и рывка, и равновесие не нарушилось нигде и ни в чем, ничего не замерло, не оцепенело. Лишь по прошествии двух дней, спустившись с этих чудесных высот и дойдя до первой обитаемой деревни, услышали наши герои эту ошеломительную новость. Но Педро Орсе сказал: Если уверяют, что остановился, наверно, так оно и есть, но я клянусь самим собой и этим псом, что земля продолжает содрогаться. Рука старика лежала на загривке пса по кличке Констан.

Газеты всего мира напечатали — иные — на всю первую полосу исторический фотоснимок, запечатлевший полуостров, который теперь уж окончательно надлежит называть островом, застывший посреди океана, с точностью до миллиметра восстановивший свое положение относительно главных ориентиров — Порто, как ему и положено, находится где и всегда — к северу от Лиссабона, Гранада — к югу от Мадрида, где пребывает с тех пор, как он появился, и все прочее заняло свое привычное место. Журналисты употребили весь свой творческий запал и изобразительный дар на придумывание пышных и броских заголовков, поскольку тайна этого тектонического сдвига осталась нераскрыта, и ни одна из загадок, возникших в первый же день после отделения Пиренеев, так и не была разгадана. По счастью, так называемое общественное мнение подуспокоилось, недоуменные вопросы мало-помалу стали смолкать, народ удовлетворился пищей для размышлений, которую подбрасывали ему то впрямую, то обиняками статьи под оглушительными заголовками: РОЖДЕНИЕ НОВОЙ АТЛАНТИДЫ, ПИРЕНЕЙСКИЙ ДЕФИС АМЕРИКИ И ЕВРОПЫ, ЯБЛОКО РАЗДОРА МЕЖДУ ЕВРОПОЙ И АМЕРИКОЙ, ПОЛЕ БИТВЫ ЗА БУДУЩЕЕ, но наибольшее впечатление произвела «шапка» на целый разворот в одной португальской газетке: НУЖЕН НОВЫЙ ТОРДЕСИЛЬЯС:[31] это и в самом деле было до гениальности просто — в редакции взглянули на карту и увидели, что полуостров находится приблизительно — ну, плюс-минус миля — на той самой линии, которая в былые героические времена разделяла мир поровну, так, чтобы ни нам, ни испанцам не было обидно.

В так называемой редакционной, то есть неподписанной статье, обеим пиренейским державам предлагалось выработать совместную стратегию, которая в случае успеха позволит им стать новой осью мирового равновесия: Португалия развернется на запад, в сторону Соединенных Штатов, Испания — к востоку, к Европе. Испанская газета, чтобы не ударить в грязь лицом и не показаться менее оригинальной, выдвинула Мадрид в качестве политического центра этой затеи, под тем предлогом, что якобы он находится и в самом геометрическом центре полуострова — что на самом деле не соответствует действительности, достаточно опять же посмотреть на карту, но есть люди, которые добиваются своих целей не смотря ни на что, а на карту — и подавно. Гневный голос протеста возвысила не одна лишь Португалия — идея была с возмущением отвергнута всеми испанскими автономиями, увидевшими в ней новое проявление кастильского централизма. В Португалии, кроме того, как и следовало ожидать, вновь вспыхнул жгучий интерес к эзотерике и оккультизму, не разгоревшийся ярким пламенем лишь по причине радикальной перемены ситуации, но тем не менее побудивший граждан расхватать сочинение падре Антонио Виейры «Историю будущего», «Пророчества» Бандарры, и, разумеется, «Послание» Фернандо Пессоа — о последнем можно было бы и не упоминать.[32]

С точки зрения практической живее всего обсуждалась во внешнеполитических ведомствах Европы и США проблема сфер влияния: имеется в виду, что полуостров или остров, как бы далеко ни находился он ныне от своей континентальной колыбели, должен сохранить естественные связи с Европой или по крайне мере не разрывать их полностью, даже если населяющие его народы захотят отныне связать свою судьбу с судьбой великого американского народа. Советский Союз напомнил раз и другой, что хоть и не собирается влиять на решение, но решительно возражает, чтобы какие бы то ни было вопросы рассматривались без его участия, а заодно усилил оперативное соединение, которое с самого начала сопровождало дрейф плавучего острова, само при этом находясь под неусыпным оком боевых кораблей НАТО.

Такова была обстановка, когда посол Соединенных Штатов Чарльз Диккенс, испросив срочную аудиенцию у португальского президента, сообщил, что, по мнению Белого Дома, дальнейшее существование правительства национального спасения теряет всякий смысл, поскольку исчезли самые причины, породившие его, не правда ли, господин президент? Об этой бестактной фразе мгновенно стало известно, но не потому что соответствующие службы допустили утечку или же обнародовали коммюнике, сделав её достоянием гласности, или же сделал какие-то заявления посол — тот, выходя из дворца Белень, ограничился всего лишь сообщением, что беседа с главой португальского государства прошла в откровенном и конструктивном ключе. Этого, однако, хватило, чтобы партии, представителям которых пришлось бы покинуть кабинет — поскольку был бы сформирован новый, либо объявлены всеобщие выборы — яростно выступили против недопустимого и нетерпимого вмешательства во внутренние дела страны — решать их, кричали они, надлежит нам, португальцам, и добавляли с сарказмом: То обстоятельство, что господин посол сочинил «Давида Копперфильда», ещё не дает ему права распоряжаться страной, подарившей миру «Лузиады». Да-с, такова была обстановка, когда полуостров, без предупреждения, вновь сдвинулся с места и поплыл дальше.

Прав, прав был Педро Орсе, когда ещё в пиренейских предгорьях сказал: Может, и остановится когда-нибудь, но земля продолжает трястись, будьте уверены, и в подтверждение своих слов провел ладонью вдоль хребта Констана, и собаку тоже била дрожь, и две женщины приняли участие в том эксперименте, что когда-то на выжженных землях между Орсе и Вента-Мисеной, под единственной оливой-кордовесой провели Жоакин Сасса и Жозе Анайсо. Однако теперь ужас обрел масштабы если не вселенские, то глобальные, и плыл полуостров не на запад и не на восток, не к северу и не к югу. Он вращался вокруг собственной оси, причем против часовой стрелки, и от этого немедленно пошла голова кругом у португальского и испанского народов, хотя, прямо скажем, не та была скорость вращения, чтобы от неё закружилась голова. Перед лицом феномена неслыханного и противоречащего всем законам физики — механики особенно — которыми управляется наша планета, прервались, само собой, все политические переговоры, все правительственные затеи и кулуарные махинации, отставлены были все дипломатические демарши. Признаем, правда, что и в самом деле нелегко сохранять спокойствие, хладнокровие и взвешенность суждений, когда стол, за которым в полном составе заседает совет министров, вместе с домом, улицей, городом, страной и всем полуостровом пошел крутиться, как во сне, медленной каруселью. Самые слабонервные божились, будто ощущают это вращение, не отрицая, впрочем, того, что вращения Земли не чувствуют, но это не мешало им вытягивать руки, хвататься друг за друга, падать навзничь и, лежа на спине, наблюдать медленно плывущее перед глазами небо: если дело было ночью, то — луну и звезды, а если днем — то солнце через закопченное стеклышко, и все это, по мнению медиков, свидетельствовало лишь о приступах если не массового психоза, то уж коллективной истерии — точно.