Малыш 44 - Том Смит

— Лев!

Лев поднял палец, призывая ее к молчанию. Не отпуская Ивана, горло которого по-прежнему сдавливал телефонный шнур, он поднес трубку к уху.

— Профессор Зайцев?

В мембране что-то щелкнуло, и воцарилась тишина. На том конце положили трубку. Они едут сюда.

— Лев, отпусти его!

Но Лев сильнее потянул на себя телефонный шнур. Лицо Ивана налилось кровью.

— Он — оперативник, работающий под прикрытием. Посмотри, как он живет. Посмотри на его квартиру. Нет никакого профессора Зайцева. Это был его контакт в госбезопасности; они едут сюда, чтобы арестовать нас.

— Лев, ты совершаешь ошибку. Я знаю этого человека.

— Он — фальшивый диссидент, внедренный в подполье. Он выявляет людей, занимающихся антиправительственной деятельностью, и собирает против них улики.

— Лев, ты ошибаешься.

— Нет никакого профессора. Они едут сюда. Раиса, у нас мало времени!

Иван вцепился в шнур, тщетно пытаясь ослабить захват. Раиса покачала головой и подсунула пальцы под шнур, чтобы ослабить давление.

— Лев, отпусти его. Дай ему возможность оправдаться.

— Разве не арестовали всех твоих друзей, кроме одного, вот этого самого человека? Эта женщина, Зоя, — откуда, по-твоему, в МГБ узнали, как ее зовут? Они арестовали ее не из-за молитв. Это был всего лишь предлог.

Ноги Ивана беспомощно заскользили по полу и подогнулись, так что Льву пришлось держать его на весу. Долго так продолжаться не могло.

— Раиса, ты никогда не рассказывала мне о своих друзьях. Ты никогда не доверяла мне. Но кому-то же ты доверилась? Думай!

Раиса взглянула на Льва, а потом перевела взгляд на Ивана. А ведь и правда, все ее друзья был мертвы или арестованы — все, за исключением его одного. Она покачала головой, отказываясь верить, — это была настоящая паранойя, паранойя, порожденная государством, когда любого обвинения, даже самого нелепого, было достаточно, чтобы убить человека. Она заметила, как рука Ивана потянулась к ящику шифоньера, и отпустила телефонный шнур.

— Лев, подожди!

— У нас нет времени!

— Подожди!

Она выдвинула ящик — внутри оказался нож для вскрытия писем, очень острый. Иван тянулся за ним, чтобы защититься. Вряд ли его можно было винить за это. В глубине ящика лежала книга, его экземпляр романа «По ком звонит колокол». Почему он не спрятан где-нибудь в надежном месте? Раиса взяла книгу в руки. Изнутри выпал листок бумаги. На нем были написаны имена: список людей, которым Иван давал почитать роман. Некоторые из фамилий были зачеркнуты. На обратной стороне находился список тех, кому он только собирался одолжить книгу.

Она повернулась к Ивану и поднесла листок к его лицу, чтобы он видел. Рука у нее дрожала. Можно ли было найти этому факту правдоподобное и невинное объяснение? Нет, и она уже знала, что это означает. Ни один диссидент не может быть настолько тупым и беззаботным, чтобы составлять списки людей, прочитавших запрещенную книгу. Он одалживал книгу людям, чтобы впоследствии ее прочтение можно было вменить им в вину.

Лев свел руки вместе, удерживая беспомощно барахтающегося Ивана.

— Раиса, отвернись.

Она повиновалась и отошла в дальний угол комнаты, по-прежнему держа в руках книгу, слыша, как ноги Ивана скребут по полу и цепляют мебель.

Поскольку Иван числился оперативником МГБ, его смерть обязательно будет классифицирована как убийство, гнусное преступление, совершенное каким-нибудь борцом с режимом, антисоветским элементом. Преступником мог быть только оппозиционер-неудачник, что оправдывало проведение полномасштабного расследования. Вести его скрытно не было нужды. К счастью для Раисы и Льва, у Ивана наверняка было много врагов. Он прожил жизнь, предавая любопытных граждан, завлекая их в ловушку обещанием запрещенных цензурой материалов, как хищник подкарауливает жертву, бросая ей наживку. А запрещенную литературу поставляло ему государство.

Перед тем как уйти из квартиры, Раиса прихватила с собой список имен, скомкала и сунула в карман. Лев поспешно собирал принесенные ими материалы дела. Они понятия не имели, сколько времени понадобится сотрудникам госбезопасности, чтобы отреагировать на звонок Ивана. Они открыли переднюю дверь, сбежали по лестнице, а потом, постаравшись напустить на себя невозмутимый вид, спокойно вышли на улицу. Дойдя до угла, оба обернулись. В здание уже вбегали агенты.

