Серебряная ведьма - Сьюзен Кэррол

– Неужели такое возможно? Было бы спокойнее думать, что за ужасы той ночи в ответе колдовство, но в людях столько ненависти, что они вряд ли нуждаются в чьей-то помощи. Я… я почти сошел с ума от ярости. Даже схватился за нож, чтобы вырваться на улицы и… и пришлось сильно постараться, чтобы усмирить свои порывы. Выбросил нож подальше, упал на колени, и меня даже стошнило. Господин ле Виз всегда осуждал меня за мою слабость.

– Нет, ты не был слаб! – Мири погладила его по щеке. – Взрослые мужчины не способны противостоять силе миазмы, но ты смог, потому что был всего лишь растерянным мальчиком пятнадцати лет. Ты понимаешь, как замечательно… – Мири замолчала, потрясенная тем, что осознала. – Симон, я… я, кажется, знаю, что означают мои сны. По крайней мере, некоторые из них. Две черные королевы. Это Серебряная роза и Екатерина, а ты каким-то образом будешь между ними в западне. И одна из них что-то выпустит… миазму, возможно, чтобы навредить тебе.

– Ну что же, если верить тебе, однажды я выжил…

– Но… на этот раз я не уверена.

– Надеюсь, ты ошибаешься, но даже если нет… Мири, я не могу прекратить поиски Серебряной розы только потому, что ты видела сон.

– Знаю, – ответила она, прижимаясь к нему. – О Симон, я начинаю сомневаться, что мы когда-нибудь победим этих ведьм. – Она сглотнула и наконец-то произнесла то, чего боялась: – Мы… мы потеряли след Кэрол и этих страшных женщин, которые ее увели, правда?

Симон вздохнул, поцеловав ее в макушку.

– Боюсь, что так, – тихо сказал он. – Поэтому я подумал, что надо подобраться к ним с другой стороны, отыскать зацепки где-то в другом месте. Но, чтобы сделать это, я должен отвести тебя домой.

– Нет! Я уже сказала. Я не вернусь на остров Фэр.

– Я имел в виду не твой дом, Мири. – Он помолчал, и хрипло добавил: – Я отведу тебя в свой дом.

ГЛАВА 13

Серебряная роза поднялась по ступеням к своей спальне и отпустила свиту взмахом маленькой руки. Венец у нее на голове снова начал сползать на уши, и она раздраженно поправила его. Худенькие плечи сгибались под тяжестью мантии и бархатного платья, таких невыносимых в жаркий день. Платье промокло от пота и неприятно липло к телу.

Мегера устала после очередной аудиенции с толпой женщин, которые ежедневно собирались в зале старого дома, чтобы глазеть на нее с благоговением и страхом, поклоняться ей, искать ее расположения. Мама называла их ее придворными.

Нет, не мама, напомнила Мегера сама себе. К Кассандре Лассель надо было обращаться «госпожа», как все остальные. Мама сильно злилась, когда она забывалась. Мэг прикоснулась к пятиконечному медальону у нее на груди и содрогнулась. С раннего детства девочка усвоила одну вещь: крайне неразумно злить маму.

Она вошла в спальню и захлопнула дверь, прислонившись к ней, со вздохом облегчения отгородившись от рьяных поклонниц, даже несмотря на то что это было ненадолго. Какое счастье освободиться от всех этих просящих рук, молящих глаз, лиц, которые устремлялись к ней, словно голодные мыши. У нее стоял звон в ушах от их бесконечных просьб.

«Великая королева, пожалуйста, верни мне молодость… излечи мою больную ногу… прокляни того мужчину, который украл мою невинность».

Больше всего Мэг не любила такие просьбы: «О, могущественная Серебряная роза, я потеряла сестру… мать… дочь. Не могла бы ты воскресить их, как маленькую Лизетту, когда она утонула в пруду?»

Мэг хотелось закричать во все горло, что Лизетта не утонула, она просто захлебнулась. Она только казалась бездыханной. Она не умерла, иначе Мэг никогда не смогла бы вернуть ее к жизни простым живым поцелуем, что это всего лишь прием, которому она научилась у своей старой няни.

Но мама строго запретила Мэг рассказывать об этом.

– Пусть думают, что ты оживила ребенка. Это лишь повысит твою репутацию великой колдуньи.

– Но… но это ложь, – недоумевала Мэг. – Я не обладаю такой силой.

– Могла бы обладать, глупое дитя. Если научишься вести себя.

Мэг не знала, что пугало ее больше: перспектива, что никогда не сможет выполнить все сомнительные обещания, которые ее заставляли давать, или что однажды она сможет…

Она отстегнула застежку мантии и вздохнула с облегчением, когда тяжелая одежда упала с ее плеч. Ей захотелось пнуть ненавистную мантию ногой, но она не сделала этого, потому что знала, как ее отругают за то, что недостаточно аккуратно обращается с «государственным облачением».

Мэг брезгливо подняла мантию и повесила ее на крючок в стене. Потом сняла с себя платье. Пальцами она прикоснулась к медальону; цепочка, на которой он висел, врезалась ей в шею, и от пота появилось покраснение на коже.

Мэг хотела снять медальон, но знала, что не посмеет. Она содрогнулась, думая, какие страшные последствия могут быть, если она попытается это сделать. Нет, вероятнее всего, она не отважится на такое.

Мэг обреченно посмотрела на себя в небольшом зеркале над умывальником. Без короны и мантии она больше не была Серебряной розой. Эта мысль оказалась единственным утешением, которое она увидела в зеркале. Она рассмотрела свои острые угловатые черты лица, копну каштановых волос, недовольно сморщила нос и отвернулась.

Чувствуя себя усталой и измученной жарой, она сбросила туфли и упала на огромную кровать, занимавшую большую часть комнаты. Дубовая кровать была тяжелая, резная, под балдахином из голубой парчи с вышитыми серебряными розами. Это ложе создано для королевы, как говорила ее мать.

Мэг ненавидела кровать еще больше, чем мантию и корону. В ней неплохо было поспать в полдень, но по ночам, когда она оставалась совершенно одна в темноте, ей казалось, что огромная кровать готова проглотить ее, словно пасть, как только она закроет глаза.

Для девочки девяти лет это была совсем недетская фантазия, Мэг это знала, но ничего не могла поделать. С замиранием сердца она обычно крепко прижимала подушку к груди и тихонько плакала в нее, стыдясь своей детской слабости.

Она плакала и вспоминала дни, проведенные в Англии, где они жили с мамой, перед тем как переехать во Францию три года назад. Мэг отчетливо помнила маленький домик возле моря в Дувре и свою няню, которая ухаживала за ней с раннего возраста. Толстая, добрая и мудрая женщина по имени Пруденс Вотерс, но для Мэг она всегда была ее любимой Норис.

Девочка совсем не боялась темноты, когда Норис заботливо укладывала ее в уютную кроватку, укачивала ее на ночь под шепот моря. Няня всегда называла ее своей маленькой Мэгги, что приводило маму в ярость.

– Ее зовут Мегера, – возмущалась мать.

Но англичанка только пожимала плечами. Норис была одной из немногих, кто, как казалось, никогда не боялся Кассандру.