Ключ истины - Нора Робертс

— Я хотел увезти маму из нашего старого дома. Хотел, чтобы она жила среди холмов, в красивом месте. Чтобы ей никогда не пришлось больше работать. Чтобы она занималась садом, читала — делала все, что захочет. Я собирался заботиться о ней, но ничего не вышло. Я не смог.

— О Джордан! Ты не должен себя винить.

— Дело не в вине. Она заболела. Я провел столько времени вдали от нее… Потом вернулся, чтобы все исправить. А она заболела. Немного устала, говорила она. Побаливает то там, то тут — старость. Смеялась. И вовремя не пошла к врачу. Денег было в обрез, свободного времени тоже, а потом оказалось, что уже поздно.

Не в силах сдержать свои чувства, Дана взяла его за руки.

— Это было ужасно… То, через что вам обоим пришлось пройти.

— Я ничего не замечал, Дана. Был поглощен своей жизнью, своими желаниями, мечтами. Я не видел, что она больна, пока… Господи, она посадила меня перед собой и сказала, что врачи нашли у нее… — договорить Джордан не смог.

— Ты в этом не виноват! Так уж получилось…

— Наверное, и я со временем пришел к такому же выводу. Но тогда и после… Все произошло так быстро… Конечно, болезнь длилась несколько месяцев, но для меня они пролетели мгновенно. Врачи, больницы, операция, химиотерапия. Боже, какая мама была слабая после всего этого!.. Я не знал, что с ней делать…

— Подожди. Минуту. Ты заботился о ней. Сидел с ней, читал ей. Господи, Джордан, ты кормил ее, когда она не могла есть сама. Ты был ей опорой! Я видела.

— Дана, я был ужасно напуган и растерян, но не мог признаться маме. Я запер свои чувства внутри, потому что не знал, что делать.

— Тебе едва исполнилось двадцать, а твой мир рушился.

И тут Дана поняла, что тогда она этого не осознавала, по крайней мере до конца.

— Мама таяла на моих глазах, а я ничего не мог сделать… Когда мы поняли, что она умирает и времени осталось совсем мало, мама сказала, что ей тяжело уходить, оставлять меня. Сказала, что не было дня в моей жизни, когда бы она не гордилась мною и не благодарила Бога за то, что у нее есть я… Тогда я совсем растерялся. Ничего не соображал. Потом ее не стало. Не помню, попрощался ли я с нею, сказал ли, как сильно люблю ее… Я не осознавал, что говорил и делал.

Джордан вдруг остановился, а потом снова пошел к надгробиям. Дана бросилась за ним.

— Она все предусмотрела, мне оставалось лишь следовать ее указаниям. Шаг за шагом. Поминальная служба, платье, которое мама для себя выбрала, музыка, которая должна была звучать. Оказалось, что у нее есть страховка. Она каким то образом наскребала денег на ежемесячные взносы. Одному богу известно, как ей это удавалось… Страховки хватило, чтобы выплатить большую часть накопившихся долгов и обеспечить меня на первое время.

— Ты был ее ребенком. Она хотела тебя защитить.

— И защищала, как только могла. Я не мог здесь остаться, Дана. Тогда не мог. Жить в этом доме и каждую секунду вспоминать маму. Жить в этом городе и все время встречать знакомых мне людей, куда бы я ни пошел.

— Ты мне ничего этого не говорил.

— Не мог. Даже если бы я нашел слова, они застряли бы у меня в горле. Я не говорю, что это правильно. Нет! Но это правда. Я должен был изменить себя, но сделать этого здесь не мог. Или считал, что не могу. Какая разница?

— Ты должен был уехать, — прошептала Дана. — Иначе не стал бы тем, кто ты есть.

Почему ей потребовалось столько времени, чтобы это понять?

— Я ненавидел свою жизнь здесь и боялся того, что со мной станет, если я не уеду. Представлял, как работаю в гараже, день за днем, год за годом, отказываясь от того, ради чего так тяжело трудилась мама, от того, о чем она мечтала для меня, — просто потому, что не способен на большее. Я злился, страдал и, поглощенный своими чувствами, не обращал внимания на все остальное.

Джордан вернулся к могиле матери. Дана встала рядом.

— Я не знал, что ты меня любишь. Не представляю, как бы я поступил, если бы знал, но я не догадывался. Внешне ты всегда казалась такой сильной, независимой, а глубже я не заглядывал.

Джордан убрал прядь волос с ее щеки, потом снова опустил руку.

— Может быть, не хотел. После того, что случилось с мамой, у меня не осталось сил кого то любить. Но я причинил тебе боль — намеренно. Потому что мне было бы легче, если бы ты ушла. Теперь я стыжусь и сожалею. Ты этого не заслужила.

— Не знаю, что тебе сказать. Мне стало легче. Я понимаю, как непросто тебе было все рассказать.

— Не плачь, Дана. Я этого не вынесу.

— Уже не плачу. — Она вытерла щеки. — Мы были молоды, Джордан, и оба делали ошибки. Прошлое уже не изменишь, но мы можем расставить все по своим местам и попытаться снова стать друзьями.

— Мы уже взрослые, и жить нам нужно сегодня. Если ты хочешь дружбы, я буду твоим другом.

— Ладно. — Дана неуверенно улыбнулась и протянула руку.

— Но тебе нужно знать еще кое что. — Он с силой сжал ее пальцы. — Я тебя люблю.

— О! — Сердце Даны замерло. — Боже!

— Я все время помнил о тебе. Чувства, которые я испытывал к тебе тогда, были чем то вроде оставшегося в земле корня. Время шло, я пытался вытащить этот корень, но он оставался во мне. Когда я возвращался в город, чтобы повидаться с Флинном, и случайно встречал тебя или ты бросала на меня взгляд, ростки из этого корня каждый раз поднимались над землей чуть выше.

— Господи, Джордан…

Он чувствовал, что должен рассказать все до конца, чего бы это ему ни стоило.

— В этот раз, когда я постучал в дверь Флинна, а открыла ты, у меня было такое ощущение, будто побег мгновенно вырос на десять футов и обвился вокруг горла. Я люблю тебя, Дана. Я не могу убить это чувство, а если бы и мог, не стал бы это делать. Теперь я кладу свое разбитое сердце у твоих ног. Оно твое — делай с ним что хочешь.

— Как ты думаешь, что я собираюсь с ним делать, дубина? — Она бросилась в его объятия.

Джордана затопила волна чувств — облегчение, радость, наслаждение. Он уткнулся лицом в ее волосы.

— Именно на такой ответ я и рассчитывал.

Первое, что услышала Дана, вернувшись в «Каприз», был громкий спор. На ее взгляд, без этого важного элемента дом нельзя считать настоящим. Склонив голову, она прислушалась к звукам, доносившимся из ее будущего магазина, и прижала палец к губам, призывая молчать вошедшего следом Джордана.

— Ничего я с собой не сделаю! Я прекрасно умею управляться с электрической циклевочной машиной. Вы просто не хотите расставаться со своей игрушкой.

— Во первых, циклевочная машина — это не игрушка. — Голос Брэда звенел от холодной ярости, и Дана с трудом удержалась от смеха. — А во вторых, когда я закончу этот участок, что уже давно было бы сделано, если бы вы не ныли…