Ставка — жизнь. Владимир Маяковский и его круг. - Бенгт Янгфельдт

Друзья, собравшиеся по случаю возвращения Маяковского из Америки. В верхнем ряду: Маяковский с подарком Лили — бульдогом Булькой, Осип, Борис Пастернак, Сергей Третьяков, Виктор Шкловский, Лев Гринкруг, Осип Бескин и секретарь Лефа Петр Незнамов. Сидят: Эльза, Лили, Раиса Кушнер, Елена Пастернак, Ольга Третьякова.

Однако Маяковскому пришлось уехать из Нью-Йорка без итальянской визы. Вскоре после приезда в Париж, 6 ноября, он получил письмо, в котором Лили сообщала, что едет в Рим, чтобы попытаться получить визу для него там. «Телеграфируй есть ли у тебя деньги. Я совершенно оборванец — все доносила до дыр. Купить все нужно в Италии — много дешевле. Хорошо бы достать тебе визу, чтобы смог приехать за мной! <…> Невероятно по тебе соскучилась! Мы бы поездили дней 10 по Венециям — и домой! Я приготовила для тебя в Москве замечательный подарок». Но оформление визы, как выяснилось, занимало несколько недель, и вместо Италии Лили и Маяковский встретились в Берлине 14 ноября. Это была их первая встреча почти за шесть месяцев.

Сначала в немецкую столицу прибыл Маяковский. Когда Лили вышла из поезда, он уронил трость от смятения. Он приготовил ее комнату в «Курфюрстенотеле» — войдя, она увидела цветы в корзинах и вазах и целое дерево цветущих камелий. Всюду были разложены подарки из Мексики: деревянные игрушки, птица из натуральных перьев, яркий ковер, ' ящичек с разноцветными сигаретами из Гаваны (в то время Лили курила). Здесь же была и модная американская новинка — складной дорожный утюг. Лили в свою очередь подарила Маяковскому иранскую фигурку слона с бронзовой инкрустацией.

Они радовались встрече, подаркам, вниманию, о котором подарки свидетельствовали. Лили надела фиолетовое платье и закурила фиолетовую сигарету. Они говорили без умолку. Все было в точности как прежде. Или нет? В гостинице они, как обычно, поселились в отдельных номерах. После ужина Маяковский пошел к Лили. Как она вспоминала позднее, на пороге комнаты он остановился и, опершись о дверной косяк, мягко произнес: «Спокойной ночи, детка. Не буду тебя больше мучить». Он понял, что если будет продолжать навязывать Лили себя против ее воли, он потеряет ее безвозвратно. За десять лет знакомства он ее узнал достаточно хорошо, чтобы понять, что их отношения диктовались ее — а не его — желаниями и чувствами. Реплика означала окончательный конец их физическим отношениям.

Он знал ее достаточно хорошо и для того, чтобы быть уверенным, что роман с Элли ее не заденет. Кодекс, которому подчинялись их отношения, обязывал их не скрывать своих романов друг от друга. Поэтому не подлежит сомнению, что Маяковский рассказал Лили об Элли. И когда он сделал анонимный анализ на реакцию Вассермана в Институте медицинской диагностики в Берлине, можно сказать наверняка, что это было сделано с ведома, вероятно, даже по инициативе Лили; учитывая его незнание немецкого языка, Маяковский в любом случае не мог пойти к врачу самостоятельно. Анализ показал отрицательную реакцию.

Проведя четыре дня в Берлине, Лили и Маяковский отправились домой через Литву. На вокзале в Москве их встретили Осип и Эльза, запомнившая, как Лили вышла из поезда, одетая в беличью шубку; после месяца за границей она больше не была «оборванцем»… За ней показался Маяковский, которого уже дома в Сокольниках встретил лай «замечательного подарка» Лили — бульдога Бульки.

Возвращение, однако, принесло не только радостные сюрпризы. Если ранее Маяковский этого не осознавал, то теперь ему пришлось удостовериться, что правила игры их «любовного треста» окончательно изменились.

