Дочери Лалады. Книга 2. В ожидании зимы - Неизв.

Жила она охотой и не голодала. Помня азы, которым её обучила Серебрица, она мало-помалу ловила лесное зверьё, хотя опыта у неё было ещё не слишком много, и в поисках добычи порой приходилось побегать не один день. Когда долго не удавалось поймать кого-нибудь теплокровного, она нехотя ломала первый тонкий ледок и опускала руку в обжигающе холодный мрак воды. Приём с сетью из хмари выручал её не раз, и она досыта набивала желудок рыбой. Чудищ со щупальцами она, к счастью, больше не встречала, но мурашки страха бегали по её коже всякий раз перед очередной рыбалкой. Ловить она старалась осмотрительно, с берега: невидимая сеть могла растягиваться сколь угодно далеко и пустой никогда не приходила – хоть что-нибудь да попадалось.

Встречала она и других Марушиных псов. Совсем рядом с людьми их можно было увидеть редко: они предпочитали глубокую, нехоженую лесную глушь. Держались оборотни небольшими стаями, как волки, и, как у волков же, каждую стаю возглавлял вожак. Цветанка по глупости сунулась было к одной из стай – познакомиться, но еле унесла ноги. Особенно враждебно повели себя волчицы: видно, они опасались, как бы Цветанка не увела у них мужей. Права оказалась Серебрица: никто не горел желанием ей помогать и подсказывать. Чужаков стаи не любили и далеко не каждого новичка к себе принимали.

Попадались и одиночки, как она. Однажды, когда она только что достала из полыньи улов и собиралась устроить себе рыбный день, на неё напал чёрный как смоль Марушин пёс. Был он огромен: гора мускулов, жёлтые глаза с кроваво-красным отблеском и клыки длиной в палец, двухаршинный хвостище – одним словом, красавец. Цветанка сначала подумала, что он всерьёз желал отобрать у неё рыбу, а её саму прогнать или вовсе убить, а потому вскочила и принялась обороняться в меру сил, но вскоре уловила в выпадах этого чёрного наглеца игривый оттенок. Он не кусал её, не бил лапами, только угрожающе прыгал вокруг и рычал, а потом, нахальным образом сожрав пару рыбин, спросил:

«Тебя как звать?»

«Цветанкой», – ответила озадаченная и поражённая таким напором воровка-оборотень.

«А я – Буян. Бабу себе ищу, в охоту я вошёл на эти дела. Ты мне подходишь, айда со мной, вместе будем жить».

Про себя Цветанка хмыкнула: вот это деловой разговор! А уж она-то и так, и этак, и с приплясом, и с прискоком, и на кривой козе, и на белом коне подъезжала к девицам, обхаживая их, а этот – «бабу хочу, айда со мной». И всё. Впрочем, суть их желаний была одинакова, только этот красавчик тратил меньше слов.

«Ты – жених завидный, подругу себе легко найдёшь, – ответила она с такой же прямотой: иного обхождения этот самец не понял бы. – А я тебе не подхожу, вернее, ты – мне. Я мужиков не люблю, я больше по девушкам. Не пара я тебе».

У того даже шерсть вздыбилась, уши встали торчком, а глаза округлились.

«Это как так?»

«А так, – отрезала Цветанка. – Не по пути нам. Ступай своей дорогой. Не видишь? Обедаю я».

Этот ответ чёрному красавчику не понравился. У него не укладывалось в голове, что его великолепная самцовая стать может прийтись кому-то не по нраву, да и такие предпочтения, как у Цветанки, были ему непонятны. Нахмурившись и встряхнув головой, он попытался уже на языке тела навязать ей свои желания, и Цветанке пришлось давать отпор. Схватка вышла такой жаркой, что лёд не выдержал страсти и проломился; мертвяще-ледяная вода остудила пыл назойливого ухажёра, а Цветанка успела уйти по невидимым ступенькам победительницей, если не считать намятых боков и царапин от когтей.

Зима вступала в свои права, морозы крепчали и вонзали ледяные когти в грудь земли: настал месяц лютовей [22]. Холода стояли такие, что мех Цветанки-оборотня седел от инея, а ресницы смерзались. В один из студёных вечеров она бродила в зимнем лесном царстве, окутанном голубым колдовством сумрака. Ей удалось в одиночку завалить оленя, и она в душе гордилась этим, вот только похвастаться ей было не перед кем – только тёмные стволы деревьев да наряженные в кружевную изморозь кусты стали свидетелями её охотничьего успеха. Нетронутый снег обагрился тёплой кровью, а в животе Цветанки разлилась приятная сытая тяжесть. Остатки она решила припрятать, однако, разорвав тушу на куски, задумалась. Уберечь мясо от чужих голодных пастей – выполнимая ли задача? Кто-нибудь неизбежно найдёт и съест её запасы. Не сторожить же их денно и нощно, в самом деле? Да и замёрзшее мясо грызть – только зубы ломать…

