Темное солнце - Валерия Вербинина

Мадленка вспоминала, сопоставляла, делала выводы. Зарокотал гром, и одновременно скрипнула дверь. Мадленка схватила кинжал, с которым не расставалась, и вскочила с места.

Тсс, — шепнул Киприан, делая шаг вперед. — Это я.

— Киприан! Тебя не видели?

— Нет, кажется. Все на половине Августа, и потом, ты же видишь, какая гроза.

— Хорошо, что ты пришел. Ты должен мне помочь.

Солнце зашло за окоем, и стало совсем темно. Раненый на постели не шевелился. Мадленка почувствовала, что ее клонит ко сну. Она вздохнула и закрыла глаза.

Темная фигура скользнула к двери, за которой лежал раненый рыцарь. Изнутри не доносилось ни звука, и фигура, толкнув дверь и убедившись, что та заперта изнутри, поплыла дальше по коридору, пока не слилась с полумраком.

Мадленка ущипнула себя. Нельзя спать, нельзя! Она зевнула — — и постаралась задержать дыхание. В комнате кто-то был.

Разумеется, никто не мог войти сюда — — окно слишком узко, а дверь заперта на засов — но ведь есть еще стены, и есть люди, которые умеют проходить сквозь них, особенно при наличии потайных ходов. Как бесшумно движется этот кто-то, но даже если бы он уподобился тени, все равно остается запах, исходящий от него. Запах напряжения, запах опасности, запах страха. Все ближе и ближе, все ближе и ближе…

— Ргав! — зарычала Мадленка и отскочила в сторону.

Послышался слабый женский вскрик. Молния распорола тьму. Мадленка на ощупь распахнула сундук и извлекла из него припасенную загодя лампаду.

— Панна Анджелика! Никак заблудились? Литвинка, закутанная в черный плащ, замерла на месте. Правая ее рука сделала невидимое движение, будто пряча какой-то предмет, который Мадленка не должна была видеть. Предмет, наделенный острым лезвием, встречи с которым не выдержит ни одно человеческое сердце.

— Как это мило, — промурлыкала Мадленка, — что вы зашли проведать меня. И Ольгерда, конечно.

Ноздри литвинки дрогнули, но в следующее мгновение она уже улыбалась самой любезной улыбкой.

— Ах, как это глупо, — сказала она непринужденно. — Ты догадалась? Маленькая замарашка, а такая умная. Или он сам тебе сказал?,

— Мне больше нравится имя Боэмунд, — отозвалась Мадленка.

Литвинка вздернула голову.

— Не обольщайтесь, дорогая, он не для тебя. Я знаю, почему ты сидишь здесь и на что ты надеешься, но даже если он останется в живых, он никогда не полюбит тебя. Посмотри на себя. Какая ты жалкая, фу! И эти ужасные волосы, какие рыжие! — Она дернула Мадленку за прядь, и та сердито отскочила. Литвинка звонко рассмеялась. — Поверь мне, в тебе нет ничего такого, от чего мужчины стали бы сходить с ума, особенно мужчины вроде Ольгерда. Он ведь не такой, как все, и ты совершенно ему ни к чему. Забавно, что ты принимаешь его судьбу так близко к сердцу, но, видишь ли, ты ничем уже не можешь ему помочь. Он должен умереть, и мы с тобой хорошо знаем это. Не так ли?

— Почему это он должен умереть? — огрызнулась Мадленка. — С какой стати?

— Он совершил ужасный грех, — сказала Анджелика, сладко жмурясь. — Видишь ли, Магдалена, есть люди, которых можно задевать, есть даже такие, которые предназначены для того, чтобы их пинали все, кому не день, а есть люди, которых трогать ни в коем случае нельзя. Эта несчастная мать-настоятельница…

— Да, в самом деле, — подхватила Мадленка, — давай поговорим о матери-настоятельнице и о том, почему она умерла. Так кто настоящий отец князя Доминика?

Лицо Анджелики сразу окаменело.

— Что? Ты это о чем?

— Видишь ли, дорогая, — сказала Мадленка, пародируя ее снисходительный тон, — бедная мать-настоятельница была лучшей подругой матери Доминика, но это еще не объясняет ее присутствия у одра умирающей. Более того, к чему было исповедоваться именно ей, когда под рукой был сам епископ Флориан, который как-никак стоит выше, чем мать Евлалия? Вот если бы княгине, такой примерной жене, такой добродетельной и милосердной, надо было покаяться в чем-то таком, о чем никто не должен был знать, она бы вызвала к себе человека, которому могла доверять.

И естественно, что, когда княгиня Эльжбета почувствовала, что пришел ее смертный час, она послала за дорогой Евлалией, чтобы признаться в некоторых прегрешениях, которые нельзя было открыть обычному исповеднику. Вот только похоже, что после этого благочестивая мать-настоятельница захотела злоупотребить ее доверием и предала ее. И что же это была за тайна такая, если из-за нее не жаль было убить столько человек? Такая женская, такая примитивная тайна, которую все подозревали, даже крестоносцы из Торна, но никто не мог доказать? Княгиня Гизела, родившаяся от первого брака старого князя, была много старше своего сводного брата, и многих смущало, что отцу Доминика было уже под шестьдесят, когда родился этот долгожданный сын. Так кто его настоящий отец?

— Бедняжка, — участливо сказала панна Анджелика. — Ты и в самом деле веришь в то, что говоришь? — Я еще верю и своим глазам, — сказала Мадленка. — Видишь эту книжечку? Это библия матери Евлалии. Там на полях есть любопытная заметочка о том, что некоторые простолюдины подымают дерзкие взоры на жен своих господ, а жены господ им в этом не противятся, а дальше так написано: «Кн. Э. и П. из П.», и я почему-то думаю, что кн. Э. — это княгиня Эльжбета, а П. из П. — это Петр из Познани. Кстати, ведь князь Доминик очень на него похож. Волосы, фигура, разворот плеч, например… То-то сразу же после рождения князя пошли всякие слухи, и некоторые шляхтичи, и в их числе мой отец, отказались признавать его законным сыном и присягнули на верность королю Владиславу.

Анджелика не сводила взгляда с лица Мадленки, пока та говорила.

— Библия? — прохрипела она.

— Да. Я сохранила ее на память.

— Отдай ее мне! — крикнула панна Анджелика, сбрасывая маску. — Сейчас же!

— А не то что? — язвительно спросила Мадленка. Ты и сама не знаешь, — прохрипела Анджелика. — Ты, жалкое, ничтожное создание! Отдай мне библию, и я дам тебе уйти по-хорошему. — Она подняла руку и показала кинжал, который держала наготове. — Иначе — берегись!

— Экий знатный ножик-то! — весело сказала Мадленка. — Почему бы тебе не порезать им себе одно место на кусочки, а? Глядишь, и полегчает!

Анджелика испустила дикий вопль и, бросившись к постели, стала тыкать в раненого ножом.

— Вот тебе, вот тебе! — кричала она, обезумев. -Смотри, как он подыхает, твой милый, смотри, смотри! Что это?.. — спросила она другим тоном. — Где он? Что это значит?

Ибо то, что она принимала за фигуру лежащего, оказалось на самом деле искусно составленными подушками, прикрытыми одеялом.

— А это значит, что по тебе костер плачет! — крикнула Мадленка в ответ и что было силы швырнула в нее лампой.

Светильник разбился, масло вытекло, и огонь охватил литвинку. Анджелика заметалась по комнате с воплями, которые Мадленка отнюдь не собиралась слушать. Прошмыгнув мимо пылающей ведьмы к двери, она сняла засов и выбежала наружу.

— Гори, мое солнышко! — крикнула она на прощание и бросилась бежать, но у лестницы ей дорогу преградили двое. Мадленка метнулась обратно — и сам Петр из Познани шагнул ей навстречу.

— Ну что, милая, добегалась, — сказал он задушевно, хватая ее за локоть. — Так я и знал. Надо было тебя, как братца твоего, да жаль, что ты нам не попалась тогда. Ну да все к лучшему, голубка. Дядя Петр тебя не обидит.

Глава девятнадцатая,

в которой те, кто нарываются на неприятности, получают их

Мадленку препроводили в небольшой мрачный зал, где, несмотря на раннюю осень, топился камин и потрескивали в огне поленья. Князь Доминик стоял перед очагом, заложив руки за спину, и даже не обернулся, когда Петр ввел Мадленку. В уголочке примостилась диковинного вида старуха с лицом, внушающим страх, в которой Мадленка признала кормилицу Анджелики. Когда Мадленка вошла, старуха мелко захихикала и сказала, указывая на нее:

— Живой, принявший имя мертвого! А где мертвец, что притворяется живым?

— Молчи, старая, — велел князь Доминик. — Где Анджелика? Она мне нужна.

Спустя некоторое время Анджелика действительно появилась и, высоко подняв голову, прошествовала мимо Мадленки. К огорчению последней, проклятая литвинка даже не обгорела, пострадал только ее плащ, который она сбросила наземь, а люди Петра, подбежавшие на подмогу, вовремя затоптали огонь.

— Она знает! — резко бросила Анджелика жениху, кивая на Мадленку. — Эта старая карга оставила запись на полях библии, будь она неладна!

— Ничего, — сказал князь Доминик и, подойдя к Мадленке, протянул раскрытую ладонь. — Дай библию, Магдалена, — ласково сказал он.

Мадленка, почему-то оробевшая от его ласковости больше, чем если бы ей угрожали, молча отдала пухлый том. Князь Доминик кивнул Петру из Познани, и тот наотмашь ударил Мадленку по лицу так сильно, что она не удержалась на ногах и упала. Анджелика села рядом со старухой, раскладывавшей на столике возле себя какие-то диковинные камни и кости. Доминик, взяв библию, вернулся к камину. Слезы выступили у Мадленки на глазах. Она поднялась и попятилась к стене.