Наложницы ненависти - Вадим Панов

«Самое трудное впереди, — поправил себя Франц. — Сантьяга не оговорился и не лгал, он прямо сказал: катастрофа близка. И мое решение ничего не изменит».

«Ты уверен? Возможно, твое предательство и станет одним из элементов разгрома».

— Не станет!

Задумавшийся де Гир понял, что последнюю фразу произнес вслух, и ее услышал вошедший в кабинет магистр Горностаев.

— Почему не станет?

— Что сказал нав?

— Он… — Франц посмотрел в глаза Себастьяна. — Он сказал, что союз между Темным Двором и Зеленым Домом будет заключен еще до заката.

— Так и должно было произойти, — пожал плечами де Лок. — Появление гиперборейцев заставило навов думать о своей шкуре. Леонард обречен.

— Но я…

— А ты обязан сохранить для Ордена лучших рыцарей, — жестко произнес Себастьян. — Даже ценой предательства. Те, кто пойдет за тобой, имеют шанс уцелеть… Сантьяга обещал это?

— Да. — Франц помолчал. — Он сказал, что против меня и тех, кто пойдет за мной, Темный Двор ничего не имеет.

— Значит, собирай тех, кто готов идти за тобой. Это твой долг. — Магистр Горностаев вздохнул. — Что потребовал нав взамен?

— В том-то и дело, что ничего, — медленно ответил Франц и отвернулся. — Боюсь, дядя, мы уже сделали все, чего добивался Темный Двор. Теперь они намерены не доводить дело до геноцида.

Де Гир прошелся по кабинету и сел в кресло магистра:

— Распорядись, чтобы сюда доставили репортеров «Тиградкома». Я должен сделать важное заявление.

Глава 7

Годы, века, тысячелетия были жестоки к нему.

Годы, века, тысячелетия вымотали его организм и подточили его силу.

Годы, века, тысячелетия наложили на него свой тяжелый отпечаток. Но они не могли изменить его.

Ничто в этом мире не могло изменить его.

— Ненависть! Она ведет вперед, она сокрушает все и вся! Ненависть — это победа! Это кровь врага и его страх! Это наша воля, перед которой склоняют головы! Ненависть, вот в чем наша сила!!

Азаг-Тот замолчал и оглядел внимательно слушающих иерархов. Новых иерархов. Созданных им из ничего. Заботливо найденных среди моральных отбросов общества и заботливо воспитанных в духе философии Кадаф. Лев Бронштейн, Дев Розенфельд, Овсей-Герш Радомысльский… Они были далеки, страшно далеки от магии, но ненависть полыхала в их душах чудовищным лесным пожаром. Они не были похожи на прежних слуг Азаг-Тота, но нечеловеческая жестокость, туманившая их не золотые — увы! не золотые — глаза, делала их подлинными гиперборейцами.

Ненависть и безудержная жажда власти. Испепеляющее желание взобраться на вершину заставляло их строить лестницу из черепов. И с их помощью Азаг-Тот сумел вознестись почти так же высоко, как тысячи лет назад.

— Мы выше каждого червя, который служит нам! Они недостойны даже нашей жалости! Цель их никчемных жизней — служить нам! Вам позволено делать с ними все, что вам угодно! А вашим слугам позволено делать все, что угодно, с прочим быдлом!

— Толковых слуг у нас немного, — буркнул Овсей-Герш.

— Ищите! — вскинулся Великий Господин. — Ищите зубастых червей! Отделяйте их от стада! Натаскивайте! Дайте им почувствовать запах крови! У нас нет времени убивать самим: слуги должны делать это за нас! Убивать каждого, кто против! Убивать каждого, кто хоть на секунду усомнится в том, что вы — высшие! И чем бессмысленней и беспощаднее будет насилие с вашей стороны, тем быстрее и лучше усвоят они понимание величия ненависти!

— Местное быдло весьма подвержено влиянию попов, — заметил Розенфельд. — Эти сказки, которыми их снабдили наши предки, мешают им полностью воспринять величие замыслов партии.

— Хороший поп — мертвый поп! — подал голос Бронштейн. — Он достоин смерти самим фактом своего существования.

«А этот Лев шустрый, — усмехнулся про себя Азаг-Тот, — Этот Лев будет рвать зубами! Купаться в крови!»

Великий Господин давно заприметил маниакальное желание Бронштейна встать на один уровень с ним. Возвыситься. Затмить собой. На всех совещаниях Лев выдвигал самые радикальные идеи. Если Азаг-Тот требовал расстрелять сотню заложников, Бронштейн настаивал на двухстах, если Азаг-Тот намекал, что сажать врагов на кол в двадцатом веке не принято, то Бронштейн указывал на потрясающий воспитательный эффект публичного проведения подобной экзекуции. Войска, которые курировал этот Лев, отличались самой дикой жестокостью, он явно задался целью доказать всем, что именно он, Бронштейн, ведет за собой партию. Но Великий Господин пока не трогал Льва: его неуемная ненависть подталкивала остальных иерархов, не давала им забыться, почить на лаврах, требовала новых побед и новых жестокостей.

— Надо отдать войскам приказ подвергать попов публичному сожжению! — предложил Бронштейн. — Я искореню этот рассадник! Кровью у меня умоются!!

— Подобные вещи надо делать постепенно, дорогой, — негромко бросил невысокий рыжеватый грузин, скромно сидевший в углу. — Нынешнее поколение уже сложилось, и наша агрессивность должна быть направлена против них, а не против церкви. Сначала подавить стадо, а уже затем публично расправляться с пастырями. — Он попыхтел трубкой, выпуская клубы ароматного дыма, и продолжил свою мысль. — Следующее поколение будет воспитано нами, воспитано в презрении к попам и крестам. Они будут смеяться, глядя на аутодафе. А их отцы возьмутся за топор.

— Семинарист! — презрительно махнул рукой Бронштейн. — Надо делать все и сразу!!

— Правильно! — согласился Овсей-Герш.

— Растерзаем сказочников! — добавил второй Лев.

— Неумно, дорогие товарищи, совсем неумно дразнить зверя перед тем, как его убить. — Трубка снова запыхтела. — Зачем создавать себе лишние трудности?

Этот иерарх, Коба, был темной лошадкой. Его держали за надежность, за исполнительность, за способность найти общий язык с любым человеком, за умение достигать компромиссов, и за это же презирали. Остальные иерархи хотели получить все и сразу. Коба был готов потерпеть и поработать. Азаг-Тот видел в рыжем курильщике главное — он полностью захвачен Целью. Великой Целью создания Великой Империи. Создания того, что не получилось у Великого Господина тысячи лет назад. Сейчас все начинается заново, захвачена богатейшая страна, создан плацдарм, с которого можно попытаться вновь, и Коба готов работать ради этой цели, а не только говорить и мечтать. Коба готов побеждать, а потому Азаг-Тот оставил невзрачного и незаметного грузина среди блестящих иерархов.

— Ненависть можно насаждать, а можно воспитывать, — спокойно продолжил курильщик. — Можно бросать камни на поле, а можно за ним ухаживать, чтобы вырастить то, что нам нужно.