Аргентинец - Эльвира Барякина

Она совсем сдружилась с братом и Еленой; им нравилось садиться на маленький диванчик в библиотеке, чтоб было тесно и неудобно, но хорошо оттого, что они вместе. Гуляли в Александровском саду, ходили в синематограф, но глядели не столько на экран, сколько на публику и сдавленно хихикали в самых патетических местах.

Копались в огороде, разведенном под окнами, и очень гордились своими огурцами и редиской; стояли за кооперативным прилавком и по заранее условленному паролю отпускали неучтенный товар — от сухого молока до гвоздей. Им несказанно везло: их ни разу не ловили, даже не останавливали на улице для проверки документов. В отличие от многих, они были сыты и не болели.

После восстания чехословацкого корпуса Россия зажглась от края до края. Бунтовали крестьяне, на юге красных громили казаки и Добровольческая армия, в Поволжье и вдоль Транссибирской магистрали дрались чехи. Переворот в Нижнем был назначен на конец августа. Немыслимый, непередаваемый восторг и вдохновение!

Оставалось одно «но» — Багровы все еще сидели в остроге. Нина, Елена и Жора чего только не делали, чтобы вызволить их: но ни ходатайство от Союза высших служащих Волжского бассейна, ни справки из отдела здравоохранения не помогали.

— Ничего, недолго ждать осталось, — говорил Жора. — Самое большее — месяц.

2

Любочка ушла от Саблина, но время от времени появлялась на Ильинке. Он не мог понять, что ей надо: то ли она хотела знать, как у него дела, то ли проверяла, не остыл ли он, не нашел ли другую женщину?

Всякий раз Саблин сводил разговор на политику, чтобы не говорить о себе.

— Любочка, это правда, что в Самаре объявилось новое правительство — Комитет Учредительного собрания? Что же будет с вашим военкоматом, если белогвардейцы доберутся до Нижнего?

Любочка злилась:

— Это вранье!

— Неужели? — Саблин цокал языком. — Вот посмотри сегодняшнюю газету: «Все на борьбу с Комучем!» Ты бы позвонила куда следует, пожаловались — нельзя же печатать заведомую неправду! А то, что чехи взяли Уфу, — тоже вранье?

Любочка сердилась и убегала, оставляя Саблина в злорадном предвкушении: ну, скоро товарищу Другову достанется на орехи!

Приходя в больницу, Саблин первым делом отыскивал Жору, который теперь служил санитаром в хирургическом отделении:

— Ну что? Как там?

— Белые с союзниками-чехами взяли Симбирск и двигаются вверх по Волге! — восторженно шептал Купин.

Подготовка к восстанию шла полным ходом. В Старо-Ярмарочном соборе был устроен склад оружия, Саблин организовал по квартирам несколько медицинских пунктов для принятия раненых.

Он стал частым гостем на Гребешке, и теперь ему было странно, что он подозревал Нину Одинцову в сговоре с Любочкой. Нина тоже была из «бывших» — так теперь называли людей, которые не просто существовали, а кем-то были.

Чувствуя приближение конца, большевики совсем озверели. Жора рассказал обомлевшему Саблину, что в Екатеринбурге расстреляли царскую семью, включая великих княжон и тринадцатилетнего наследника.

Вскоре слух об этом растекся по больнице. Никто не выказывал жалости или сострадания. Большинство ограничилось малопонятным «М-да… доплясался государь-император», а кое-кто, не стесняясь, злорадствовал: «Поделом Николашке».

Город лихорадило. На заборах появились громадные афиши, призывающие речников вступать в ряды Волжской военной флотилии. В Кунавино и на Ярмарке замелькали матросские бескозырки с названиями невиданных на Волге кораблей. Черноморский флот затопили под Новороссийском, чтобы не передавать немцам, как оно полагалось по Брестскому договору, и «пешеходных» моряков прислали в Нижний Новгород. В Сормове и на Борской стороне для них переделывали пароходы — из торговых в боевые.

Утром 27 июля в дом Саблина постучали два красноармейца:

— Собирайтесь. Вас велено доставить в штаб укомплектования флотилии.

В штабе ему объяснили, что он назначен начальником госпиталя и завтра отбывает на фронт — на новой канонерской лодке, переделанной из буксира «Барыня». Саблин кричал, что не хочет и не может служить: у него повреждена нога, — но комиссар, ясноглазый мускулистый жеребец, сказал, что ему недосуг препираться и он в два счета расстреляет Саблина, если тот вздумает мешать его работе.

3

Нина расхрабрилась и разрешила брату приглашать к себе друзей-поэтов. По вечерам на Гребешке читали стихи и пели под гитару. Иногда устраивали азартные бои в подкидного дурака — на собственные стихи с автографами: всем нравилось думать, что когда-нибудь они будут цениться на вес золота. Шум стоял такой, что приходила Фурия Скипидаровна и ругалась.

Елена показывала карточные фокусы, которым ее научил Клим. Жора на бис читал эпитафию, сочиненную для Любочки:

Свое последнее желаньеТы не успела огласить.Мы постарались положитьВ твой гроб все то, что ты любила:Портфель из кожи крокодила,Кусок лавандового мыла,Конфеты, папиросы, сало,Помаду, туфли, одеяло,Икру, вино, лавровый лист —Не влез лишь Осип-коммунист.Как жаль, что скромная могилаВсех удовольствий не вместила.

Поэты засиделись до ночи. Жора затронул интересную тему — «Классификация девушек»:

— Первой по списку идет «Белая королева» — она загадочна и прекрасна…

— Из бывших, разумеется, — подсказал Коля Рукавицын. — Она может одеться нищенкой, но настоящий рыцарь всегда поймет что к чему.

Жора согласно кивнул:

— Следом идет «Красна девица». Она носится по черному-черному городу, в котором нет электричества, на черном-черном реквизированном авто… В черном-черном кожаном плаще, с черным-черным наганом в руках. Красной она называется вовсе не по красоте, а по партбилету.

Горели свечи, на стенах шевелились вихрастые тени; подвески на люстре тихонько покачивались от сквозняка — было жарко и Нина открыла окна (чего из осторожности делать не следовало).

«Жертва революции» — упадочная барышня. Любит негодяев и кокаин, ждет конца света, служит в каком-нибудь ведомстве музой, так как больше ничего не умеет делать.

«Ломовой ослик» — покорно тянет лямку, не жалуется, плачет, когда ругают, испуганно моргает, когда хвалят. Обедает ботвой, легко дрессируется и размножается.

Жора хотел рассказать еще про «Крысу канцелярскую, обыкновенную», но тут раздался стук в дверь. Все замерли, переглянулись. Нина быстро задула свечи и на цыпочках подкралась к окну: