Осажденная крепость. Нерассказанная история первой холодной войны - Леонид Млечин

«Власти фактически действовали как шайка разбойников, которая вторглась в чужую страну, — отмечает известный историк Олег Витальевич Хлевнюк. — Многочисленные документы, которые открылись в последние годы, рисуют ужасную картину насилия над деревней. У голодающих крестьян отбирали последнее имущество и выгоняли из домов».

А иностранным корреспондентам запретили без разрешения уезжать из Москвы. Главное было — скрыть реальные масштабы голода от окружающего мира, отмечает профессор Уссурийского педагогического университета Константин Теодорович Тихий («Новая и новейшая история», № 5/2008). Журналисты конечно же знали, что происходит. Но не все рисковали писать.

В апреле 1933 года в Москве устроили судебный процесс по делу британской компании «Метрополитан — Виккерс», которая поставляла электротехническое оборудование для электростанций и столичного метро. Советских и британских сотрудников обвинили в «шпионаже» и «вредительстве». К суду было приковано мировое внимание, от корреспондентов в Москве требовали ежедневных ответов. Но заведующий отделом печати Наркомата иностранных дел Константин Александрович Уманский по-свойски объяснил иностранным корреспондентам: те, кто пишет о голоде в Советском Союзе, доступ в зал суда не получат.

Поэтому о голоде сообщали только те, кто уезжал и не собирался возвращаться. Остальные старались не злить советскую власть. Так, корреспондент «Нью-Йорк таймс» Уолтер Дюрранти писал, что в азиатской стране России коммунизм стал «гальванизирующей силой», а советские руководители «честно пытались создать дисциплинированную и уважающую себя нацию из орды вновь освобожденных рабов».

В сентябре 1933 года Дюрранти позволили поехать на Северный Кавказ. Он описал рынки, полные продуктами: «Даже ребенку ясно, что здесь не голод, а изобилие». Его лояльность была замечена. Ему дважды давал интервью Сталин. И только десять лет спустя американский журналист описал то, чему он был свидетелем…

Сталин считал, что на Украине хлебозаготовкам мешает «заговор петлюровцев», которые сохранили в подполье свои кадры. Они и саботируют хлебозаготовки. Весной тридцатого года украинские крестьяне восстали против колхозов, а Сталин трактовал их возмущение как очередную войну против советской власти. Антикрестьянские настроения вождя усиливались страхом перед активизацией украинского национального движения.

«Украинские крестьяне, — отмечают историки, — находились под двойным подозрением — и как крестьяне, и как украинцы, в то время как русские крестьяне находились под подозрением только как крестьяне».

На Украине просто не было того количества хлеба, который Сталин распорядился собрать. Но вождь ничего не желал слышать. Он требовал вести хлебозаготовки любыми средствами.

«Он хотел получить «свой» хлеб, — пишет Олег Хлевнюк, — и Сталина не интересовало, сколько крестьян в результате реквизиций умрет от голода… Крестьянство рассматривалось как реакционная и в силу своей многочисленности крайне опасная сила, препятствие на пути социалистического строительства, класс, исторически обреченный на вымирание».

Вот почему государство не оказало голодающей деревне даже минимальную помощь. Но не только на Украине. В распоряжении историков нет документов, свидетельствующих о том, что хлеб специально забирали для того, чтобы уморить украинцев. Изъятие хлеба обернулось такой же катастрофой и для Казахстана.

Во время коллективизации у кочевников-скотоводов отбирали единственное средство пропитания — скот. Люди умирали от голода. Скот в колхозах пал без кормов и без ухода. По статистике в 1928 году в Казахстане насчитывалось в общей сложности сорок миллионов голов скота. К 1933 году осталось всего пять миллионов голов! Из-за голода и последовавшей за ним эпидемии тифа погибли миллион семьсот тысяч человек. Это сорок процентов всего казахского населения. Еще несколько сотен тысяч казахов бежали в соседние Китай, Монголию, Афганистан, Иран, Турцию… Всесоюзная перепись населения 1926 года зафиксировала численность казахского населения — 3 миллиона 628 тысяч человек. Перепись 1939 года показала: казахов осталось около двух миллионов.

Голодающие крестьяне пытались украсть немного зерна, чтобы накормить детей. И тут уже вступало в действие ведомство госбезопасности, ОГПУ. 7 августа 1932 года появился один из самых варварских законов сталинского времени — так называемый «закон о пяти колосках». Это было постановление ЦИК и Совнаркома «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности».

Постановление, принятое для борьбы с голодающим крестьянством, приравнивало хищение государственной и общественной собственности к преступлениям, за которые приговаривают к смертной казни. Причем тройкам ОГПУ разрешили приводить в исполнение смертные приговоры без утверждения их комиссией политбюро. В 1932 году по закону от 7 августа вынесли тысячу смертных приговоров. Столько же казнили за первую половину 1933 года.

В 1933 году ввели паспортную систему, чтобы контролировать передвижение населения. Постановление Совнаркома от 28 апреля 1933 года о выдаче паспортов запрещало выдавать их «гражданам, постоянно проживающим в сельских местностях», то есть крестьянам, с тем чтобы не дать им возможность уйти из деревни. Крестьянина советская власть фактически держала на положении крепостного. Этот запрет был отменен только в 1974 году!

Ситуация в промышленности была не лучше, чем в деревне. Деньги вкладывали в незавершенное строительство, в то время как действующие предприятия не получали сырья и оборудования. Финансовая система разрушилась. Правительство подняло цены, ввело обязательные займы и печатало ничем не обеспеченные деньги. Продовольствие выдавали по карточкам. Магазины опустели. Продукты продавались только в магазинах Торгсина (Всесоюзного объединения по торговле с иностранцами), где принимали как валюту, так и золотые кольца, коронки, крестики, браслеты.

Голод 1932–1933 годов унес от четырех до пяти миллионов жизней. И вот что потрясает! Члены политбюро, как показывает анализ поступавших к ним документов, были прекрасно осведомлены о масштабах голода, о страданиях людей. Но историки отмечают, что не найдено ни одного документа, в котором Сталин и другие руководители страны хотя бы сожалели о смерти миллионов сограждан.

Борис Иванович Стукалин, который в доперестроечные годы был заведующим отделом пропаганды ЦК КПСС, уже на пенсии вспоминал:

«Даже сейчас, много десятилетий спустя, не могу без содрогания вспоминать о том, чему был свидетелем летом и осенью 1933 года. В стране разразился страшный голод. Городские жители получали хлеб по карточкам… Во многих же районах, где случился неурожай, а последние запасы зерна были изъяты государством, наступило настоящее народное бедствие. Миллионы людей хлынули в города в надежде устроиться на работу, чтобы получать хлебную карточку или продержаться за счет подаяний…

В те дни мне встречались десятки этих несчастных. Многие уже ничего не просили, а просто лежали на земле, прислонившись к стене дома или забору, и с мольбой смотрели на прохожих. Страшно было видеть их распухшие ноги, изможденные, потемневшие лица… Люди умирали тут же на улицах и подолгу оставались лежать неубранными.

Эти жуткие картины потрясли детское сознание, и я уже никогда больше не испытывал такой душевной боли, чувства неосознанного протеста против страшной несправедливости и кошмарной нелепости происходящего. Даже во время войны, когда приходилось видеть всякое, смерть людей не воспринималась с такой остротой, с таким щемящим ощущением беспомощности и какой-то смутной вины, как гибель людей на улицах Тамбова. Голодающие не только заполняли улицы, они наводняли дворы, ходили по квартирам, вымаливая хоть немного любой еды. Ходили больше женщины с детьми. Увы, подавали им редко и скупо, ибо многие тамбовчане сами страдали от недоедания».

Но понятно, почему возникло предположение, что украинцев губят сознательно. Голод на Украине был страшный.

Детский писатель Корней Иванович Чуковский осенью 1932 года записал в дневнике:

«Вчера парикмахер, брея меня, рассказал, что он бежал из Украины, оставил там дочь и жену. И вдруг истерично:

— У нас там истребление человечества! Истреб-ле-ние чело-вечества. Я знаю, я думаю, что вы служите в ГПУ, но мне это все равно: там идет истреб-ле-ние человечества. Ничего, и здесь то же самое будет. Я буду рад, так вам и надо!»

12 марта 1933 года киевские чекисты информировали Центр: «В ряде случаев людоедство переходит даже «в привычку»… В пораженных людоедством селах с каждым днем укрепляется мнение, что возможно употреблять в пищу человеческое мясо. Это мнение распространяется особенно среди голодных и опухших детей».