Общество знания: Переход к инновационному развитию России - Г. Осипов

Второй важнейший принцип реформы заключался в радикальном разделении фундаментальной и прикладной науки. Президент Ельцин неоднократно настойчиво подчеркивал, что государством будет финансироваться лишь фундаментальная наука. Экономические следствия этого принципa почти не требуют пояснения. Наука в Российской империи и СССР была органичной частью государства. Государство рухнуло, новое «маленькое» либеральное государство в старой науке не нуждается и финансировать ее не собирается. Оно берет на содержание лишь «маленькую» же фундаментальную науку. Никакого иного субъекта поддержки науки в стране не существует. Миллион рублей, выделенный биржами на премию выдающемуся ученому, не обеспечит работой и зарплатой миллион рядовых ученых.

Это решение исходило из постулата, что фундаментальная наука может выжить и при отсутствии остальных подсистем науки (прикладных исследований, разработок, содержания всей научной инфраструктуры). Этот постулат ошибочен в самой своей основе и противоречит знанию о научной деятельности. Наука — не профессор Доуэль, чья голова прекрасно обходилась без тела, и заявления Ельцина говорили о прискорбном уровне знаний его советников. Несостоятельны и предположения, что можно провести селекцию научных исследований и отделить зерна фундаментальной науки от плевел «нефундаментальной».

Надо сказать, что это положение доктрины реформы науки поддерживали и некоторые российские философы. Так, Е. Мамчур, Л. Баженов и В. Лекторский пишут: «Научная деятельность неоднородна: существуют разные по своему характеру типы этой деятельности. И прежде всего существует различие между фундаментальными и прикладными науками. Это два разных типа деятельности, преследующие совершенно равные цели и задачи. Фундаментальная наука имеет своей целью познание объективной действительности такой, как она есть сама по себе… Прикладные науки имеют совершенно другую цель — изменение природных объектов в нужном для человека направлении. Именно прикладные исследования непосредственно связаны с инженерией и технологией. Фундаментальные исследования обладают относительной независимостью от прикладных разработок. Они не связаны непосредственно с технократическим дискурсом и не обслуживают его непосредственно. В связи с чем фундаментальная наука не несет непосредственной вины и ответственности за те негативные последствия, которые, увы, действительно порождаются научно-техническим прогрессом» [116].

Это рассуждение представляет собой неприемлемое упрощение. Разделение науки на фундаментальную и прикладную — типичная ошибка divisio — неверного разделения целостного объекта на элементы.77 Если администрация в целях учета и управления и проводит разделение между фундаментальными и прикладными исследованиями (но никак не науками), то при этом всегда имеется в виду его условность и относительность. И в том, и в другом типе исследования ищется достоверное знание, которое, будучи полученным, становится ресурсом, который используется в самых разных целях. Многочисленные попытки найти формализуемые различия между двумя типами исследований, в общем, к успеху не привели.

Научно-технический прогресс «порождает» те или иные практические последствия всей совокупностью накопленных знаний, и пытаться определить «непосредственную вину» того или иного исследования — наивно. А в общем надо признать, что именно фундаментальные изменения представлений о мире как раз и «порождают последствия», формируя мировоззренческую матрицу цивилизации и устанавливая или устраняя запреты на постановку целей. Тут уместно вспомнить высказывание Хайдеггера об атомной бомбе и Декарте.

В действительности, и в отношении фундаментальной науки обещания президента Ельцина не были выполнены. После резкого повышения цен в январе 1992 г. деятельность всей экспериментальной науки была практически парализована. Всего за год до этого никто не поверил бы, что Президиум Академии наук будет вынужден принять постановление, которое обяжет все Отделения «до 1 ноября 1992 г. принять решения о реорганизации каждого научного учреждения, имея в виду сокращение особо приоритетных научных направлений, подразделений и научных школ, располагающих наиболее высоким научным потенциалом, и ликвидацию… остальных структурных единиц».

