История России с древнейших времен. Том 15. Царствование Петра I Алексеевича. 1703–1709 гг. - Сергей Соловьев

Этим разговор наш с нею кончился; опять обедали мы с Кочубеевым старшим сыном, и после обеда на прощанье Кочубей сказал мне, чтоб я приезжал к нему вместе с архимандритом, а он даст нам в монастырь вкладу, лошадей, коров, овец, а если архимандрит не поедет, то я бы и один приезжал поскорее. Архимандрит не поехал, потому что он в Севске ведает духовные дела, а послал к Кочубею меня да Трифилия, послал с нами заздравные просвиры да шесть хлебов. 26 августа приехали мы в Батурин, поднесли Кочубею просвиры, хлебы и ночевали у него. На другой день поутру рано пришла к нашим светлицам какая-то женщина, велела мне выслать Трифилия и крестьян, приехавших вместе с нами, и сказала: велел тебе наказной гетман Кочубей ходить к себе без обсылки, усмотря, как у светлиц его людей не будет, а как к нему в светлицы пойдешь, у светлиц двери запирай. Я в то же число в полдни пошел к нему и, идучи у сеней и у светлиц, прошед три жилья, двери запер закладками и крючьями, и пришел до его спальни, у которой двери завешаны были ковром. Когда я сотворил Иисусову молитву, Кочубей вышел ко мне из спальни один, спросил, нет ли кого со мною других людей и заперты ли все двери? Сам пошел осмотреть, вправду ли все двери заперты, и, возвратясь, заставил меня целовать крест, что я не пронесу ничего, что он мне будет говорить. Тут пришла жена его. Любовь, принесла крест благословящий, писанный на деревянной доске, и говорила с великим плачем: как бог страдал на кресте за нас, так и нам надобно умереть за великого государя! Все мы трое поцеловали крест, и Кочубей стал мне говорить: гетман Иван Степанович Мазепа хочет великому государю изменить, отложиться к ляхам и Московскому государству учинить пакость великую, пленить Украйну, государевы города. Я спросил: которые города хочет пленить? Кочубей отвечал: об этом я скажу, а ты ступай в Москву и донеси боярину Ивану Алексеевичу Мусину-Пушкину немедленно, чтоб гетмана захватить в Киеве, а меня бы уберечь, чтоб гетман меня не убил. И дал он мне семь золотых червонных да 12 ефимков на наем подвод, и я для того извету и приехал в Москву».

Прошло четыре месяца, дело потухло в Москве, но разгорелось в Малороссии в начале 1708 года. Киевский воевода князь Дм. Мих. Голицын переслал Головкину письмо ахтырского полковника Федора Осипова от 16 февраля. Полковник писал, что 8 февраля в Ахтырку приехал тайно полтавский спасский поп Иван Святайло от бывшего полтавского полковника Ивана Искры и потребовал, чтоб полковник повидался с Искрою для нужного государева дела. Полковник съехался с Искрою в пасеке своей над речкою Коломаков; Искра, под именем божиим и под клятвою душевною, являя верность к великому государю генерального судьи Василия Кочубея и свою, сказал: «Послал меня Кочубей изъявить тайну, что гетман Иван Мазепа, согласившись с королем Лещинским и с Вишневецким, умышляет на здравие великого государя, как бы его в свои руки ухватить или смерти предать. Хотел он это сделать во время приезда в Батурин Александра Кикина: гетман думал, что под именем Кикина приедет сам государь, и велел, как будто для встречи, поставить своих верных жолнеров и слуг, которые у него от короля Лещинского, с заряженными ружьями, и приказал им, как государь войдет во двор, выстрелить в него; узнавши же, что царского величества тут нет, один Кикин, велел жолнерам разойтись. И теперь всячески старается и на том положил, чтоб государя предать смерти или, схватив, отдать неприятелю. В прошлый Филипов пост, собравшись с полками своими, хотел идти войною на великороссийские города, и это злое намерение не сбылось за оттепелью, река Днепр не стала. Теперь умышляет, как бы ему Днепр с полками перейти и в Белую Церковь убраться; совокупясь с полками той стороны и соединясь с королем Лещинским или Вишневецким, хочет государеву державу разорить. А полки той стороны давно ему присяжны, для того он их там и населил; все свои скарбы и пожитки одни за Днепр выпроводил, другие с собою возит. Во всех полках регименту своего, будто по именному государеву указу, велел брать поборы великие с козаков, чего никогда не бывало, с каждого козака от коня по талеру, а от вола по копе, и то делает от злохитрия своего, как бы народ отягчить и возмутить, а особо с мещан взял на жалованье сердюкам. Да и такое в народе возмущение разгласил, будто царское величество велел козаков писать в солдаты, и уже голота готова втайне и на шатость ждет его повеления. А Войско Запорожское, тайно подсылая, прельщает и стращает, будто царское величество, не любя их, велит разорить и место их опустошить, а запорожцы, испуганные, готовы к войне. Старшина генеральная и полковники, хотя подозревают и ведают про его злое намерение, однако известить великому государю не смеют, одни – по верности к гетману, другие – из страха, третьи – видя к нему милость государя, что не поверит. А лучше всех про то знает ближний его секретарь, генеральный писарь Орлик, через которого всякие тайны и пересылки отправляются. Кочубей и Искра царскому величеству доносят и милости просят, чтоб сие верное доношение до времени у царского величества было укрыто для того, что некто из ближних секретарей государевых и князя Александра Даниловича ему о всем царственном поведении доносят и о сем если уведают, тотчас ему дадут знать. Теперь Кочубей, отбиваясь от судейства, чтоб ему не быть при гетманской измене, притворился больным и живет в имении своем Диканьке, а Искра живет в Полтаве, с собою в поход гетман его не взял, потому будто в войске он не потребен»

