Кадры решают все: суровая правда о войне 1941-1945 гг. - Владимир Бешанов

Тимошенко (нарком обороны) с Мерецковым (начальник генерального штаба) «для глубокого потрясения фронта противника» заказали 29 механизированных корпусов по 1031 танку в каждом, но тоже без средств радиосвязи. Как управлять ими на поле боя, никто не задумывался. Скорее всего — сконцентрировать почти 30 тысяч танков в «таранную массу» и указать ей общее направление движения: «Вперед, на Варшаву! Вперед, на Берлин!»

В штабах увлеченно отрабатывали «глубокие операции», полностью пренебрегая вопросами организации обороны. Маршал Шапошников наставлял командующих округами:

«Вся система нашей подготовки в будущем году, в основном должна быть насыщена не оборонительными тенденциями, а идеей наступательной операции. Обороне должно быть уделено внимание постольку-поскольку».

Армии прикрытия на учениях оборону имитировали чисто символически, «при этом минных полей не ставили, траншей и ходов сообщения не создавали, а лишь обозначали ячеистую систему».

Любые оперативные игры или маневры начинались стандартной вводной: поползновения «поджигателей войны» вторгнуться на советскую территорию непобедимая РККА отбила и переходит в «контрнаступление». А вот на то, что «противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день компактными группировками на всех стратегических направлениях», на такую подлость, по признанию Жукова, «не рассчитывали».

Полевой устав 1939 года гласил:

«Если враг навяжет нам войну, Рабоче-крестьянская Красная Армия будет самой нападающей из всех когда-либо существующих армий. Войну мы будем вести наступательную, перенеся ее на территорию противника. Боевые действия Красная Армия будет вести на уничтожение, с целью полного разгрома противника».

Легкость, с какой удалось в 1939–40 годы присоединить к СССР Эстонию, Латвию, Литву, Западную Белоруссию, Западную Украину и Бессарабию, вдохновляла на новые великие свершения. Несколько портили общее впечатление реалии Финской войны, но ее объявили «неправильной», нетипичной», а отдельные недостатки — устраненными. На совещаниях командного состава маршалы и генералы уверяли партию и друг друга в собственной непобедимости. На вероятных противников полководцы и комиссары смотрели, как на мальчиков для битья.

Вот несколько выдержек из речи Мехлиса на собрании в Киевском особом военном округе:

«Страна социализма одета в стальную броню и бетон. Мы не чувствуем себя слабее наших вероятных капиталистических противников и смело смотрим в будущее… Вторая империалистическая война, в которую фашистские агрессоры и их поклонники втягивают человечество, похоронит на своих обломках мир капиталистического разбоя…

Если вторая империалистическая война обернется своим острием против первого в мире социалистического государства, то мы обязаны будем перенести военные действия на территорию противника, выполнить свои интернациональные обязанности и умножить число советских республик во всем мире…

Мы можем констатировать, что так называемая «ось Берлин — Рим — Токио» имеет много амбиций, но в большой войне она быстро останется без амуниции… Кичливые японские самураи, надувшись до отказа, подобно лягушке из басни Крылова, могут лопнуть от напряжения…

Бряцая оружием, гитлеровские аферисты боятся серьезной войны, боятся и не пойдут на серьезную войну, на войну с серьезным противником. Ахиллесова пята германской армии — ненадежный тыл… Ахиллесова пята германской армии — отсутствие денег, отсутствие достаточного количества среднего командного состава, необходимого для большой войны…

За германскими проделками в Румынии мы будем и обязаны следить пристально, и мы должны готовиться к тому, чтобы в случае навязывания нам войны румынская нефть, на которую так зарятся германские фашисты, потекла в желательном нам, а не немцам направлении…

Нам дан строжайший наказ — громить и уничтожать врага на его территории и малой кровью. Надо работать так, чтобы враг не мог опомниться, чтобы инициатива с первого часа войны принадлежала и находилась целиком в наших руках».

Что ж, великий английский философ Бертран Рассел (1872— 1970) еще в 1920 году написал в своей книге «Практика и теория большевизма», что те люди, которые воспринимают большевизм, «невосприимчивы к доказательствам науки и совершают интеллектуальное самоубийство».