Убедила его в этом не мимолетная страсть Лили к издательскому работнику Осипу Бескину, у которого она жила какое-то время в начале 1926 года, а событие, кардинально изменившее жизнь Осипа. В январе 1925 года тот познакомился с молодой девушкой, работавшей в детской библиотеке в Москве. Двадцатипятилетняя Евгения Соколова была женой режиссера Виталия Жемчужного, но она его оставила, как только ее отношения с Осипом стали более близкими. Несмотря на то что интимные отношения между Осипом и Лили прекратились более десяти лет назад, сам факт, что молодой библиотекарше удалось пробудить его дремавшую сексуальность, глубоко задевал Лили, тем более что молчаливая и замкнутая Женя была совершенно не похожа на женщин, обычно посещавших салон Бриков. «Не понимаю, о чем он с ней может говорить», — раздраженно прокомментировала Лили, которую, помимо этого, раздражал в ней и недостаток «элегантности». Лили, всегда с успехом укрощавшая своих «звериков», добиваясь от них послушания, и никогда не возражавшая против увлечений Маяковского, теперь была вынуждена признать, что любимый ею с детства Осип нашел женщину, сумевшую растопить его чувства. Для Осипа встреча с Женей была настоящим «чудом», как он написал в стихотворении к двадцатилетию их знакомства: если бы он верил в Бога, он бы упал на колени перед ним за то, что их с Женей пути пересеклись…

Женя, сфотографированная Родченко в студии, принадлежавшей ему и Варваре Степановой, в 1924 г., за год до того, как она и Осип соединили свои судьбы. На ней спортивная форма, разработанная Варварой Степановой для учащихся Академии социального воспитания. На стене слева рекламные плакаты Родченко.

Жить надо вместе

Лили было трудно смириться с пробуждением эмоциональной жизни Осипа — радоваться оставалось только тому, что Женя не переехала в «семью». Таким образом их жизнь втроем продолжалась, как прежде; и это было главное.

Отношения между Лили, Осипом и Маяковским никогда не представляли собой ménage à trois в физическом плане; теперь же они не были даже ménage à deux[19]. Не подлежит сомнению, что теории Лили о свободной любви доставляли Маяковскому бесконечные страдания, но основой их совместной жизни была общность более глубокого свойства. В какое бы отчаяние Маяковский ни впадал из-за всех увлечений Лили, он знал, что никто не ценит его поэзию так, как она. И как бы ни уставала Лили от его инфантильности, ревности и невозможных требований, она знала, какую роль она играет в его творчестве. Что касается Осипа, то его она любила всю жизнь — эрудированность и блистательный ум Брика вызывали у Лили такое же восхищение, как поэзия Маяковского.

Третьим звеном в этом уравнении было отношение Маяковского к Осипу — окрашенная нежностью глубокая дружба. Именно Маяковский пробудил у Брика интерес к поэзии, выведя таким образом его жизнь на новый виток. Ум Осипа, ранее направленный на юриспруденцию и семейный бизнес, после встречи с Маяковским сфокусировался на литературных и литературоведческих вопросах, а в двадцатые годы Осип стал одним из ведущих идеологов в культуре страны. Источником вдохновения для его теорий служили в первую очередь Маяковский и его поэзия.

Маяковский «перестроил Осино мышление», по словам Лили, но одновременно и Осип оказал колоссальное влияние на развитие Маяковского. Маяковский читал мало и несистематически, в то время как Осип ежедневно совершал обход букинистических магазинов и со временем собрал большую библиотеку. Маяковский безоговорочно доверял эстетическому вкусу и компетенции Осипа. Это была редкая форма союза, основанная на дружбе, доверии, юморе, общих интересах и политической уверенности в том, что они строят новый, лучший мир.

Если Маяковский был поэтом, а Осип — теоретиком культуры, то в вопросах, касавшихся их совместной жизни, теоретиком являлась Лили. Здесь она действовала как под влиянием революционных идей равенства полов и освобождения женщины, так и исходя из врожденного чувства свободы. Она решила, что для функционирования их союза нужно следующее: пусть каждый днем делает что хочет, но вечера — и по возможности ночи — они должны проводить под одной крышей. Однажды, вероятно — вскоре после разъезда 1923 года, Лили сформулировала свои идеи в письме к Маяковскому:

Жить нам с тобой так, как жили до сих пор — нельзя. Ни за что не буду! Жить надо вместе; ездить — вместе. Или же — расстаться — в последний раз и навсегда.

Чего же я хочу. Мы должны остаться сейчас в Москве; заняться квартирой. Неужели не хочешь пожить по человечески и со мной?! А уже, исходя из общей жизни — все остальное <…>

Начинать делать это все нужно немедленно, если, конечно, хочешь. Мне — очень хочется. Кажется — и весело, и интересно. Ты мог бы мне сейчас нравиться, могла бы любить тебя, если бы был со мной и для меня. Если бы, независимо от того, где были и что делали днем, мы могли бы вечером или ночью вместе рядом полежать в чистой удобной постели; в комнате с чистым воздухом; после теплой ванны!

Разве не верно? Тебе кажется — опять мудрю, капризничаю.

Обдумай серьезно, по взрослому. Я долго думала и для себя — решила. Хотелось бы чтобы ты моему желанию и решению был рад, а не просто подчинился! Целую.