Инна, волшебница - Александр Гейман

- Птица, - решилась Юма. - Я так не могу. Я спрошу Соллу, и если она сама согласится, то...

Юма положила рубин на ладонь и загадала:

- Волшебная Солла! Если ты согласна...

Камень сильно просиял - и вдруг скатился с ладони в сторону этого раскрытого и просящего клюва, хотя Юма стояла твердо и держала ладонь совершенно ровно, недаром же она училась равновесию в домике Инессы. Юма подняла рубин и быстрей, чтобы ни о чем больше не думать, подбежала к этому клюву и положила рубин на язык, ближе к глотке. Она сразу же отвернулась и отбежала назад.

- Мамочки, что же я наделала! - сказала Юма и оглянулась.

Она почему-то думала, что Птица сразу оживет, а может, и улетит - ведь рубин был ужас какой волшебный, главный камень Тапатаки. Но, видимо, раны Птицы были слишком серьезны, а может, недоставало сил одного только камня, ведь вся Солла - это семь рубинов. И Птица не ожила и не улетела - но и жертва Юмы была не зря: по огромному телу пробежала дрожь, Птица встрепенулась, пошевелила клювом, издала короткий и чистый звук, а в зрачках её засветились огоньки - Юме показалось, это Птица так улыбалась ей, Юме.

- Молодец, не пожадничала, - раздался чей-то голос.

Юма повернулась. В паре шагов от неё стоял её странный художник, Саша.

- Саша!

Волшебник из Алитайи приветливо помахал рукой.

- Ты не видела меня, я за тобой уже минут десять смотрю. Не хотел мешать. А почему тебе было жалко алмаз?

- Это рубин, - отвечала Юма. - А ты что, снова спишь?

- Ага, наверное, - беззаботно отвечал этот непонятный волшебник. - А что ты здесь делаешь?

И Юма рассказал ему все-все, что знала сама, начиная с появления Инессы в её мире. Все получалось очень странно, не так, как ей говорили в Тее - не она разыскала своего ведомого, а он её, и не она подсказывала ему, что делать, а сама ждала от него помощи и совета. Но Юма даже рада была теперь, что так выходило. А то ведь в Тее она не могла об этом рассказать никому. Потому что тогда её, наверное, не пустят к Зверю, а он ждет. И потому что Птица... разве она имела право отдать ей камень Антонина?

- ...И вот Зверь не захотел отдавать мне все камни, - заканчивала Юма свой рассказ, - и я уже думала, что уйду ни с чем, но Вайка подсказал мне, и я попросила один.

- Ну, это понятно, - заметил Саша. - Наверно, он не отдал все сразу, чтобы ты пришла снова.

- Ты думаешь? Да, правильно... Но я все равно не принесла камень Антонину, - вздохнула Юма.

- Я думаю, тебе и все остальные придется отдать этой Птице.

Они оглянулись на Птицу. Та смотрела на них, будто все слышала и понимала.

- Ее, наверно, надо лечить, - тихо сказала Юма. - Наверно, камня недостаточно. Только я не знаю, как мне это сделать и смогу ли вообще сюда приходить. И я не знаю, как это рассказать Инессе, потому что я все-все нарушила. Ведь эта Птица, наверно, наш враг, а я её спасаю. Да ещё рубин. Да ещё Зверь. Да ещё этот предатель Мэйтир.

Саша пожал плечами.

- Можно и не говорить. Если спросят - ну, тогда и расскажешь. А так просто молчи.

Юма сделала забавный жест - похлопала себя по щекам обеими руками: на её родине это означало что-то вроде "не знаю, что сказать, и молчу".

- Саша, - заговорила она о другом, решив хоть что-нибудь сделать хорошее сегодня, - а я ведь к тебе дважды пробовала добраться и не сумела. Ты правда пишешь стихи?

- Ага, - отвечал Саша, и они немного поговорили об этом. Он был очень заинтересован, когда узнал, что в Тапатаке тоже есть поэты.

- Вот Кинн Гамм, он сочиняет снег.

- Сочиняет снег?

- Ага, и очень хорошо. Каждую снежинку отдельно!

- Надо же, - искусник Срединного мира покачал головой. - Нет, мне так слабо.

- А как ты делаешь?

- Ну... Вообще-то в наших стихах главное метафора. Понимаешь, у нас поэт - это такой сводник...

- Кто?

Саша засмеялся.

- Устроитель брака. Причем, сочетать можно что угодно с чем угодно. Скажем, можно сравнить поток с прыгающим по камням гривастым львом. И получится так, что горная река сможет превращаться во льва и бежать себе где-нибудь по сухой саванне, где ни гор, ни воды-то нет. А можно даже ещё интересней - связать сразу много вещей. И тогда небо будет узелком, который несут в руке, а еще, например, рыбой, а ещё океаном, где плавают всякие звездные суденышки. Понимаешь, как интересно - целый океан, а его самого ловят как рыбу или складывают в узелок и несут под мышкой. Хотя, конечно, на самом деле небо остается на своем месте, но как бы и немножечко в узелок превращается.

Юма развеселилась.

- Какое смешное волшебство! А ты знаешь, у нас ведь такое тоже бывает. Вот Зверь - он же тоже как бы сразу вся эта ужасная прорва, весь Нимрит.

- Ага, наверно, - согласился Саша. - Вот и наши стихи - это что-то похожее.

- Тогда у вас сильное волшебство, - сказала Юма, проникаясь уважением к своему необычному собеседнику. Ей вдруг в голову пришла одна ещё неясная мысль. - Саша, а ты мог бы, например, сочинить такие стихи, чтобы вот вся эта птица стала такой... такой - ну, маленькой, вот как Вайка или меньше?

- Запросто.

- Сделай! Сейчас! Пожалуйста, - попросила Юма.

- Зачем?

- Тогда я смогу унести её с собой и ухаживать за ней дома! Я же не могу её просто так бросить, а ходить сюда не смогу и рассказать тоже нельзя!

Саша уставился на нее.

- Но... это же так получается только в стихах. На самом деле никто ни в кого не превращается.

- Превращается! Есть же Зверь!

Саша забавным движением почесал нос.

- И ты думаешь, у меня так получится?

- Да! Ты же волшебник! - Юма вовремя вспомнила его же слова, сказанные в прошлый раз. - И ведь это же сон! Ты сам говорил, что во сне все можно!

Искусник из Срединного мира колебался самую малость.

- А ведь ты, малыш, совершенно права.

Он поднялся с места и походил взад-вперед, что-то бормоча.

- Что ты делаешь?

- Настраиваюсь! Не отвлекай. Лучше пожелай мне вдохновения, неожиданно сердито отвечал её странный друг, и Юма стала желать ему вдохновения - произносила совсем тихонечко:

- Вдохновение-вдохновение! Желаю тебя Саше, чтобы он сочинил, что нужно!

- Вот, слушай, - поэт из Алитайи остановился и прочел:

Когда сердце откликнулось,

то уже не громадина-птица

лежит на скале,

а пичуга

с подбитым крылом

на волшебной ладони

ребенка

- То, что надо, - одобрила Юма. - А почему моя ладонь волшебная?

- Ну, это поэтически, - отмахнулся Саша.

Они оба смотрели в желтые глаза Птицы, ожидая невесть чего.

- Нет, не превратилась, - вздохнул наконец Саша.

В этот миг Вайка сильно защелкал. На камне рядом с ним лежала птица, небольшая, с галчонка. Галчонок открыл клюв и пискнул.

- Вот так да! - ахнул Саша. - Значит, вот как оно!