Спасти человека. Лучшая фантастика 2016 (сборник) - Румит Кин

Впереди расстилался дальний луг – Степашка тут бывал редко, место считалось болотистым и нездоровым. Над хвощами носились крупные стрекозы. Вечерело. По болоту плыл туман, и пахло невкусно: сыростью, гнилью, далекой гарью да еще бог знает чем. Со всех сторон подступал холод, и Степашке снова захотелось спать. Он вошел в лес, забрался на дерево, снял пояс и крепко привязался к ветвям, чтоб не упасть во сне. «Сейчас закрою глаза, – подумал он, – только на минуточку. И сразу открою».

Он закрыл глаза, открыл снова, но ничего не изменилось. Хотя спать больше не хотелось. Степашка огляделся. Впереди до самого горизонта темнело болото, поросшее остроголовником. На концах длинных стеблей в вечереющем воздухе покачивались коробочки с семенами и от каждого дуновения окутывались дымом – сорили тонкой пыльцой.

Степашка пригляделся – и вдруг с ужасом понял, что это отрубленные головы, насаженные на шесты. Но вот чьи – было не разглядеть отсюда, с верхушки дерева. Тогда ремешок, которым он был привязан, тихо растворился в воздухе, а сам Степашка невесомо приподнялся вверх и заскользил к болоту, ниже – над самыми зарослями. Шесты замелькали перед глазами, и вдруг он увидел голову пожарного Ефима – тот глянул на Степашку и грустно подмигнул: мол, такие мои дела, брат, а вот ты лети, тебе удача пригодится. Следом замелькали односельчане, знакомые и полузнакомые – все, кого он за свою жизнь видал на ярмарке, на Совете, в кузне, в трактире. Степашка летел к горизонту, а болото не кончалось, и головы качались на шестах. Теперь стало видно, что из голов по шестам стекает кровь. Только она была почему-то черной. Кровь лилась ручьями из отрубленных голов и наполняла болото аспидно-черной масляной водой, которая пахла едко и пронзительно. Болото бурлило и словно всасывало черную кровь вниз, под землю, а та все лилась и лилась, и болото не успевало ее прятать.

Вдруг Степашка увидел голову мамы, а рядом – отца. Они смотрели на него с любовью, но лица их были темными и закопченными.

– Мама! – отчаянно крикнул Степашка, протянул руку и коснулся ее лица.

И как только коснулся – пальцы ударило током, и коротко вспыхнула синяя искра. А от нее вдруг вспыхнуло все вокруг: ярко и гулко запылали шесты, головы и сама черная вода болота. Огонь был жаркий и нестерпимый, как в кузне у Петра. И как только Степашка подумал о кузне, все пространство над болотом и шестами до самого неба наполнилось тучами чудовищных железяк, похожих на его медную трубу, да только много сложнее. Свернутые узлами блестящие трубки, заслонки, клапаны и поршни – и все это беспрерывно двигалось, гудело, щелкало и стреляло. Железяки наполнили все вокруг, казалось, их больше, чем шестов с головами, потому что они висели друг на дружке от земли до неба без просвета, словно орехи, насыпанные в корзину. И они не были медными и не были железными, а блестели, как серебро.

Степашка с ужасом смотрел, как каждая из них раз за разом наполнятся черной водой из болота, а та вспыхивает в металлических трубах ослепительным огнем, и звучит музыка. Эта музыка была словно собрана из бесконечного хора щелчков и вспышек, но она была музыкой. Наверно, самой страшной и самой торжественной музыкой, какую только можно придумать. Вот только запомнить ее Степашке не удавалось никак. Но он чувствовал, что в этой музыке собран весь смысл жизни – и его, и родных, и односельчан, и всего мира.

А потом черная вода болота начала потихоньку иссякать. Жуткие механизмы принялись по одному замирать со скрежетом и тут же таяли в воздухе, пока не исчезли все до единого. Внизу, где раньше плескалось болото с шестами, теперь осталась безжизненная земля – ровная и выжженная. Она остывала от пламени и громко потрескивала.

Степашка почувствовал, что воздух его больше не держит, и полетел вниз.

Он очнулся, повиснув на пояске между веток, и похвалил себя, что догадался так удачно привязаться на ночлег. Голова гудела от пережитого кошмара, поэтому он не сразу понял, что продолжает слышать потрескивания: где-то далеко за лесом, где вставало солнце, ритмично щелкали выстрелы.

Степашка слез с дерева и побежал к дому бегом, чтобы немного согреться. На болото он старался не оглядываться – ему казалось, что оно все еще покрыто частоколом отрубленных голов и залито черной маслянистой кровью.

На подходах к хутору явственно чувствовался запах гари – словно утренний туман сменился дымом. Степашка, тяжело дыша, выбежал на косогор – и вздрогнул. Дома не было. Там, где были дом и сарай, теперь дымилось черное пепелище. А у пепелища стоял Иван. Он прижимал к груди фуражку и неотрывно смотрел на тлеющие угли.

