Влюбленный Дракула - Карин Эссекс

Когда я проснулась, первым, кого я увидела, был Джон Сивард. По всей видимости, мой муж предоставил ему полную власть надо мной, и властью этой доктор пользовался с нескрываемым удовольствием. Причина злорадства, то и дело мелькавшего в его взгляде, была мне вполне понятна. Несколько месяцев назад, когда доктор открыл мне свои чувства, я рассказала о них маме, и та объяснилась с ним в довольно оскорбительных тонах. Насколько я понимаю, она спросила Сиварда, каким образом он, человек, не имеющий состояния и положения в обществе, рассчитывает покорить сердце богатой красавицы, каковой является ее дочь. В ответ Джон заявил, что отнюдь не беден и, будучи одним из ведущих врачей частной клиники, получает приличное жалованье. Тогда мама язвительно осведомилась, не думает ли он всерьез, что она выдаст свою единственную дочь замуж за человека, постоянно проживающего в сумасшедшем доме. Естественно, гордость Сиварда была уязвлена до крайности. Теперь мне предстояло расплачиваться за собственную холодность и мамину заносчивость.

Итак, бывший мой поклонник и нынешний властелин принялся усиленно пичкать меня лекарствами. Целыми днями он составляет для меня какие-то отвратительные микстуры, которые мне приходится принимать. Правда, я придумала одну хитрость: задерживаю микстуру во рту, а, оставшись наедине, выплевываю ее в горшки с цветами. Тем не менее какая-то часть снадобий попадает мне в организм, приводя меня в состояние полной апатии.

Большую часть времени я провожу в постели, а Сивард сидит рядом и, пользуясь привилегией лечащего врача, задает мне вопросы самого интимного характера. Представь себе, Мина, он спросил даже, с какой периодичностью у меня наступают женские недомогания! Когда я, чуть живая от стыда, пролепетала, что недомогания мои нерегулярны и бывают месяцы, когда они не наступают вовсе, он чрезвычайно встревожился — или же изобразил тревогу.

— Именно этого я и боялся больше всего, ваша милость, — заявил он.

Кстати, теперь Сивард обращается ко мне исключительно „ваша милость“ или „леди Годалминг“, причем в голосе его при этом звучит едва уловимый оттенок насмешки, который невозможно передать словами. Он словно намекает, что, несмотря на мой звучный титул, соотношение сил между нами изменилось и теперь я нахожусь от него в полной зависимости.

По его настоянию Артур нанял сиделку, которая самым тщательным образом изучила мою менструальную кровь и сообщила доктору результаты своих исследований. Я не имею даже отдаленного понятия, зачем Сиварду все это и какое отношение мои менструации имеют к моему психическому здоровью. Знаю одно: чем настойчивее я заверяю моего мучителя в том, что совершенно здорова, тем упорнее он твердит, что отказ признавать свою болезнь является одним из симптомов истерии.

Сивард предлагает Артуру поместить меня в Линденвуд, психиатрическую клинику, где я буду находиться под наблюдением его коллеги из Германии, доктора фон Хельсингера. Разумеется, я заявила, что не претендую на внимание этого выдающегося ученого мужа, столь необходимое пациентам, действительно страдающим от душевных болезней.

Но в ответ на любую мою попытку настоять на своем Сивард и Артур начинают убеждать меня, что причина подобного упрямства — мое истерическое состояние. По их словам, лишь в клинике я смогу получить необходимое лечение. Я начинаю склоняться к выводу, что мне стоит уступить их требованию. Быть может, пресловутый фон Хельсингер разрушит заговор этих закадычных друзей и признает меня здоровой.

Я понимаю, что письмо мое тебя огорчит и расстроит. Сейчас ты и твой Джонатан наверняка упиваетесь первыми радостями семейной жизни, и сознание того, что я нарушаю ваше блаженство, доставляет мне горечь. Но, Мина, иного выхода у меня нет. Возможно, мистер Харкер, как адвокат, сумеет придумать выход, благодаря которому я получу независимость от Артура, не лишившись при этом средств к существованию.

С нетерпением жду вестей от тебя. Мина, на тебя вся моя надежда».

Сердце мое разрывалось от печали и безысходности. Люси, моя любимая подруга, напрасно ждала от меня помощи, а я, поглощенная собственными заботами, даже не знала, в каком отчаянном положении она находится. А теперь она лежит в могиле, и я ничего не могу для нее сделать. Я медленно открыла второй конверт, сознавая, что содержание последнего письма Люси будет еще более мрачным. Ведь трагический финал ее истории был мне уже известен.

«4 октября 1890.

Дорогая Мина!

Пишу тебе из Линденвуда, клиники, где работает Джон Сивард. Моя верная Хильда сумела утащить из его кабинета немного бумаги и перо. Нам, пациентам, не полагается иметь при себе ни того ни другого, ибо доктора убеждены, что с помощью подобных предметов мы можем причинить себе вред. Признаюсь тебе, подобные подозрения небезосновательны: будь я только уверена, что подобная попытка окажется успешной, я непременно проколола бы пером какую-нибудь из своих артерий и избавилась бы от кошмара, в который превратилась моя жизнь.

Постараюсь быть краткой, так как, если меня застанут за письмом, так называемое лечение станет еще более жестоким и меня снова прикрутят к кровати. Прочтя эти строки, ты вряд ли поверишь своим глазам, однако они соответствуют действительности. Твою Люси, которую ты всегда считала вполне вменяемой, связывали по рукам и ногам и прикручивали к кровати веревками, дабы предотвратить „приступы буйства“. Но я не хочу останавливаться на жутких подробностях своего пребывания в этом аду, хотя мысль о том, что хоть одна живая душа узнает о пытках, которым меня подвергли здесь, служит мне некоторым утешением.

Вопреки моим надеждам, доктор фон Хельсингер, осмотрев меня, не только не признал меня здоровой, но и прописал лечение, которое, не сомневаюсь, повлечет за собой один лишь результат — мою смерть. Никогда прежде я не встречала такого отталкивающего человека, как этот Хельсингер, которого Джон Сивард почитает величайшим научным светилом, способным разгадать все тайны человеческой психики. По его убеждению, рискованные эксперименты Хельсингера более чем оправданны, ибо в самом скором времени принесут щедрые научные плоды. Артур вполне разделяет восхищение своего друга, так что искать защиты мне не у кого.

Доктор фон Хельсингер объяснил мне, что в последнее время ставит опыты над своими пациентками, переливая женщинам кровь мужчин, которые, вне всякого сомнения, превосходят слабый пол по части физической силы, выносливости, разума и даже нравственных качеств. Мина, видела бы ты, каким диким огнем полыхали глаза этого человека, когда он говорил! Если в этой клинике и есть настоящий безумец, так это ее главный врач! Сивард и Артур внимали каждому его слову, благоговейно затаив дыхание. Я же, напротив, обмирала от ужаса, но это никого не волновало.