Лето в пионерском галстуке - Сильванова Катерина

— Руку нужно держать выше головы. Это значит, что ты блюдешь интересы пионерской организации выше своих. А еще во время присяги тот, кто повязывает тебе галстук, задает каверзные вопросы.

— Мамочки! — испугался Олежка. — Сложные? А ты задавал?

— Задавал. Я спрашивал будущего пионера, сколько стоит пионерский галстук.

— Пятьдесят пять копеек! — отчеканил, очухавшись, Юрка.

— Юр, ну ты же прекрасно знаешь, что этот ответ — неправильный. Зачем человека с толку сбиваешь? — с досадой спросил Володя. — Пионерский галстук бесценен, потому что он — частица красного знамени. Запомнил, Олеж?

— Ага, запомнил! — Олежка закивал. — Ну я пошел. Еще поучу клятву пелед сном!

— Лучше сценарий поучи!

— И сценалий тоже!

Олежка умчался, а Юрка задумался о том, что зря Володя обманывает мальца. Ведь пионерский галстук столько и стоил — пятьдесят пять копеек, не больше, потому что на самом деле был всего лишь крашеной тряпкой. В этом были убеждены все Юркины ровесники. Ребята носили галстуки как попало, будто издеваясь над ним: рваными, мятыми, исписанными, истыканными значками, по-ковбойски — подобно тому, как только что он был повязан на шее у Володи.

Может быть, еще лет десять-двадцать назад галстук что-то и значил, символизировал ценности и идеалы. Но сейчас всё это ушло в прошлое. Сам же Юрка впервые заподозрил, что ни идеалов, ни ценностей у людей не осталось, когда его завалили на экзамене. Скоро и Олежка непременно убедится в том же самом, но уже на своем примере. Юрке стало заранее жалко Олежку за то, какое жуткое разочарование его, такого одухотворенного и мечтательного, ждёт впереди.

Юрка хотел поделиться с Володей своими размышлениями, но не успел: двери кинозала снова отворились, и ребята из художественного кружка внесли несколько ватманов декораций.

— Вот водонапорная башня и паровоз, — сказал Миша Луковенко — руководитель рисовальщиков. — Как ты и просил, с нас контуры, а разрисовываете вы.

— О, спасибо огромное, — поблагодарил Володя. — А краски принёс?

— Да, вот тут, — Миша протянул ему большую коробку с банками и кистями и предупредил: — Завтра заберу.

Только художники ушли, Володя повернулся к Юрке и сказал:

— Ну что? Будем разрисовывать?

Юрка обреченно застонал:

— Сейчас? Володь, ты вымотанный и уставший, я тоже хочу спать…

— Время не ждёт! Тут работы минимум на два дня — пока раскрасим, пока высохнет. А там еще и поправлять что-то придётся…

— Может, всё-таки потерпит до завтра? — безо всякой надежды спросил Юрка.

— Нет! Но если ты устал, то я могу и сам. — И в его голосе не было подвоха, Юрка знал, что Володе хватит энтузиазма остаться ночевать в театре, но сделать всё самому. А разве мог Юрка позволить ему такое?

И они остались рисовать. Разложили огромные листы прямо на полу сцены и, ползая по ней, как партизаны по полю, орудовали кистями. Работа была несложной, но долгой и местами тонкой. За окнами давно стемнело, горн уж час как протрубил отбой, а они всё рисовали и рисовали.

На часах было за полночь, когда Юрка, посмотрев, что они сделали около половины, сдался. Отбросил в сторону кисть и распластался по полу.

— Всё, устал. Володь, давай заканчивать, так же и коня двинуть можно. Конев двинет коня! Представляешь?

Но Володя, как заведенный, продолжал мазать кистью по ватманам:

— Нет, нужно сегодня доделать. Ты же слышал, завтра краски отдадим…

— Нужно, нужно, нужно, — огрызнулся Юрка. Он рывком вскочил на ноги, подошел к нему и вырвал кисть из рук. — Нет, не нужно!

Володя сердито посмотрел на него, попытался забрать кисть обратно, но Юрка отскочил назад и спрятал руки за спину.

— Смотри-ка, а ты уже мимо контуров мажешь! Ты устал!

— Нужно…

— Да у нас еще целых полтора дня впереди!

— Всего лишь полтора дня!

— Да никуда не денутся твои декорации!

