Берова тропа - Марианна Красовская

Как всегда, начали с глупостей: сначала лаялись, что мясо в городе заканчивается. Люди вроде не мрут, лекари заверяют, что не красная язва, а обычная лихорадка, только дюже заразная и с сыпью, на Бергород напала, не пора ли ворота открывать для торговли? Тут Правый, Бурый да Кожевенник были единогласны: рано! Пусть хоть половина заболевших встанет. А что до мяса — господам боярам полезно попоститься, лишним не будет.

Агафья Волкова, большуха, вновь подняла голос, что народу много померло, сироты остались в домах, вдовы, давно пора вдовий дом построить, как то в Лисгороде да Волчьем посаде сделано. Все от нее привычно отмахнулись, баба, что с нее взять. Жалостливая больно. А Ольг подумал, что потом, когда Марика будет его женой, он попросит ее с Агафьей дружить. Вслух сказал только, что готов в дом свой взять с дюжину сирот. Как-нибудь прокормит и оденет, всегда ему нужны бегуны и помощники на кухне. Заслужил благодарственный взгляд Агафьи и полный ненависти — Мельника. Все никак не может успокоиться, что его внука Бурый не признал своим. Но то к дочери вопросы, не к Ольгу. Кто ее знает, от кого нагуляла.

Дальше говорили по существу. Порешили в эту зиму налог с рыбацкого квартала и черной слободы не брать, а травников и вовсе до лета не трогать. Щукин, конечно, был против, но совет на то и совет, чтобы голоса всех учитывать.

Симеон Косой, владелец двух торговых судов, предложил мастеров иноземных приглашать, особливо лекарей, построить для них добрые дома да набираться разума. В прошлую осень тот же Косой привез из Дарханая мастера-стекольщика, что умел хрустальные кубки и прочие красивые сосуды делать, поэтому предложение его обещали учесть. Симеон в мастерах, видимо, разбирался.

Заодно выяснили, кто первым заболел: все же приезжий торговец привез болезнь. Слег в постоялом дворе с лихорадкой, после него заболел хозяин, а следом — и несколько посетителей. Отсюда и пошла волна. Решено было с торговца взять штраф. На будущее предложили всех приезжих в карантин сажать на две недели, долго кричали и спорили, но передумали: этак никакой торговли не будет. А кто кормить будет тех, кто в карантине? И где их селить? Глупости. Чему быть, того не миновать.

Ольг был доволен советом. Сейчас собирались они часто, но маленькими кучками, теперь же все, кто был болен, пошли на поправку, а к нему в дом и вовсе одиннадцать бояр пожаловало. Можно считать, что совет в полном составе был. Трое всего не смогли, болели. Им списки отнесут потом и мнение их учтут, но и без того ясно: договоренности достигнуты.

Почему-то от подобных собраний Бурый всегда чувствовал себя куда более усталым, чем после дня в седле. Воистину, саблей махать проще, чем юлить и улыбаться. Но трудностей он не боялся, к тому же новости его отроки приносили нынче только добрые: умерших гораздо меньше, выздоравливающих все больше, имя Ольга Бурого в чёрном окрае поминается с благодарностью и любовью. Значит, все было не зря. Встала на ноги Гунилла и уже собиралась вместе с Громом ходить по больным, но северянин запретил ей со всей строгостью, и хьонка, заскучав, заявилась в Ольгов дом. У них на севере нравы проще, в дома можно ходить без приглашения.

Уходившие бояре на рослую воительницу косились изумленно, а Кожевник даже попытался ее нанять в свою охрану. Не согласилась, конечно.

Зато, с пылом юной совсем ещё девушки, Гунилла принялась развлекать детей, смешить серьезную Олену, катать на плечах Варьку и мастерить кораблик из каких-то щепок для Ждана. Сельва была рядом с хьонкой совсем малышкой, но неожиданно эти разные женщины о чем-то разговорились, забыв потом и про детей даже.

Марика подумала, что будь у Гуниллы лук, воительницы уже бы начали соревнования по стрельбе. На мечах с такой разницей в росте и массе силушкой меряться глупо. А вот устройство загадочного оружия с заморским названием «арбалет», по словам северянки, было гораздо удобнее лука и стреляло точнее. И сила для его использования была не нужна. Да, для могучей Гуниллы лук нужен был как для взрослого мужчины-мора, наверное, даже сборный. Степные короткие луки она бы просто поломала.

Невольно Марика улыбалась, глядя на эту сильную и высокую, но все же девчонку. Они крепко успели подружиться ещё на кнорре.

Вот что странно: раньше у ведьмы не было подруг. Совсем. Дочкой она была у родителей единственной, сестёр-братьев не знала. Мать ее деревенские сторонились, хоть и прибегали, когда от неё что-то хотели. Марику в соседских домах не привечали, да оно и понятно: то молоко скиснет, то тесто опадёт, кому это надо? И если ребёнком она ещё бегала босиком по улице с ватагой других ребятишек, то как заневестилась — всякая дружба окончилась. Сидела Марика дома, постигая науку ведьминскую да кудель прядя.

Потом, замужем, вовсе не до дружбы было. К тому же она лучшего жениха прибрала к рукам, ей завидовали, про неё болтали всякое, а она, гордячка, нос воротила от деревенских девок, что ни писать, ни читать не умели, только хвосты коровам крутили. Ну а в лесу вовсе не до дружбы было.

Теперь же оказалось, что поболтать о всяких глупостях с Гуниллой или Марфой приятно и легко. Ещё можно обсудить с Громом травы, а Сельву расспросить о степных обычаях и ее любимом хане. Да даже с Катькой перебирать ворох шелковых лент или браниться с Никитой — весело!

И совершенно бесценно — ночью трапезничать с Ольгом. Улыбаться друг другу, ненароком касаясь рукавами, делить хлеб и молоко, обсуждать прошедший день, мечтать о чем-то большем. Если такова семейная жизнь — то Марика очень хочет семью!