Ахтырский полковник не удовольствовался тем, что дал знать о деле киевскому воеводе; от 23 февраля Петр. получил письмо от московского коменданта князя Матвея Гагарина: «Февраля 22 пришли на Красное крыльцо два человека черкас и сказали полковнику, что присланы-де мы из Ахтырки от полковника с великим царственным делом до царского величества, и явили мне три письма: одно подписано на имя твоего величества, второе к сыну твоему, государю царевичу, третье к князю Александру Даниловичу. И в письме сына твоего, государя царевича, написано от ахтырского полковника, что послан писарь от него и с ним приказано на словах донесть. И, применяясь к твоим, государевым, указам о подметных письмах, то письмо, которое подписано на твое, государево, имя, чел я, и написано будто об измене господина гетмана, и, выразумев, что се приносят на него неприятели его, отставной полковник, и того, государь, писаря, не расспрашивая поведению того письма, послали его за крепким караулом в Угрешский монастырь, чтоб он того не гласил никому. Сию ведомость явил малому числу господам министрам, и полагают, что взводят то на него по ненависти, и явили мне, что и прежде о нем такие наветы были».

Головкин 9 марта написал ахтырскому полковнику: «Всемилостивейший государь, выслушав дело, изволил милостиво принять, и вас за то уведомление, видя вашу в том верность, премилостиво похваляет, и повелел мне к вашей милости указом своим с сим нарочно посланным господином офицером писать, дабы ваша милость немедленно по получении сего виделись с господином полковником Искрою и объявили ему, что его царское величество верность его и объявление, которое он вашей милости учинил, принял милостиво. И понеже желает его царское величество яко о таком важном деле сам от него, Искры, и от вас о том деле изустно слышать, того ради указал вам собще с ним, господином Искрою, ехать как наискорее чрез Смоленск в войско к его царскому величеству, а до времени извольте сие содержать в высшем секрете, ибо его царское величество желает то зло чрез вас упредить, дабы Малороссийскому краю не произошло какого зла, как и в прошедших летах бывало от такого возмущения и невинных кровопролития». На другой день, 10 марта, отправлено было к Мазепе собственноручное письмо царя: «Пред приездом моим к Москве явился чернец с таким же злом, как и Соломон бывшей, и я о том хотел накрепко разыскивать, от кого то происходит, но скорый мой отъезд в Польшу помешал тому, и для того я сие дело отложил было до свободного времени. Но понеже, как всегда обычай есть, что зло тихо лежать не может, и ныне паки уже не чрез сего чернца, но и чрез особливых посланных явно в том себя явили Кочубей и Искра (бывший полковник), где, чаю, конечно быть Апостоленку; что я, видев, уже далее отлагать опасаюсь, и для того вам сие, яко верному человеку, объявляю, чтоб каким образом оных воров поимать (ибо я чаю в сем деле великому их быть воровству и неприятельской факции), к поиманию же их такое свое мнение объявляю, что мы их присланных отпустим, якобы веря им в том, чтоб оные Кочубей и прочие, будто бы ради лучшего ведения в том деле, сами к нам приехали, ибо ежели б явно послать по них, то б, чаю, конечно ушли, но сим подлогом чаем их приманить, двух, трех, Апостоленка таким образом прибрать же. Посылаю с сим же посланным явное к вам письмо, в котором написано, дабы вы несколько с ним козаков к Быхову послали от себя с добрым командиром, которого командира вы по сему письму учините Апостоленка, и так сим тихим образом всех трех можем в руки получить; к сему же то объявляем, что ежели вы и кроме сего способу можете их всех трех достать, то, не упуская времени, немедленно поимав и сковавоных, к нам пришлите, а ежели чаете, что уйдут, то лучше чрез сей случай, а пока оные попадутся, извольте о сем деле тихо держать, якобы не ведаете о сем. Два полка, которые для скорого похода шведского задержаны были в Смоленску, ныне посылаем немедленно к вам, при сем же просим вас, дабы вы о сем нижадной печали и сумнения не имели».