Яблоки из чужого рая - Анна Берсенева

И что он должен был ответить, глядя в эти васильковые глаза, в которых из-за непроливающихся слез вздрагивал лунный свет?

– Спокойной ночи, – сказал Константин. – Спасибо за прекрасный вечер, водевиль был и в самом деле хорош. Пусть вам Несвиж приснится, – улыбнулся он. – Парк, студня… Скоро наяву все это увидите.

– Да, – кивнула она. – Но я цяпер ужо и не хачу, бо я…

– Спокойной ночи, Христина. – Он не дал ей договорить. – Счастливых сновидений.

Глава 9

«Вот и все, – подумал Константин. – Вот и все. Значит, не байки… Что ж, Гришка прав, как всегда».

Коноплич смотрел на него с настороженным ожиданием, которое едва умел скрыть под маской доброжелательности. И эта его показная доброжелательность была Константину так отвратительна, что хотелось выплеснуть ему в лицо горячий чай из тяжелого стакана в красивом домашнем подстаканнике.

– Зачем вам вольный провоз, Франц Янович? – помолчав, спросил он. – Что такого вы собираетесь везти, что боитесь досмотра?

Конечно, он не должен был задавать этот вопрос! Наоборот, должен был сочувственно кивать и всячески выказывать этому шляхтичу, что понимает… готов… войдет в положение… Именно для этого ведь он и жил здесь уже почти три месяца, и нечего было с самого начала уговаривать себя, что все окажется иначе и что он просто с пользой поработает в Минске, а потом с чистым сердцем вернется в Москву.

Но он не мог не задать этот вопрос: ему хотелось услышать, что ответит Коноплич. Он должен был своими ушами это услышать.

– Поймите, Константин Павлович, – доверительным тоном сказал тот, – мы с дочкой небогатые люди. Я всего только мелкий служащий в управе Нясвижского замка, у меня и не было вяликих сбережений, а война знишчыла и тое, што было… А покойная сестра жила в достатке и, вы ж бачыце, все сберегла для Христины. Дзяучыне ж надо будет выйти замуж, а кому патрэбна бесприданница?

– Она говорила, вы собирались послать ее в Польшу учиться? – спросил Константин. – Почему же вдруг замуж?

– А в Польше, вы думаете, учат бесплатно? – вздохнул Коноплич. – На учебу таксама патрэбны грошы. А она вам говорила, что хочет учиться в университэце? – недоверчиво спросил он.

– Она мне этого не говорила, но почему же ей не учиться? – пожал плечами Константин. Как глупо он себя чувствовал, зачем-то пытаясь увести в сторону и этот, уже совершенно неуводимый разговор! – Она молодая, с большим интересом к жизни, зачем же торопиться отдавать ее замуж? Или она влюблена в кого-то?

– В кого ж ей было влюбиться, Константин Павлович? – Лицо Коноплича посветлело, как всегда это бывало, когда он смотрел на дочь или хотя бы говорил о ней. – Она ж еще дитя, воспитывалась в монастыре… Да вы першы мужчына, якога яна бачыць зблизку! – Тут он смутился и торопливо произнес: – Так вот, то, что нам оставила Ядвига, это все наше богатство. И это ж не маленькие вещи – мебель, посуда, одежда… У Христины теперь три шубы, одна даже соболья. Она так радовалась, когда увидела! И вдруг отберут на мяжы… на границе…

– Может быть, и не отберут, – вяло возразил Константин.

Все было ясно, и дальнейший разговор не имел смысла.

– Вы порядочный человек, Константин Павлович, – грустно улыбнулся Коноплич. – Если б вы стояли на границе, я б не боялся за Христинину шубу, а…

– Вы уже получили разрешение на выезд? – перебил его Константин.

Теперь он хотел только одного: уйти, пока не вернулась с рынка Христина. Услышать, как еще и она станет уверять его, будто боится за свои шубы, ему не хотелось.

– Завтра получаю, – быстро ответил Коноплич. – Нас же сколько времени уже проверяют! Завтра мне твердо пообещали…

– Хорошо, Франц Янович. – Константин тяжело поднялся из-за стола. – Вольный провоз багажа я вам оформлю. На вас и на Христину. Чтобы побольше шуб вывезти, – не удержался он.

– Я вам буду очень благодарен, Константин Павлович! – Коноплич тоже вскочил, бросился вслед за ним в прихожую.

– Да? – усмехнулся он, отодвигая Коноплича от входной двери, которую тот собирался перед ним распахнуть. – И чем же отблагодарите, посудой?

Он открыл двери сам и вышел, не оглядываясь.

Разрешение на вольный провоз багажа Константин на следующий день послал Конопличу с курьером, а сам уехал на три дня в Витебск. Ясно было, что работать в Белоруссии ему осталось недолго, и надо было завершить начатые дела, прежде чем ему на смену пришлют обещанного Кталхерманом специалиста.

Вернувшись, он к соседям больше не заходил, и они его не тревожили. Наверное, собирали вещи: наверху, в их квартире, слышны были шаги и стук молотка.

Да он особенно о них и не думал. Ясно было, что Коноплича снимут с поезда на границе или даже раньше, но его судьба волновала Константина еще меньше, чем судьба его багажа – золотых апостолов или чего там еще. А Христина… Что ж, может быть, для нее даже лучше оказаться в Несвиже одной, чем с отцом. Неизвестно еще, отправил бы он ее в Краков или нет. Скорее все-таки поспешил бы выдать замуж, как поспешил отдать на воспитание в монастырь. А сбережения у него, конечно, есть, смешно было бы верить его жалобам на бедность. Вот и пусть она воспользуется этими сбережениями и поедет учиться, вместо того чтобы прямо из монастыря перепорхнуть в постель к какому-нибудь хитрому деревенскому шляхтичу вроде своего папаши и до старости лет стирать ему портки, не зная другой радости, кроме как надеть в праздник очередную шубу.

Но и об этом он думал лишь мельком, рассеянно прислушиваясь вечером к сборам на втором этаже. И перестал думать вовсе, как только шум в квартире Конопличей затих.

Он думал об Асе, только о ней. Все в нем по ней томилось, и, лежа без сна в ночной тьме, он со стыдом и вместе с тем с каким-то бесстыдным счастьем чувствовал, как от этого томленья у него над животом приподнимается одеяло… Кажется, полжизни он отдал бы за то, чтобы не было этих дней, которые их все еще зачем-то разделяли, чтобы она оказалась рядом прямо сейчас!

Стук в дверь был совсем тихий, но Константин вздрогнул от него, как от трубного гласа с небес. Ему вдруг почудилось, что стучится Ася, и он вскочил, словно пружиной подброшенный, хотя ясно ведь было, что этого быть не может.

Он бросился в прихожую так стремительно, что забыл надеть брюки, и лишь случайно заметил, что собирается распахнуть дверь, стоя в одном нижнем белье. Пришлось вернуться в комнату, одеться, и за это время он чуть поостыл – во всяком случае, отпирая замок, уже не воображал себе какие-то невероятности, а понимал, что среди ночи его может беспокоить разве что нарочный со службы.

Но за дверью стоял не нарочный, а Христина.