Паутина времени (СИ) - Татьяна Андреевна Бердникова

– мой сын, - чуть слышно вымолвил он, - И я никому не позволю нас разлучить… мой маленький вороненок.

Тата, улыбаясь, смахнула невольные слезы с повлажневших ресниц и, повернувшись к Вольфгангу, молча обняла его. Марк с Пашкой, улыбаясь, переглянулись.

Все, казалось, завершилось и завершилось как нельзя лучше, все было хорошо и ничто не могло нарушить эту чудесную идиллию…

- Это все ужасно душещипательно, но что теперь будет со мной? – разрушивший идиллию голос Гюнтера заставил вздрогнуть буквально всех: о солдате уже успели забыть.

Райвен, отстранившись от вновь обретенного отца, деловито шмыгнул носом и поправил часы в своих волосах.

- Если ты отдашь мне часы, что передал тебе отец, я отправлю тебя назад, в твое время. Ну, или куда там… - он быстро покосился на девушку, - В сорок пятый, после войны…

- Э, нет, - Гюнтер, только, было, сунувший руку в карман, за часами, вытащил ее пустой и, ухмыляясь, отступил, качая головой, - Я не хочу назад. К черту сороковые, я хочу остаться здесь! Там война только кончилась, а здесь ее нет вообще, я хочу жить во времена настоящего мира, хочу жить свободным человеком, а не побежденным фашистом!

Повисло молчание. Подобных заявлений от солдата Вермахта никто не ожидал, все были абсолютно убеждены, что возвращение его в сорок пятый год пройдет гладко… И вдруг такой поворот.

- Погоди-погоди… - Тата, которая к Гюнтеру относилась, в целом, не слишком хорошо, но все-таки, ввиду природной сердобольности, столь часто свойственной девушкам, сочувствовала ему, недоуменно нахмурилась, - А как же твои родные? Ты вернешься, пойдешь к ним…

- Могилы я могу навестить и в этом времени, - немец равнодушно махнул рукой, - Моих родных давно нет на этом свете, красавица, и случилось это еще до войны. Мне некуда возвращаться, меня никто не ждет. Там лишь унылое прошлое, а здесь я надеюсь получить светлое будущее!

Вольфганг нахмурился. На языке вертелись возражения, негодования, крутились правильные и, одновременно, несправедливые слова, и он не мог заставить себя высказать их.

Его после войны ждали, а он решил остаться здесь. Бросил все, оставил свое прошлое в прошлом, и избрал хорошее будущее с красивой девушкой. Фридрих выбрал будущее с неожиданно обретенным сыном, хотя тоже мог бы вернуться, и никто, ни один из их новых друзей не возразил против этого! Имеют ли они право принудительно возвращать Гюнтера в то время, где он не хочет быть? Есть ли у них основания для этого?

Марк с Пашкой, снедаемые приблизительно такими же мыслями, переглянулись, затем в едином порыве воззрились на Тату. Ей от Гюнтера досталось больше всех, ее мнение могло бы сыграть решающую роль… но на лице девушки было написано одно только сострадание без малейшей примеси гнева и, судя по всему, надеяться на нее не стоило.

- Ты слишком дикий для этого времени, - недовольно буркнул Марк, обнимая себя по привычке руками, как если бы ему было холодно. Его друг, вмиг подхватив эту идею, согласно кивнул.

- Вот именно! Со своим нравом ты тут натворишь черти что…

- Да ради Бога! – солдат красноречиво закатил глаза, скрещивая руки на груди, - Вы что, думаете я тут в одиночку войну развяжу? Очнитесь, кретины, я говорю, что хочу жить в мире и покое! На кой черт мне устраивать здесь погром?

- Когда просят кого-то о милости, обычно не оскорбляют их, - негромко вздохнула девушка и, покачав головой, повернулась к своим друзьям, - Ребят, я не могу себя заставить отправить его обратно. Если там его никто не ждет, да и воевать он больше не хочет… Он имеет право выбирать.

Пашка мгновенно ощетинился.

Сейчас, в эти секунды, в эти мгновения, трое русских ребят как-то неожиданно получили решающее право голоса, сейчас они и только они решали судьбу не одного, а целых трех немецких солдат и, если с Фридрихом и Вольфгангом все было ясно, то вот с Гюнтером возникали вопросы. В конечном итоге, изначально он не был их другом, даже напротив – они были по разные стороны баррикад… и теперь что, подружиться? Пойти на мировую??

А с другой стороны, ведь он и сам говорит, что желает мира.

Высказать свое мнение блондин, впрочем, не успел.

- Мне казалось, тебе нравится воевать, - подал голос капитан Вольф, вглядываясь в недавнего неприятеля, - Альбрехт выглядел более мягким, Ганс был скорее испуган, еще один ваш парень – вообще мальчишка, вряд ли что соображал, а вот ты… - он покачал головой и чуть усмехнулся, - Ты вполне отдавал себе отчет в действиях, Гюнтер Кёллер. До меня доходили слухи, что ты в свое время допрашивал русских…

Кёллер гордо приподнял подбородок. Прошлого своего он не отрицал, военными заслугами в определенной степени гордился, поэтому опровергать слова Вольфганга не собирался. Но и признавать за ним право вершить чужие судьбы тоже не хотел.

- А сколько русских положил на своем веку ты, капитан? – осведомился он, чуть сужая светлые глаза, - Сколько отнятых жизней на твоем счету? Уж, наверное, не меньше, чем на моем, если ты дослужился до высокого звания. И, тем не менее, ты остаешься здесь, ты выбираешь спокойную, мирную жизнь, а меня хочешь отправить в послевоенное время, в период разрухи, прекрасно зная, что с теми годами меня ничто не связывает! Бросьте, ребята, - Гюнтер окинул всех своих собеседников внимательным взглядом, - Я хочу остаться. Я не собираюсь устраивать войну, не буду призывать народ к противоправным действиям – я просто хочу узнать, каково это – жить, не зная о войне, узнать, что такое настоящий мир! Мир, когда война осталась далеко в прошлом, когда о ней никто не вспоминает уже много лет, когда люди живут без оглядки на прошлое и думают только о будущем! Разве я… - он осекся и продолжил уже иначе, - Да, я, может, и не образец добродетели, не спорю. И то, что делал, не оправдываю… Но сейчас это все осталось далеко в прошлом, так пусть и остается там! Позвольте мне жить в будущем, позвольте построить жизнь заново! Черт возьми, я ведь еще не стар. Не хочу гробить молодость на попытки устроить жизнь среди сплошной разрухи…

Тата безмолвно склонила голову. Спорить сил у нее уже не оставалось – речь фашиста была столь горяча, столь проникновенна, что касалась самых глубоких струн ее души, заставляя отзываться на эти слова.

Ее брат