Чудеса и диковины - Грегори Норминтон

– Так он признается, что кочевал из дворца во дворец? – усмехнулся я.

– Но не по тем причинам, на которые ты намекаешь. Не потому, что обманывал своих хозяев и был пойман за руку. Даже и не надейся, Томмазо. У нас не получится доказать злой умысел с его стороны. Англичанин слишком силен.

Как волхв, идущий за Вифлеемской звездой, Джонатан Нотт принес дары. Из желтого шелкового кошеля он извлек зазубренный наконечник стрелы, который при ближайшем рассмотрении оказался акульим зубом. Из кармана своего стеганого камзола он достал высушенные панцири тропических жуков, у которых удалили черные шипы и отполировали надкрылья до металлического блеска. «Взгляните и прикоснитесь к обезьяньей лапе, но остерегитесь призывать ее магическую силу. (Адольф Бреннер гримасничал, подражая странному, акценту Нотта.) Эта лапа выполняет желания, но так, как и е представляет себе пожелавший. Случается, что мертвые ют из могил, разбрасывая червей; или вожделенные деньги появляются по причине смерти любимых родителей. Я не замаран черной магией, ваша светлость, я сумел воспротивиться ее соблазнам. Но я предлагаю вам эту лапу и добрый совет: имейте рядом кого-нибудь, кто в состоянии обуздать ее силу».

– Какая чушь.

– Нотт вложил лапу в ладонь герцогу, чтобы тот мог ее рассмотреть.

– Тот испугался?

– Он захихикал, словно ему было щекотно, и сказал, что «на заслуживает того, чтобы ее поместили в Аркану.

Я с досадой подумал об удачливости англичанина. Он застал моего патрона в весеннем расцвете хорошего настроения. Если бы Джонатан Нотт появился в другое время, в суровую зиму герцогской меланхолии, его бы немедленно выставили из замка за преподнесение такого зловещего дара.

За сим последовали черные дни: меня терзали вопросы относительно моего противника. Ктоон, этот англичанин, с его пронзительными глазами и экзотическими безделушками, сумевший поразить воображение герцога? Я боялся его, как Теодор Альтманн боялся, должно быть, другого иностранца – настолько же низкорослого и отвратительного, насколько сам Нотт был высок и красив, – который незваным гостем появился в Фельсенгрюнде и угрожал захватить его место. Я пытался представить себе Джонатана Нотта в менее удачные времена, когда он кочевал по Богемии или Польше, продавая кислые микстуры: шарлатан, засыпавший мусорной латынью доверчивых крестьян. Когда я вернулся к своему околдованному патрону в безумной надежде его вразумить, то попытался различить скрытое отчаяние за самоуверенностью англичанина. Я нисколько не сомневался, это был второй Джеронимо Скотта, достойный последователь грязного мошенника, который набросился на меня на старой городской площади и Праге. Может быть, он угрожал моему покровителю? Ведь в ущелье у перевала Богоматери нашли тело человека, которому пустили кровь и сбросили на скалы. Чернила в письмах у него в сумке смыло водой, так что установить его происхождение было невозможно. Я сразу решил, что умерший был посланником какого-нибудь оскорбленного вельможи. Как и усталый всадник, который гнался за моим моравским вором (и которого я сознательно направил по ложному следу), этот преследователь потерпел неудачу – погиб от руки того самого человека, который теперь стоял, улыбаясь, перед герцогом. Я не рискнул озвучить свои подозрения при злодее, но надеялся, что детальные обсуждения и предположения по поводу найденного трупа встревожат Нота, и тот как-то выдаст себя. Намеки вообще стали моим основным оружием.

– А не знакомы ли вы, герр Нотт, с графом Ульма, у которого я приобрел зверинец?

– Увы, нет. Он друг вашей светлости?

– Впервые слышу, – ответил Альбрехт Рудольфус, подхватывая упавшую с губы капельку сливового сока.

– Он влез в большие долги, – сказал я, – в тщетной погоне за алхимической мечтой. Его погубили хымики,или умножители, как их еще называют.

– Прискорбное слово, – сказал Джонатан Нотт.

– Оно также обозначает чеканщика, а иногда и фальшивомонетчика. – Я ожидал, что мои слова вопьются шипами в плоть моего врага; но тот просто ушел. «Пусть этот недомерок теребит герцогские уши, – казалось, говорил Нотт всем своим видом, – ему все равно не переубедить патрона».

– Он всего лишь аптекарь,– сказал я, как только он вышел. – Всего лишь ремесленник в платье волшебника. Один из Геберовых стряпух.

– Он знаком с родственниками моей жены, – сказал герцог. – Я был обязан дать ему аудиенцию.

– А сейчас, видимо, аудиенции дает уже он.

Альбрехт Рудольфус взъярился, надувшись от негодования. С его живота полетели крошки и сливовые косточки. Я попросил прощения за резкие слова, сообразив, что опять наступил на те же грабли.

– Герр Нотт рассказал мне, – буркнул герцог, – что твой бывший коллега по Праге – Майерлинк его звали? – умер в Вене.

Все жалобы и аргументы, словно летучие мыши, мгновенно вылетели из пещер моего ума. Я тут же забыл заранее заготовленную пламенную речь.

– Нотт говорит, что он был очень старым. Его смерть нс стала ни для кого неожиданностью.

Я без разрешения рухнул на стул и сложил руки на коленях. Майринк. Умер в изгнании. Последнее, что он видел: шпили чужого города, вдалеке от его любимой Влтавы и холмов, поросших орехом. И его похоронили в чужой земле, так что и после смерти он не обрел покой.

– Джонатан Нотт приехал сюда, чтобы помочь мне, Томмазо. И восстановить здоровье моего герцогства. – Герцог почти стыдливо показал на пузырек у себя на шее. – Это красная земля. Адампо-еврейски. Вытяжка из универсального растворителя. Одной крупинки порошка, из которого сделана эта тинктура, достаточно, чтобы превратить любой материал в золото.

– Вы пробовали эту жидкость на вкус?

– Это aurumpotabiie,эликсир жизни. Нотт мне все объяснил. Как болезнь меланхолия в смертельной ее фазе похожа на то, что мучает меня. Видишь ли, человек – это сосуд, в котором происходит превращение. А алхимия – искусство, которое может превзойти Натуру. Для этого недостаточно просто копировать ее во всем ее несовершенстве, как это делаешь ты. Мы надеемся довести ее до идеалав пламени алхимической печи. – Нужда моего покровителя вскипала, точно вода в жаре метафор Нотта. Он объяснил, что у Нотта есть – спрятанный между реторт и перегонных кубов – образчик того самого Адама,философского камня, одного грана которого в opus alchimiumдостаточно для достижения трансмутации. Это лекарство должно было излечить иссохшую утробы его жены. Как сера и меркуриум,мужское и женское семя, сливаются в тигле для зачатия философского дитя, так, с помощью англичанина, Альбрехт Рудольфус сможет наконец обзавестись наследником.

Должно быть, вас удивляет, как мог герцог купиться на эту оккультную болтовню? Видимо, его недоверие ко мне не распространялось на моего соперника. Когда Адольф Бреннер описал уловки, при помощи которых англичанин подтверждал свои россказни, я отчаялся разоблачить его обман.

– Он провел три представления с красной землей. Сначала он расплавил свинец. Потом добавил щепотку порошка и помешал все это чем-то вроде жезла. Когда он снял сосуд с огня, мы увидели на дне золотые крупинки.

– Вы их проверили?

– Никто в замке не умеет работать с пробирными камнями. Мне сразу же вспомнились братья Мушеки из Праги.

– Готов поспорить, что жезл был полым, – сказал я, – а внутри находилось несколько унций золота, залепленных воском, который расплавился при погружении в свинец.

Адольф Бреннер с удивлением посмотрел на меня. Я спросил у него про второе представление.

– Он вроде бы сделал золото из кусочка угля.

– Ты видел этот уголь?

– Там собрался весь двор, а я не такой высокий, как Каспар, чтобы смотреть через головы. Все казалось настоящим. По крайней мере все остальные поверили.

Однако последний трюк добил герцога окончательно. Джонатан Нотт потребовал мушкет, зарядил его и бросил в дуло крупинку красного порошка. Он попросил герцога выстрелить в него – герцог отказался, – после чего вызвался обергофмейстер, который поставил Нотта на другом конце зала и выстрелил ему прямо в сердце. Нотта отбросило назад. Все в Риттерштубе были потрясены и оглушены. Дым, запах пороха. А потом англичанин поднялся и, расстегнув рубашку, показал синяк, куда попала пуля, обезвреженная философским камнем.

– Как?…

– Амальгама, могу поклясться. Я слышал про одного актера в Падуе, который стрелял в своего брата пулей, разлагавшейся в полете. Но Джонатан Нотт был умнее. Через несколько минут после выстрела слуга нашел на полу закатившуюся в угол пулю. Еще теплую. И теперь герцог смотрит в рот англичанину, как влюбленная девочка. Ему обещано все. Успешный итог женитьбы, заживление душевных ран. И ни твои рисунки, ни мои автоматы нас от этого не защитят.