Блуждая в поисках надёжного места, она наткнулась на избушку-зимовье; такие лесные домики встречались нередко и были построены на расстоянии дня пешего пути друг от друга. Они никому не принадлежали, и воспользоваться ими для привала мог любой путник. Цветанка несколько раз отдыхала в них, убедившись предварительно, что там никого нет. Рядом с зимовьями всегда находились колодцы, а часто имелись и баньки, в которых Цветанка могла помыться по-людски, прогрев косточки паром, да постирать портки с рубахой. Зная, что к человеческому жилью звери боятся подходить (в ней самой иногда пробуждалась искорка такого опасения), она подумала: «Вот подходящее место, чтоб припрятать мясо». Однако в окошке тускло тлел свет, и Цветанку это спугнуло: значит, дом не пустовал. Но беспокойная струнка любопытства вдруг натянулась и зазвенела в ней, заставив припасть к маленькому заиндевевшему окошку… Ничего толком не разглядев, Цветанка опасливо отошла от избушки.

В итоге, так и не найдя надёжного места для тайника, она мало-помалу съела остатки своей добычи – мясо даже не успело толком промёрзнуть. Не так уж его оставалось и много, не стоило из-за него и суетиться. Свет в окошке зимовья между тем погас, и Цветанка решилась заглянуть в домик. Отыскав узелок с одеждой, она перекинулась в человека.

На предварительный стук никто не отозвался, и Цветанка, осмелев, распахнула дверь, которая оказалась прикрытой неплотно. Голубовато-серый свет утра, проникнув в дом, озарил небольшую комнатку с печью, столом, лавками, полатями под потолком и лежанкой в углу, застеленной медвежьей шкурой. Печь остыла, и дом выстудился: при дыхании у Цветанки вырывался из ноздрей белый туман. Она вздрогнула: на медвежьей шкуре кто-то лежал.

Первым её порывом было: «Бежать!» Однако, заметив длинную седую бороду человека, она подумала: что мог сделать ей дряхлый старик? Никакого оружия при нём она не заметила… Да даже если бы оно и было, смертельного вреда оборотню не нанесло бы. Поколебавшись на пороге, Цветанка вошла и прикрыла за собой дверь.

На столе стояла деревянная миска с остатками засохшей пшённой каши и потухшая масляная лампа, на лавке лежала дорожная котомка со свесившейся до самого пола лямкой, а у стены обнаружился длинный кривой посох. Ещё не успев перевести взгляд на лицо человека, Цветанка застыла в холодящем предчувствии и уставилась на этот посох, показавшийся ей знакомым. Хотя… мало ли стариков с посохами бродит по дорогам? Медленно повернувшись к лежанке, она ещё пару мгновений боялась всматриваться, а потом всё же подошла поближе и склонилась над стариком. Сухая, опутанная сетью жил рука безжизненно свешивалась с края лежанки… Дотронувшись до неё, Цветанка ощутила холод.

Леденящее веяние коснулось и её сердца.

Она нашла масло, высекла огонь (такая необходимая вещь, как огниво, всегда была у неё с собой), заправила и зажгла лампу. Двигаясь медленно и осторожно, словно боясь разбудить покойника, она поднесла дрожащий источник света к его лицу. Рыжеватый отсвет озарил густую сеточку морщин, нос с горбинкой, кустистые седые брови. Печать безмятежности лежала на этом лице, точно старик, завершив свои земные дела, и правда уснул, и ему снилось что-то светлое – может, его внуки, играющие в саду…

«Что за бред, – оборвала свои мысли Цветанка. – Может, у него сроду и не было ни сада, ни внуков…»

А вот что точно было у него когда-то, так это заячий плащ, который он подарил Цветанке в тот дождливый день, когда она сломала ногу чёрному всаднику. Плащ этот и сейчас покрывал её плечи.

– Вот мы и встретились, дедуля, – пробормотала она.

Розовые утренние лучи коснулись замёрзшего окошка, когда она обнаружила себя неподвижно сидящей за столом. Ей было больно смотреть на сияющую ледяную сказку, нарисованную морозом и оживлённую солнцем, но она смотрела, пока не заслезились глаза. Ощущение тёплой влаги на щеках окончательно вернуло её к яви, и она медленно и робко, с затаённой скорбью в сердце оглянулась на мёртвого старика.

В дровяном сарайчике нашлась и кое-какая земляная снасть. Выдолбив киркой в каменно-стылой земле неглубокую яму, она опять оцепенела. От работы взмокла под мышками рубаха, и зимний ветер холодил тело, но Цветанка во власти неподвижности смотрела на разверстый зев могилы, на чёрные комья мёрзлой земли на снегу…

Перед тем как похоронить тело, она долго сидела на краю лежанки, потом расстелила на полу заячий плащ и опустила старика на него, закутала и подняла на руки. Он оказался совсем лёгким, сухим, как набитый сеном тюфяк, а может, это у Цветанки сил прибавилось после обращения в Марушиного пса.