Игра кавалеров (Иллюстрации П. Парамонова) - Дороти Даннет

И, поклонившись вдовствующей королеве и посланнику, сэр Джордж Дуглас спустился на поле, его свита последовала за ним.

Честерский герольд, рассказ которого прервали, снова засмеялся, хлопнул Вервассала по плечу и отвернулся. Лаймонд, откинувшись на спинку сиденья, поймал взгляд сэра Джорджа и поклонился.

Дуглас, хорошо сложенный, красивый, в свое время знаменитый рыцарь, ответил насмешливой улыбкой и отправился исполнять добровольно взятый на себя долг перед королевой.

К нему присоединились остальные. О'Лайам-Роу с тревогой наблюдал за жестокими играми с пикой, копьем и мечом, с железными прутьями и камнями между представителями лучших домов Шотландии и воинами-дипломатами, воинами-учеными, рыцарями Англии. Детик, ходивший в поход вместе с Сомерсетом и участвовавший в кровавой резне при Пинки и Трокмортоне, был посвящен в рыцари, когда принес королю вести об этих сражениях. Ратленд, разрушивший стены Хаддингтона, и сэр Томас Смит, чей голос историка помог англичанам подкрепить свое право на верховную власть над Шотландией, Эссекс, сын которого погиб в шотландских войнах. Удары были мощными, и смех звучал грубо, но ничего неподобающего не произошло: Мария де Гиз обладала реальной властью и управляла ситуацией. Лаймонд непринужденно болтал с соседями, почти не глядя на арену.

Турнир уже заканчивался, когда сэр Джон Перрот с холодным взглядом предстал перед трибуной королевы-матери и обратился к Кроуфорду из Лаймонда:

— Сэр, мне сказали, что вы борец, а у меня сил еще в избытке и кое-какое умение в этом деле. Если ваша госпожа позволит, не согласитесь ли вы помериться со мной?

Холодный, собранный, герольд вышел из-под навеса. Рыцарские забавы входили или должны были входить в его обязанности, хотя Лаймонд и исполнял их временно. Ни он, ни вдовствующая королева дважды не могли отказаться от приглашения. О'Лайам-Роу заметил, как светловолосая голова на один миг повернулась туда, где в окружении королевы, любовницы, высших чиновников, придворных и закадычных приятелей находился Генрих, король Франции, а рядом с ним — лорд д'Обиньи, красивый, сдержанный и отрешенный.

— С удовольствием, если моя госпожа позволит, — сказал Лаймонд.

Вдовствующая королева, не глядя на него, а устремив взгляд на что-то, вызвавшее ее гнев, медленно кивнула. Защитить герольда своим отказом она не могла, этим Мария де Гиз подтвердила бы свое соучастие, и он принял вызов, чтобы уберечь ее от подобного шага.

Как добела раскаленное солнце, отражающееся в пурпурно-голубом озере, как зеленая трава и красноватая пыль, как перекликающиеся тона щитов и штандартов, флагов, вымпелов и балдахинов, как яркие одеяния придворных, напоминающие расшитые подушки на богатой кровати султана, для всех стало очевидно, что лорд д'Обиньи решил именно здесь и сейчас начать войну и нанести ряд ударов, дабы обнаружить, что Фрэнсис Кроуфорд и Тади Бой Баллах — одно и то же лицо.

Герольд королевы стоял в одной рубашке при солнечном свете, не вызывая никаких воспоминаний о приземистом и пухлом Баллахе, в его бледном лице, размеренных движениях не было и намека на пылкого своенравного Тади. Но О'Лайам-Роу понял, что дилемма неразрешима, и сердце его бешено забилось. Если Лаймонд будет бороться хорошо, каждое движение его тренированного тела невольно выдаст сходство с Тади Боем. Сражаясь же плохо, он опозорит королеву, возбудит подозрения да вдобавок может получить увечье. Оставалась последняя надежда на его подвижность, на свободное владение приемами.

Лаймонд быстро разделся. Пока ждали Перрота, звуки труб устремились ввысь. Вокруг слышался говор и смех. Это будет последнее сражение сегодня, и все уже предвкушали удовольствия вечерних развлечений — охоты при свете факелов на красную дичь и полуночного ужина. Какое-то движение произошло в одном из проходов: фрейлина, нагнувшись, заговорила с пажом сэра Джона Перрота, и мальчик поспешно удалился. Минуту спустя появился сам Перрот, и английские трибуны встретили его сдержанным ликованием.

— Счастливый смертный, — заметил сэр Джордж Дуглас, устремив взгляд на Лаймонда; в рубашке, потемневшей от пота, он проскользнул на свободное место рядом с О'Лайам-Роу. Сэр Джордж поработал своим копьем на славу, ничуть не хуже любого из незаконных сыновей покойного короля Генриха. — Счастливый смертный, которому неизменно дается право на распутство. Сам долг, неумолимый, как часы, влечет его к греху и потворству плоти… Даже здесь все, что ему нужно, — это пасть.

— После сражения с кабаном? — насмешливо спросил О'Лайам-Роу.

Но два человека на поле уже вступили в борьбу, и сэр Джордж Дуглас, невольно вцепившись в стул, несколько долгих минут, затаив дыхание, молчал, затем заметил:

— Что ж, ирландец, если он умен, позволит быстро положить себя на обе лопатки. Кажется, сэра Джона слегка подготовили. Он использует те же самые приемы, что и наш друг корнуэлец.

Если та же самая мысль и пришла в голову Вервассалу, он ничего не мог с этим поделать, разве что позорно повалиться на спину. Телосложением сэр Джон Перрот пошел в отца, правда, к немалому весу добавились опыт и пылкий нрав. Перрот был рассержен, а потому не прочь покалечить противника, однако он явно не хотел положить его на лопатки слишком быстро.

И Лаймонду оставалось строить свою защиту на новых, непривычных ему приемах: надежных, но лишенных обычного блеска.

Не так уж много имеется способов решить проблему равновесия, особенно когда противник заранее продумал бой. Англичанин, чья челюсть застыла, словно глыба из каменоломни, сжимал Лаймонда мертвой хваткой, поднимал в воздух, бил каблуками, толкал ступнями и коленями, и герольд защищался достойно, но без особого воодушевления. После довольно продолжительной борьбы, когда оба борца покрылись синяками, но ни один серьезно не пострадал, сэр Джон Перрот отпустил герольда вдовствующей королевы и прохрипел:

— Вот, сэр, перед вами незаконный сын, который согласен марать о вас руки. — И расставил свои широкие ладони.

Помедлил ли герольд королевы от восхищения перед изобретательностью лорда д'Обиньи или просто поперхнулся от смеха при мысли о чудесах, ожидаемых от него — последнее, по наблюдению О'Лайам-Роу, было Лаймонду всегда присуще, — но он, пусть всего на секунду, потерял бдительность, и это его погубило.

Внимание зрителей ослабло, растраченное на бретонские виды спорта, битвы на копьях, рыцарские турниры. Они остались холодны к невзрачному поединку, в котором противники, затерявшись на огромном поле, казались пауками всем, кроме тех, кто сидел в первых рядах. Люди задвигались, заговорили. Никто не имел права уйти до тех пор, пока не встанет король, но мысленно большинство из них уже пребывали в замке, обдумывая, во что бы переодеться.