Ни у кого в Москве не было оснований предполагать, что Раиса и Лев могут вернуться в столицу. Так что если их и заподозрят, то не сразу. Офицеры, ведущие расследование смерти Ивана, в лучшем случае сначала свяжутся с Управлением МГБ в Вольске и узнают, что они отправились в турпоход. Их уловка может сработать, если только какой-нибудь чрезмерно наблюдательный свидетель не заметит мужчину и женщину, вошедших в дом. В этом случае их алиби подвергнется самой тщательной проверке. Но Лев понимал, что все эти соображения ровным счетом ничего не значат. Даже если оперативники не обнаружат улики, прямо указывающие на их причастность к преступлению, даже если они действительно находились бы в турпоходе, случившееся могло стать поводом для их ареста. А наличие или отсутствие доказательств не имело никакого значения.

В сложившихся обстоятельствах попытка повидаться с его родителями была бы равносильна самоубийству. Но обратный поезд в Вольск отправлялся только в пять утра, и, кроме того, Лев отчетливо сознавал, что сейчас ему представилась возможность поговорить с ними в последний раз. Хотя перед высылкой из Москвы ему не дали проститься с ними, а потом не сообщили, где их поселили, несколько недель назад Лев все-таки сумел раздобыть их адрес. Зная, что министерства и главки не слишком охотно сотрудничают друг с другом, он решил, что запрос в Министерство жилищно-коммунального хозяйства о Степане и Анне не получит ярлык подозрительного и не будет автоматически переправлен в МГБ. Впрочем, кое-какие меры предосторожности он все-таки предпринял: назвался вымышленным именем и постарался придать запросу видимость официального, назвав несколько фамилий, среди которых значилась и Галина Шапорина. Хотя все остальные фамилии были пустышками, ему удалось разузнать адрес своих родителей. Кстати, нельзя было исключить и того, что Василий ожидал от него такой попытки; он даже мог распорядиться без проволочки предоставить нужный адрес. Он знал, что единственной слабостью Льва в ссылке станут его родители. И если он хотел подловить Льва на нарушении приказа, тогда визит к родителям превращался в великолепную ловушку. Но вряд ли его родители находились под круглосуточным надзором по прошествии целых четырех месяцев. Намного более вероятным представлялось, что семья, с которой они вынуждены были жить в одной квартире, одновременно стала осведомителем МГБ. Он должен был навестить своих родителей так, чтобы их соседи не увидели и не услышали ничего подозрительного. От его умения и скрытности зависела не только их собственная жизнь, но и будущее его родителей. Если их с Раисой схватят, то его родителей почти наверняка обвинят в пособничестве в убийстве Ивана, и тогда вся семья Льва будет казнена, скорее всего, еще до наступления утра. Но Лев был готов пойти на риск. Он должен был попрощаться с ними.

Они пришли на улицу Воронцовскую. Нужный им дом оказался старым, еще дореволюционной постройки зданием — из тех, в которых большие квартиры нарезали на крошечные комнатушки, отделенные друг от друга лишь засаленными простынями, висящими на веревках. Ни о каких удобствах — горячей воде или теплых туалетах — в таких закутках и речи быть не могло. Лев заметил торчащие из окон трубы, отводившие дым от дровяных печек, служивших самой дешевой и грязной разновидностью отопления. Они выжидали, наблюдая за домом издали. Комары безжалостно атаковали их, и они беспрестанно прихлопывали их ладонями, пятная руки собственной кровью. Лев понимал, что, сколько бы он здесь ни простоял, определить по внешним признакам, не ждет ли их в доме засада, он не сможет. Надо было идти внутрь. Он повернулся к Раисе. Но, прежде чем он успел открыть рот, она сказала:

— Я подожду тебя здесь.

Раисе было стыдно. Она доверяла Ивану; ее мнение о нем сложилось под влиянием имевшихся у него книг и статей, его размышлений о западной культуре, его планов о тайной передаче на Запад лучших трудов видных диссидентов. Но все это оказалось ложью от начала и до конца — сколько писателей и врагов режима угодили в расставленные им силки? Сколько рукописей он сжег, чтобы они оказались потеряны для мира? Скольких художников и свободомыслящих граждан он подставил чекистам, спровоцировав их аресты? Она прониклась к нему симпатией из-за того, что он был полной противоположностью Льву. Но, как выяснилось, эти различия были всего лишь ловкой маскировкой, приманкой для глупцов. Диссидент оказался полицейским, а полицейский стал контрреволюционером. Диссидент предал ее, а полицейский спас. И она не находила в себе сил проститься с родителями Льва, стоя рядом с ним, словно верная и любящая жена. Лев взял ее за руку.