Председатель Комитета Конгресса США по науке и технологии Дж. Браун заявил на слушаниях 8 февраля 1992 г.: «Россия стоит перед угрозой неминуемого разрушения ее научно-технической инфраструктуры в Российской Академии наук, учреждениях высшего образования и военно-промышленном комплексе» [9].78

Следующее принципиальное положение в доктрине реформирования науки сводилось к тому, чтобы поддерживать лишь блестящие и престижные научные школы. Предполагалось, что конкуренция сохранит и укрепит лишь те направления, в которых отечественные ученые работают «на мировом уровне». Таким образом, фронт работ резко сократится, и за счет высвобожденных средств можно будет финансировать реформу в науке. Эта установка очень устойчива. В «Концепции реформирования российской науки на период 1998-2000 гг.» сказано: «Основная задача ближайших лет — обеспечение необходимых условий для сохранения и развития наиболее продуктивной части российской науки».

Знание и здравый смысл говорят, что само это представление о задачах науки ложно. При чем здесь «мировой уровень»? Посредственная и даже невзрачная лаборатория, обеспечивающая хотя бы на минимальном уровне какую-то жизненно необходимую для безопасности страны сферу деятельности (как, например, Гидрометеослужба), гораздо важнее престижной и даже блестящей лаборатории, не связанной так непосредственно с критическими потребностями страны. Пожертвовать посредственными лабораториями, чтобы за счет их ресурсов укрепить блестящие, в ряде случаев равноценно вредительству — особенно в условиях кризиса.

Свертывание «посредственных» исследований во многих случаях оказывает и разрушительный психологический эффект на все научное сообщество, усугубляющий кризис. Особенно это касается прекращения недорогих, но регулярных работ, необходимых для поддержания больших национальных ценностей, создаваемых наукой. Многие из таких работ продолжаются десятки или даже свыше сотни лет, и их пресечение приводит к значительному обесцениванию всего прошлого труда и созданию огромных трудностей в будущем. Таковы, например, работы по поддержанию коллекций (семян, микроорганизмов и т. п.), архивов и библиотек. Таковы и некоторые виды экспедиционных работ и наблюдений, например, проведение регулярных гидрологических наблюдений (разрезов).79

Подобные изменения в структуре исследований относятся к разряду критических явлений, по которым судят о долгосрочных намерениях государства и статусе науки в обществе. Их эффект усугубляется тем, что граждане при этом проводят сравнение установок государства в аналогичных экстремальных условиях в другие исторические моменты, из чего и делается вывод о векторе нынешней государственной политики.80

На первом этапе реформы науки изложенные выше принципы не были реализованы. Произошло лишь съеживание и деградация научного потенциала. Такой результат в среде специалистов ожидался, поскольку с 1990 года и правительству, и лично Горбачеву подавались аналитические материалы с предупреждениями об ошибочности прогноза экономических изменений в стране, а следовательно, и выработанной на его основе стратегии первого этапа реформы в науке. Это было ясно даже из самых общих соображений — прогноз вытекал не из реальности, а из неолиберальной доктрины, в то время как система национальной науки складывается не на основе доктрин, а исторически.

Предполагалось, что сокращение государственного финансирования науки с одновременной приватизацией промышленности создаст и побудительные мотивы, и возможности для «передачи» науки от государства частному капиталу с привлечением иностранных инвестиций. Эти ожидания не оправдались. Иностранные инвестиции в сферу НИОКР в России привлечь не удалось. В 1995 г. 99,99% всей собственности на основные средства НИОКР составляла российская собственность. Более того, в сферу НИОКР не удалось привлечь существенных инвестиций и отечественного капитала.

Иначе, нежели ожидалось, пошел и процесс самоорганизации в науке. Предполагалось, что при экономических трудностях возникнет стихийно действующий механизм конкуренции, и наука сбросит «кадровый балласт». Это, по расчетам правительства, должно было бы привести к омоложению и повышению качественных характеристик кадрового потенциала. На деле произошло совершенно обратное: из научных организаций и учреждений были «выдавлены» более молодые и энергичные кадры — те, кто мог «устроиться». В результате значительно ухудшились демографические показатели исследовательского персонала отечественной науки — кадровый состав науки постарел. В 2006 г. в составе исследователей возраст свыше 50 лет имели 63,4 % кандидатов наук и 86,7 % докторов наук, а возраст свыше 60 лет — 33,5 % кандидатов наук и 57 % докторов наук. В 1987 г. в СССР лишь 8 % кандидатов наук были старше 61 года.