Степашка тихо подошел и встал рядом. Сперва ему казалось, что Иван его просто не замечает, а потом заметил, что взгляд Ивана стеклянный, а рот беззвучно двигается и шепчет. Тогда он проследил, куда смотрит Иван, и увидел между бревен два обгоревших тела. Да и не тела уже, а просто кучи углей, над которыми дрожал от жара обрывок маминого платка, невесть как уцелевший.

– Звери, – произнес Иван странным надтреснутым голосом. – Ты понимаешь, они же звери!

Он вдруг обернулся, хищно схватил Степашку за плечи и потряс, заглядывая в лицо.

– Это звери, звери! – твердил Иван, и из стеклянных его глаз катились слезы. – Ты понимаешь, что они сделали?

Степашка помотал головой, хотя понимал. Иван отпустил его и снова уставился на дымящееся пепелище.

– Пришел вчера один из отрядов этого чудовища, генерала Юрского, государевы холуи, – бесцветным тоном произнес Иван. – Меня искали, первого помощника комиссара. Да не нашли. Тогда заперли родителей в доме, подпалили и ушли. Чтоб меня наказать. Но ничего, – сказал Иван, – я их накажу…

Степашка молчал – ему казалось, что продолжается сон: он сейчас закроет глаза на минутку и сразу откроет, а за это время пролетит кошмар, умчится, и все изменится – он проснется на дереве, в воде, в кровати, под полом, но только не здесь.

– Вот скажи… – Иван повернулся к Степашке. – Ты понимаешь, почему мы их отстреливаем, как бешеных тварей? Разве звери, способные сжечь наших отца и мать, заслуживают что-то, кроме смерти?

Степашка закрывал глаза и открывал снова, но кошмар не исчезал. Тогда он вынул из-за пазухи трубу и затрубил пожарную тревогу – но безнадежно, тихо-тихо, чтобы лишь обозначить тон, не сорвав ноту.

– Пойдем, Степашка, в отряд, – сказал Иван и взял его за руку.

Но уйти они не успели. Вдалеке послышался топот, и из-за холма стремительно выбежал ящер. Наездник спрыгнул на ходу, бросив поводья, и в три прыжка оказался перед ними – это был Петр, в руке он держал топор.

Иван медленно отпустил руку Степашки и засунул ее в карман плаща, все так же продолжая смотреть на дымящийся пепел. На Петра он даже не оглянулся. Петр тоже сделал вид, что не заметил брата. Он подошел к дымящимся углям и долго смотрел на них.

– Точно, наш дом спалили, – пробормотал он. – Господин урядник сказал, что за деревней на хуторе дом врага ликвидировали, я сразу отпросился и поскакал… Где ж теперь отец с матерью жить станут?

Степашка всхлипнул.

Петр перевел взгляд на него, затем на Ивана.

– А ты, никак, к зверям в ополчение подался? – спросил Иван медленно.

– А ты все бандитствуешь, мокрица? – в тон ему ответил Петр. – Из-за тебя ведь дом родителей сожгли!

– Ваши ведь сожгли, генеральские, – жестко сказал Иван.

– Может, и наши, – согласился Петр. – Да из-за тебя.

– Может, из-за меня, – ответил Иван, – да с живыми стариками.

Петр сперва не понял – лицо его на миг стало по-детски растерянным. Но когда Степашка всхлипнул снова, а Иван молча кивнул вперед, он все увидел. Топор выпал из его рук, Петр зарыдал, сделал пару шагов по гари, перекрестился и упал на колени.

Иван молча наблюдал за ним.

– Понял теперь, – спросил он, – с какими зверьми связался? Заживо сожгли.

– Нет, – тихо сказал Петр, не поднимаясь с колен, – наши не могли. Они же верующие! Они не знали, что родители в доме, думали, пустой!

– Знали.

– Да это ваши сожгли! – закричал Петр. – Комиссар Михаль! Точно, он!

Иван молчал.

– Точно комиссар Михаль! – повторил Петр.

– Комиссар Михаль, – прочеканил Иван, – вторые сутки в станице на полустанке принимает эшелон пушек с Поморья. Через два дня зачистим от государевой гнили все районы.

Петр молчал.

– Еще раз предлагаю, – сказал Иван, – пойдем к нам в отряд, Петр.

Петр покачал головой.

– Нет вашего отряда, – сказал он. – Армия Его Высокоблагородия поутру за лесом перебила вашу банду вместе с комиссаром Михалем.

– Брешешь, – спокойно ответил Иван. – Отряд дозорный перебили. А всю армию Свободы Юрскому не перебить. И такие, как комиссар Михаль, не могут погибнуть – он и тебя, и всех нас переживет. Так что последний раз предлагаю: пойдем к нам, Петр.