Небо над бездной - Полина Дашкова

Таким образом, бесценная жизнь великого Ленина подвергается опасности в руках самоуверенного бездарного шарлатана.

Далее, Свешников уверяет, что в данный момент не имеет своего пресловутого препарата, продлевающего жизнь и возвращающего молодость, и будто бы для получения оного ему необходимо снарядить дорогостоящую экспедицию в Вуду-Шамбальские степи. Между тем доподлинно известно, что недавно Свешниковым было проведено очередное успешное испытание препарата на обезьяне, мармозетке золотистый игрун розалия. В результате опыта оная мармозетка, вопреки своему преклонному возрасту и тяжелому ранению головы, находится в добром здравии, в настоящее время проживает в квартире Свешникова как домашнее животное, молодое и весьма резвое, под кличкой Марго.

Из вышеуказанного с очевидностью следует, что Свешников намеренно вводит в заблуждение представителей сов. власти и лично великого вождя тов. Ленина, с целью сокрытия своего препарата, тем самым создавая себе возможность конечной передачи препарата нашим врагам.

Посредством парапсихической волновой энергии удалось проникнуть в подсознание Свешникова и расшифровать его истинные намерения. Они заключаются в налаживании прежних дореволюционных связей в Зап. Европе и побеге за границу вместе со своим семейством, включая экспериментальную мармозетку. Имея при себе препарат, а также будучи знаком со многими государственными секретами, Свешников надеется безбедно жить за границей, под крылом своих буржуазных хозяев.

В частности, известны давние дружеские отношения Свешникова с берлинским невропатологом доктором фон Крафтом. В студенческие годы Свешников и Крафт вместе слушали курсы лекций во Фрайбургском университете, затем находились в переписке, встречались неоднократно. В частности, в Вене, в январе-феврале 1913 года».

На этом текст заканчивался. Михаил Владимирович аккуратно сложил листки в папку, протянул Бокию.

— Оставьте себе на память, — сказал Бокий, — это копия.

— Нет уж, Глеб Иванович, возьмите. Мне держать у себя этот литературный шедевр вовсе не хочется.

— Хорошо, возьму, — Бокий неотрывно смотрел на профессора. — Как-нибудь можете прокомментировать прочитанное?

— Уже прокомментировал. Шедевр! Скажите, почему наш уважаемый оракул товарищ Гречко не сочиняет романов? У него потрясающий слог.

— Он сочиняет. Он издал два романа.

— Очень интересно. И в каком жанре?

— Научная фантастика, — Бокий мрачно усмехнулся. — Ну, а теперь, Михаил Владимирович, давайте серьезно. Что касается Марго, это ведь правда? Вы ввели ей препарат?

— Ввел.

— Стало быть, препарат у вас есть?

— Да, но совсем мало. Оставшихся цист может хватить на три-четыре вливания небольшим животным или на одно вливание человеку. Я устал объяснять, почему не стану вливать препарат людям. Мне приходилось видеть, как искушение получить дозу лишает людей рассудка. Потому я предпочитаю лгать, что препарата у меня нет вовсе.

— Рад, что вы со мной так откровенны. Я не сомневался, что вы сразу догадаетесь, кто автор доноса. Что касается препарата, тут мне ваша позиция совершенно понятна, и в общем я ее принимаю.

— Благодарю вас, — профессор поклонился.

— Но обещайте, что сохраните последнюю дозу. Независимо от того, удастся или нет в ближайшее время снарядить экспедицию. У вас должна быть доза препарата. Для человека. Вы знаете для кого. На крайний случай, когда не останется выбора, — он произнес это быстро, очень тихо и отвел взгляд.

— Глеб Иванович, а кому предстоит решать, что выбора не осталось? — так же тихо спросил профессор.

— Вам, конечно.

— Я самоуверенный бездарный шарлатан. Не могу поставить диагноз, назначить правильное лечение.

— Перестаньте, — Бокий поморщился, — у нас с вами серьезный разговор. Что вы можете сказать по поводу последнего абзаца?

— Мне показалось, он дописан кем-то другим. Для товарища Гречко стиль слишком сух. Я прав?

Было удивительно, что Бокий сохранил способность краснеть. Он даже отвел глаза, взял паузу, уселся в кресло, закурил, несколько минут молча смотрел в окно, затем хрипло, сердито произнес:

— Что же вы замолчали? Продолжайте!

— Извольте, продолжу. Мне пришла в голову совсем уж странная мысль. Вам, Глеб Иванович, понадобился повод, чтобы побеседовать со мной о докторе Крафте. И вы не придумали ничего лучшего, как к тексту доноса дописать абзац.

— Ну, знаете, это уже слишком!

— Не сердитесь. Донос отнюдь не первый, верно? Никогда прежде вы не считали нужным знакомить меня с гадостями, которые обо мне пишут. Пугать меня вам незачем, да это и не в ваших правилах. Но сейчас вам срочно понадобилось узнать о моих отношениях с Эрни. Вместо того чтобы спросить прямо, вы придумали этот нелепый фокус.

Бокий раздавил в пепельнице папиросу и тут же закурил следующую. Впервые он изменил своей обычной манере смотреть собеседнику в глаза. Он отводил взгляд. Это помогло Михаилу Владимировичу успокоиться и собраться с мыслями.

Он сразу понял, что интерес к Эрни Крафту связан с Фединой поездкой. В том, что письмо Федя уничтожил и в чужие руки оно попасть не могло, сомнений не было.

— Когда и где вы встречались с Крафтом в последний раз? — мрачно спросил Бокий, прервав долгое молчание.

— Вы и так знаете, — профессор пожал плечами, — в 1913-м, в Вене, на конференции по мозговой хирургии.

— Январь-февраль?

— Да.

— По вашему, он хороший врач?

— Великолепный. Пожалуй, самый талантливый невропатолог и диагност из всех, кого я знаю.

— Он рассказывал вам о своих пациентах?

— Глеб Иванович, девять лет прошло.

— И тем не менее попробуйте вспомнить. Он мог рассказать вам именно о русских пациентах. Об эмигрантах.

— Да, он говорил, что к нему обращалось несколько русских, но имен не называл. Даже если бы и назвал, я бы вряд ли мог запомнить. Эти имена для меня ничего не значили.

— Что, даже имя Ульянов ничего не значило?

— В тринадцатом году — ничего.

— Но он говорил о пациенте Ульянове? Возможно, потом, позже, после семнадцатого, в переписке?

— Мы давно не переписываемся. Письма перестали доходить из-за войны. Да и вообще, врачи крайне редко называют друг другу фамилии пациентов. Это не принято в нашем кругу. А знаете, было бы не худо пригласить Эрни для консультации. Тем более если Владимир Ильич к нему уже обращался.

— Крафт не приедет в Россию.

— Почему? Вы связывались с ним?

— Михаил Владимирович, я и так сказал вам слишком много.

— Ну, простите, Глеб Иванович, я вас за язык не тянул.