Юрка швырнул кисть в сторону и сделал три шага, оказавшись с Володей нос к носу. Посмотрел ему в глаза и намного тише сказал:

— А вот мы еще как денемся… Напомнить, что будет послезавтра, кроме спектакля?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Володя нахмурился и отвёл глаза. Но тут же поднял взгляд, и в нём промелькнуло и понимание, и сожаление одновременно.

— Я помню… — печально ответил он. — Ты прав, да.

Юрка положил руки ему на плечи. Погладил их, затем — шею и зарылся пальцами в волосы на затылке. Володя обнял в ответ: обвил руками талию и прижал Юрку к себе, потянулся к его губам. Но поцеловал вовсе не так, как рассчитывал Юрка.

— Нет, поцелуй меня, как в лодке, — попросил он, прижимая Володю еще крепче.

— Не стоит, — серьёзно ответил Володя и, задумавшись, добавил чуть позже: — Юр… Юра, может, зря мы это делаем?

— Зря? Почему? Ты больше не хочешь? — Юрка ожидал, что Володя начнёт убеждать его в обратном, но он только молча пожал плечами. Юрка разволновался не на шутку: — Володя, но я не хочу прекращать. Мне это нравится! Неужели тебе больше нет?

Володя отвернулся. Посмотрел сначала в потолок, потом на пол и только после этого ответил:

— Нравится.

— Тогда почему зря?

— Вдруг руки опять распущу? Да и все-таки это странно. Это против природы, это неправильно и гадко.

— Тебе гадко? — оторопел Юрка.

Он задумался. Да, возможно, со стороны они и правда выглядят странно. Но это только со стороны. Быть «внутри» их отношений, их дружбы и, может быть, даже любви казалось Юрке совершенно естественным и прекрасным. Ничего не было и не могло быть лучше того, чтобы целовать Володю, обнимать и ждать встречи с ним.

— Не мне, — понуро кивнул Володя, — остальным гадко. Но дело даже не в этом. Мне кажется, что всем этим я сбиваю тебя с правильного пути, Юр.

Юрка рассердился:

— Напомни, кто кого у щитовой поцеловал? — он сложил руки на груди и насупился.

Уголки рта Володи поползли наверх, но он сдержал улыбку и чуть погодя снова серьезно спросил:

— Юр, а ты-то что об этом думаешь?

— Я стараюсь не думать, — в тон ему ответил Юрка. — Какой смысл — сдерживаться ни ты, ни я не можем. А тем, что целуемся, мы никому не причиняем вреда.

— Кроме себя.

— Себя? Что-то я не вижу, чтобы от меня убыло. Наоборот, мне это приятно. А тебе?

Володя сконфуженно улыбнулся:

— Ты и так знаешь ответ.

Юрка не стал больше просить или уговаривать, а просто взял инициативу в свои руки. Это был их второй настоящий взрослый поцелуй — и он оказался совсем не таким, как первый. Тогда, в лодке, было жарко и волнительно, она плавилась под грохот сердец и стук дождя, а теперь было тихо. Совершенно тихо. За окнами — ночь, в огромном зале — пустота, всё будто бы замерло, и только они вдвоем плавно, медленно и тягуче снова узнавали друг друга через движения губ.

Но вдруг что-то грохнуло у входа, застучало и покатилось вниз. Ребята отпрянули друг от друга так быстро, будто между ними ударила молния, отбросив их в разные стороны. По ступеням зала вниз катился небольшой фонарик. А в дверях, округлив глаза, пятилась назад Маша.

Первой Юркиной реакцией была паника, потом парализующий ужас. Казалось, что земля ушла из-под ног, что сцена ломается, что всё вокруг переворачивается вверх дном. Затем пришло непонимание и неверие — может, у него фантазия разыгралась? Ну откуда тут, почти в час ночи, взяться Маше?

Но она была — живая и настоящая. И собиралась как можно быстрее исчезнуть — уже нащупывала за спиной ручку двери.

— Стой! — крикнул Володя, первый отошедший от шока.

Маша замерла, а он побежал со сцены и в несколько прыжков по ступеням оказался рядом с ней.

— Не убегай. Пожалуйста.

Маша не могла сказать ни слова — открывала и закрывала рот, глотала воздух, как рыба, выброшенная на берег.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Маш? — Володя протянул к ней руку, но она дёрнулась от него, как от чумного. Только пискнула, задыхаясь:

— Не трогай меня!

— Ладно, хорошо… — Володя судорожно выдохнул. Он пытался говорить спокойно, но безуспешно. В голосе звенели натянутые нервы. — Только не паникуй. Спустись, пожалуйста. Я все объясню.