Его сильные руки - Дэнис Аллен

– Разумеется. Но я не волнуюсь, потому что ты останешься доволен. Она просто чудо. – Люсьен отвернулся и стал смотреть на сцену в бинокль.

– И когда же? Когда я смогу ее получить? – Боден был вне себя от равнодушия Делакруа.

– Завтра вечером. В Роуздаун будет бал…

– И что?

– Встретимся там. Роуздаун находится по соседству с Бокажем. После ужина я отвезу тебя в Бокаж и провожу в нужный домик. В это время рабы крепко спят. Я, конечно, поселю девочку отдельно, но мне бы не хотелось огласки. Рабы начинают бунтовать, когда насилуют девочек.

– Мне не нравится это слово.

– Не знал, что ты так щепетильно относишься к своей лексике. – Люсьен с улыбкой опустил бинокль.

– Мне наплевать на то, что ты знал, а чего нет. Постарайся не разочаровать меня завтра ночью, а не то потом сильно пожалеешь. Понятно?

– Да.

Театр взорвался аплодисментами. Актеры раскланивались, занавес поднимали несколько раз. Боден ушел не прощаясь. Люсьен дождался, пока зажгли светильники, поднялся, отряхнул рукава и фалды сюртука так энергично, словно хотел избавиться от следов присутствия Бодена. Он чувствовал себя запачканным. В горле саднило от спертого воздуха, хотелось поскорее выйти из ложи, бежать к той, которую он желал больше всего на свете.

При мысли об Энни он невольно улыбнулся, его сердце от нетерпения забилось сильнее. Совсем скоро они окажутся вместе в экипаже. Он надеялся, что ей потребуется больше времени на то, чтобы догадаться, кто он, однако после ее сегодняшнего взгляда сомнений у Люсьена не осталось – она знает, что он Ренар.

Значит, она могла быть уверена не только в этом, но и в его чувствах к ней. Люсьен широкими шагами приближался к ложе Кэтрин. А если так, то позволит ли ему Кэтрин ненадолго остаться наедине с Энни? Он никогда не занимался любовью в экипаже, и от такой соблазнительной мысли сердце забилось еще чаще. Он с трудом сдерживался, чтобы не броситься бегом к их ложе.

Глава 17

Хотя экипаж не отличался по размеру от всех прочих транспортных средств этого типа, Энни он показался крохотным. Кроме того, везде в тесном пространстве, включая самые дальние уголки, ощущалось присутствиее Делакруа, и его близость с каждой минутой становилась для нее все более невыносимой. Ее пышные юбки и юбки Кэтрин заняли весь проход между сиденьями, и Делакруа пришлось сидеть наклонив колени в сторону. В экипаже горел тусклый фонарь, и Энни несколько раз украдкой взглянула на его невероятно длинные ноги.

Поездка до Притания-стрит оказалась долгой, потому что они попали в длинную вереницу экипажей, развозивших зрителей из оперы, однако рано или поздно они доберутся до Гриммс-хаус, и неизбежность этого удручала Энни.

Им так много нужно было сказать друг другу, столько вопросов хотела задать ему Энни! Но в присутствии Кэтрин поговорить свободно они не могли. Но больше всего Энни хотелось прикоснуться к Делакруа. Труднее всего было удержаться и не трогать его, когда он так близко.

Кэтрин, как назло, не скрашивала напряженную ситуацию своей обычной болтовней. Она была рассеянна, потому что беспокоилась о Реджи. Казалось, ей было совершенно все равно, кто сидит с ней в экипаже; она всю дорогу смотрела в окно и считала фонарные столбы до самого дома.

– Вам понравилась опера, мадемуазель Уэстон?

Энни с удивлением отметила, что Делакруа сменил свой обычный лениво-протяжный тон. Его чистый, мелодичный голос возбуждал ее. Он говорил как Ренар. Сердце забилось у нее в груди быстрее, а кровь забурлила в жилах. Она бросила взгляд на тетю, но та была слишком погружена в свои мысли, чтобы заметить перемену в голосе Делакруа. И все же Энни решила, что он рискует неоправданно, отходя от принятой роли. Кэтрин была совсем не глупа.

– Мне нравится Россини, – ответила Энни после паузы, невольно принимая игру Делакруа и тоже меняя модуляции голоса. – Но сегодняшний спектакль был просто великолепен. В жизни не испытывала ничего восхитительнее.

– Правда? – Он удивленно приподнял бровь. – Неужели вы действительно никогда в жизни не испытывали… ничего восхитительнее?

Она покраснела. Ей не хотелось бы, чтобы он так откровенно двусмысленно понял ее слова.

– Я говорю о театральных постановках, сэр, – притворно-застенчиво ответила она. Его глаза дьявольски сверкали в свете фонаря. – Надеюсь, сэр, вы не сочтете меня слишком навязчивой… – начала она, стремясь нарушить воцарившееся молчание.

– Вас? Навязчивой? – Он изобразил изумление.

– Я просто хотела узнать, не станете ли вы возражать, если я буду называть вас по имени. – Она попыталась противостоять его лукавой улыбке, но тщетно.

Покосившись на отрешенную Кэтрин, он взглянул Энни в глаза, доверительно придвинулся к ней ближе, и у Энни перехватило дыхание. От него веяло чистотой, энергичной мужественностью. Как тогда в хижине. Во рту у нее пересохло, а желудок сжался в комок.

– Вы полагаете для себя возможным называть меня по имени, мадемуазель Уэстон? Ведь это придает отношениям…. некоторую доверительность, не так ли?

Энни нервно облизнула пересохшие губы. Он смотрел на нее с жадностью. Но его пристальный взгляд не помешал ей сохранить невозмутимость.

– Мы с вами друзья, мистер Делакруа. – Она смело взглянула на него и лукаво улыбнулась в ответ. – Не так ли?

Он откинулся на спинку сиденья, по его чеканным чертам попеременно пробегали пятна света и тени. На губах застыла еле заметная улыбка.

– Да, мы с вами лучшие друзья. Я ведь спас вас от соблазнителя, правда? – иронично осведомился он.

Он ждал ответа с невозмутимым спокойствием. Энни была вынуждена признать, что он умеет обращаться с женщинами и что способен довести ее до умопомрачения, прежде чем дать ей то, что она хочет. Разве он не доказал это в хижине? Но пауза затянулась, и Энни решила, что ни за что не заговорит первой.

– Пожалуйста, называйте меня Люсьеном, – сказал он.

– Люсьен, – повторила она, смакуя языком его имя, как тающий шоколад. Ей всегда оно нравилось, даже когда она считала его владельца бездельником и шалопаем. И вдруг она испугалась, что может показаться слишком одурманенной присутствием Люсьена, поэтому бросила взгляд на Кэтрин. На этот раз тетя обратила внимание на них и вопросительно взглянула сначала на Люсьена, потом на Энни.

Люсьен, который всегда был готов снова войти в роль, сидел со спокойно невинным видом. Энни хотелось владеть собой так же. Она старалась изо всех сил и была вознаграждена за старания тем, что Кэтрин вскоре успокоилась. Но только на минуту. Взгляд Кэтрин тут же сменился другим, озабоченным. Она перешла прямо к делу: