Сиверсия - Наталья Троицкая

Марина первой догнала его.

– Зачем ты им про углекислый газ и метан сказал?! – зло зашептала она. – Пусть бы сидели. Может, сдохли бы!

Хабаров кивнул.

– Это скорее всего. Только я, девочка, спасатель, а не убийца.

– Чистоплюй ты! Я думала, ты – мужик. А ты… – она запнулась, решая, стоит ли переходить на мат, потом сквозь слезы в истерике крикнула. – Жук ты, навозный!

Осадчий присвистнул.

– Леди, поберегите мои уши! От вашего мерзкого лексикона Тагир краснеет.

– Пошел ты, бандитский козел!

По кирпичам и гравию они вскарабкались к самому потолку, потом начали потихоньку спускаться уже с другой стороны завала. Спускаться было много тяжелее. Гравий ехал под ногами, осыпался вниз, и острые осколки кирпичей при соприкосновении больно впивались в тело.

В неверном электрическом свете фонариков дно сводчатого тоннеля напоминало лунный пейзаж. Оно было сплошь усеяно россыпью больших и мелких камней вперемешку с беспорядочными полутораметровыми кучами песка и круглыми кратерами луж, блестевшими черным маслянистым глянцем. Песок был влажным, и ноги утопали в нем до середины голени.

– Спасатель, глубоко мы? – спросил Осадчий.

– Метров сто десять. Точно не знаю.

– Холодища тут! – Осадчий поежился.

– Это из-за влажности. Влажность воздуха близка к ста процентам.

Они шли по недостроенному перегонному тоннелю, ведущему к несуществующей на карте Московского метрополитена станции «Дмитрогорская».

«Дмитрогорская» была станцией-призраком, так же как «Волоколамская», «Советская», «Первомайская» и «Калужская». Станцию запроектировали, ее строительство началось, но из-за тяжелой гидрогеологической обстановки подвести перегонные тоннели к станции так и не удалось, строительство бросили.

Стены и свод тоннеля были укреплены серыми, похоже, стальными листами, а встречающиеся редкие деревянные конструкции от сырости покрылись грибком и прогнили. Освещения в тоннеле не было. Зато чем дальше они по тоннелю уходили, тем воды становилось больше. Вода сочилась по стенам, через швы капала с потолка, собираясь на земле в зловонные, покрытые радужной пленкой громадные лужи, и они шли по этим лужам, уже не выбирая дороги.

– Никита, долго будет продолжаться этот беспредел? Жизнью клянусь, этот спасатель хочет, чтобы я подох прямо здесь!

Тагир стоял по щиколотки в воде и все не решался поставить саквояжи прямо в лужу.

– А я пить хочу, – тихонько сказала Марина. – Очень. Я уже давно пить хочу, еще когда по пыльным трубам ползли. И ноги у меня замерзли.

Тагир нервно рассмеялся, что-то добавил на родном языке.

– Никита, дай ей свой саквояж, пусть греется!

– Сейчас выйдем к бомбоубежищу, там артезианская скважина. Будет вода, – сказал Хабаров.

Шпалы с уложенными на них рельсами возникли в лучах фонариков внезапно. Шпалы были старые, деревянные, рельсы на них – ржавые. На фоне сплошной водной глади они казались странным, наспех сколоченным мостом. По правой стене поползла связка проводов. То и дело по обеим сторонам стали попадаться непонятные металлические приспособления и агрегаты, все покрытые толстым слоем ржавчины и, очевидно, не работавшие с войны.

Конечно, они обрадовались: теперь можно было идти не по воде, а по шпалам. То, что это худший вариант, оценили очень скоро. Между шпал были глубокие ямы, заполненные водой, поэтому нужно было постоянно следить, куда ставишь ногу. Одно неверное движение уставших от ходьбы, замерзших ног грозило неминуемым падением, что напрягало.

Тоннель был длинным, очевидно, самым длинным из всех существовавших когда-либо тоннелей. Он вымотал их.

– Налево, – вдруг сказал Хабаров.

Он переступил со шпал на бетонную ступеньку, торчавшую из стены вровень с водой, толкнул тяжелую металлическую дверь, за нею еще одну и протиснулся внутрь.

Электрический свет резанул по привыкшим к темноте глазам.

Они вошли в абсолютно пустое помещение бомбоубежища. Оно было размером с теннисный корт, с серыми бетонными стенами, полом и потолком, снабженное двойными гермодверями с разобранными устройствами замков. Убежище освещалось двумя рядами тридцатишестивольтовых лампочек.

– Что это за буквы на двери: «ДСО»? – спросил Тагир.

– Дистанция спецобъектов.

Вдруг обвальный грохот сотряс воздух. Мороз от страха побежал по спине. Женский визг. Лязг автоматных затворов. Падающие с матом тела.

Хабаров передернул плечами. Он помнил, что его первая реакция была столь же мощной и как потом он долго пенял Севе Гордееву за эти свои «острые ощущения». Включающиеся среди тишины подземелья над ухом насосы дренажной системы производят неизгладимое впечатление. Он вздохнул: «Как же давно это было! В другой жизни…»

– Поднимайтесь. Пойдем воды попьем. Здесь хорошая артезианская вода.

Хабаров направился к маленькой металлической двери, что вела в смежное, выложенное голубым кафелем помещение.

– Что это было? – тоном еще не оправившегося от потрясения спросил Тагир.

Осадчий зло сплюнул, быстро поднялся и пошел за Хабаровым.

Вода была холодной, необыкновенно вкусной и без тошнотворного запаха хлорки. Они пили ее жадно, поочередно подставляя под единственный работающий кран сжатые лодочкой ладони, потом умывали чумазые от подземелья лица.

Тагир сидел на бетонном полу и, покашливая, курил.

– Во, Тагирчик, тебя пробрало! Ты ж не куришь!

Осадчий не смог сдержать смеха.

– Я ни разу в жизни так не боялся! – с сильным акцентом произнес тот. – Мамой клянусь! Что это было, вы скажете мне?

– Дренажная система – это погруженные насосы и трубопроводы. По достижении ватерлинии автоматический датчик уровня включает насос для откачки воды. Поэтому бомбоубежище не подтопляет, – сказал Хабаров. – Мы слышали звук включающегося насоса.

– О-о-о! Горе мне! – простонал Тагир. – Опозориться из-за какой-то железки!

– Ты пить пойдешь или нет? Не пойдешь, тогда поднимайся. Тагирчик, времени в обрез. Идти надо.

– Куда ты все торопишься, слушай?! – недовольно заворчал Тагир. – Часом раньше, часом позже… Какая разница?! Отдохни, дорогой. Давай посидим. Сдохну ведь! Не дойду.

– Дойдешь.

Осадчий помог Тагиру подняться. Он смотрел ему вслед, когда тот измученной походкой шел в умывальную. Хабаров перехватил этот взгляд и тут же отвел глаза. Когда-то он уже видел такой взгляд. Это был его собственный взгляд. Этот взгляд был у него всякий раз перед боевым вылетом, когда знаешь, что будешь убивать, а убивать не хочется. Вот как раз для таких взглядов и были предусмотрены «боевые 100 грамм».

– Баба сбежала! – вдруг заорал Тагир.

Наскоро вытирая лицо грязной полой пиджака, он выбежал из умывальной.

– Не сбежала я, – сказала Марина, выходя следом. – Там дальше туалет есть.

– Все. Уходим! – строго сказал Осадчий.

Он подхватил саквояжи и боком протиснулся вслед за Хабаровым в приоткрытые двойные гермодвери, точно такие же, как те, через которые они вошли.

Тоннель, в котором они оказались, как и бомбоубежище, был серый, бетонный, освещен тридцатишестивольтовыми лампочками, что было и непривычно, и необычно после долгих часов блуждания в темноте.

Здесь не было воды между шпал, и рельсы были не такие ржавые. Здесь даже был контактный рельс на восемьсот двадцать пять вольт, запитывающий поезда. Правда, напряжения в нем не было. Вдоль обеих стен шли связки силовых кабелей. Периодически встречались двери с непонятными табличками «СУ – NN», «ДСО-2», «ВВ», «Людской ходок».

Не прошло и десяти минут, как впереди показался просвет – довольно большое пространство, освещенное ярче, чем тоннель. Увидев его, Осадчий остановился.

– Это и есть «Дмитрогорская» – станция метро, на которую не ступала нога пассажира? – обернувшись к Хабарову, спросил он.

Хабаров кивнул.

Осадчий толкнул ногой ржавую рыжую дверь слева и посветил внутрь фонариком. Луч света скользил по серым бетонным стенам комнаты метра два на полтора. Стены были то там, то здесь покрыты белесым грибком, на бетонном полу валялись остатки какой-то аппаратуры.

– Тагир, оставим саквояжи здесь. Мало ли что…

Идти без груза было наслаждением.

Они прошли еще немного вперед. Платформа стала видна более отчетливо. Подходить к ней вплотную Осадчий не стал.

– Ждите меня здесь. Тагир, пожалуйста, без резких движений. Если ты меня оставишь без проводника, я тебе башку прострелю.

Он соскочил со шпал в канаву, шедшую вдоль левой стены и, пригнувшись, побежал вперед.

Приблизившись к платформе, Осадчий не стал подниматься наверх, а юркнул вниз, под бетонный настил, и исчез.

Хабаров хмуро глянул на Тагира.

Тот взял Марину сзади за ворот куртки, упер ей в спину ствол автомата

– Только дернись, спасатель! Ты – проводник, а про бабу Никита ничего не сказал.

Полковник Добрынин заметно нервничал. Он курил сигарету за сигаретой и то и дело поеживался от противного озноба, мурашками пробегавшего по спине.