Думали сталинские генералы, офицеры и комиссары не о защите Отечества — у пролетариев его нет — а исключительно о том, как на штыках они понесут счастье народам Европы и Азии, как будут помогать трудящимся Венгрии налаживать работу ЧК и «пускать в расход» враждебные классы, крестьянам Румынии — организовывать колхозы и совхозы, пролетариям Италии — национализировать заводы и экспроприировать эксплуататоров. Некий майор А. Соловьев фантазировал с трибуны: «Ведь когда-то наши командиры займут в мире положение британских офицеров. Так должно быть и так будет. Мы будем учить весь мир».

Перекос в мозгах, вызванный животным страхом быть зачисленным в разряд «врагов народа» и идеологической накачкой, не позволял «красным колонизаторам» реально оценивать обстановку. Все, что не укладывалась в их представления о возможностях противника, о характере будущей войны, они просто отметали как несущественное или несуществующее. Так, маршал Шапошников после победоносных кампаний Вермахта в Польше и во Франции пренебрежительно отметил: «В смысле стратегического творчества опыт войны в Европе, пожалуй, не дает ничего нового». Над чем там задумываться, если сам товарищ Сталин «планирует историю»?!

Но оказалось, что историю планировал не только он.

В первые же дни войны советские военачальники продемонстрировали полное отсутствие профессионализма, неспособность управлять крупными войсковыми соединениями в реальных условиях, пренебрежение элементарными правилами ведения боевых действий. Они бросали войска в сражения, не имея сведений о противнике, без артиллерийской подготовки, без авиационного прикрытия.

Войска, вопреки требованиям собственных уставов, развертывались и действовали на широких фронтах в произвольных направлениях, без взаимодействия друг с другом. Оборона строилась по принципу кордонной линии, без должной глубины, без учета характера местности и важности обороняемых направлений, не говоря уже об учете тактики противника.

Оперативное построение армий почти всегда было одно-эшелонным, силы и средства в соединениях тоже распределялись равномерно по всему фронту. Резервов не было. Об обеспечении стыков и флангов генералы не заботились, сваливая эту головную боль на соседей.

В ходе оборонительных операций отсутствовал широкий маневр силами и средствами за счет других, менее активных участков. Отход войск с одного оборонительного рубежа на другой, как правило, вынуждался обстановкой и осуществлялся под сильным огневым воздействием противника. Заблаговременная подготовка рубежей и организация устойчивой обороны в тылу осуществлялась редко. В результате, при вынужденном отходе и на новом рубеже не удавалось закрепиться.

Аукнулось шапошниковское «постольку-поскольку», но в основном была просто безграмотность, незнание элементарных основ военного искусства, неумение прогнозировать действия противника. Почему-то не рушился «ненадежный тыл» германской армии, не создавал повстанческие отряды европейский пролетариат, да и с амуницией у немцев все оказалось в порядке.

Маршал А.И. Еременко (1892–1970), прозевавший удар танковой группы Гудериана на Орел и оставшийся без фронта, после войны сокрушенно качал головой:

«Оглядываясь назад, рассматривая теперь обстановку с открытыми картами, приходишь в недоумение: как мы не смогли тогда разгадать намерения противника?… Лучшего района для наступления танковой группы на Москву, чем район Глухов, Новгород-Северский, Шостка, не найти. Путь оттуда на Орел и Тулу был кратчайший. Десну форсировать не надо. Брянские леса остаются севернее. Однако командование и штаб Брянского фронта не смогли расшифровать этот легкий шифр».

Остается сделать вывод, что в сентябре 1941 года Еременко читать карту еще не умел. Точно так же не умели читать карты и делать элементарные выводы другие «выдвиженцы». Оказавшись в окружении, советские полководцы впадали в полную прострацию, поскольку просто не знали, что нужно делать в такой ситуации, не предусмотренной уставами. Одни пытались во что бы то ни стало удержать занимаемый район, другие — хаотично и бестолкова бросали тающие силы на прорыв в различных направлениях. Маршал Конев писал:

«Нашей целью было не позволить врагу сужать кольцо окружения и, имея обширную территорию, маневрировать силами, сдерживать активной борьбой превосходящие силы противника. Конечно, борьба в окружении — сложная форма боя, и, как показал опыт войны, мы должны были готовиться к такому виду действий, чего, к сожалению, перед войной не делалось».