Королева Кристина - Борис Григорьев

Кардиналом его сделал папа Иннокентий X.

Аззолино на почве увлечения культурой, наукой и искусством тоже быстро сошёлся с Кристиной. Она искала его общества и делала всё возможное, чтобы почаще с ним встречаться. Кристина чувствовала, что кардинал оказывает на её мятежную и импульсивную натуру благотворное, прямо-таки магическое воздействие. Тянуло к ней и кардинала, ему льстило общество одной из известных и образованных женщин Европы, ему нравилось, что королева (!) прислушивалась к его советам.

Но Аззолино был настороже и не хотел себя компрометировать — даже с королевой. Он вынашивал амбициозные планы достигнуть высшей ступеньки карьеры — папского достоинства, а потому нужно было держать себя в рамках. Когда по Риму стали распространяться слухи о его особых отношениях с Кристиной, он написал «объяснительное письмо» кардиналу Пьетро Сфорца Паллавичино, в котором утверждал, что никаких особых отношений у него со шведской королевой нет, а не особые носят вполне безобидный характер.

Папе Александру VII было приятно обнаружить в шведской экс-королеве истинную верующую, особенно когда она делала такие заявления, что никогда не позволит себе дурного поступка, даже если Господь Бог не видит этого. Производили на него впечатление и здравый ум Кристины, проявлявшийся, в частности, в её суждениях о политике, и практичность в мирских делах. Импонировал Ватикану и её интерес к святым местам католической церкви, к монастырям и храмам. Кристина признавалась кардиналу, что ей было бы стыдно, если бы папа превзошёл её в вере, и Александр VII очень надеялся, что примеру Кристины последуют другие лютеранские правители[102].

Но скоро радость сменили огорчения. Обнаружив, что вся набожность шведки лежала на поверхности, что Церковь как таковая её интересовала мало и что по своей сути она была вольнодумка и ярая либертинка, папа пришёл в ужас. Пьетро Сфорца Паллавичино писал: «Беседы с королевой, когда она жила в Ватикане и позже, были для папы источником большой радости, но не были свободны от некоторых огорчений». Сам кардинал был смущён не менее папы, но даже на бумаге не хотел признаться в своём разочаровании королевой и пытался оправдать её тем, что женщины-северянки, по-видимому, воспитаны в другой свободе, нежели итальянки.

Что же шокировало набожных римлян?

То, что Кристина стала свободно вращаться в кругу молодых людей, как будто сама была одной из них. То, что скоро королева перестала заботиться о внешних приличиях и повела себя так, как не подобает себя вести набожной католичке. Никаких бесед на религиозные темы, никакого чтения религиозных книг, никаких визитов в церковь и принятий Святых Тайн, никаких молитв или позывов к покаянию — ничего этого ревнители благочестия в поведении Кристины не увидели. Критиковать правителей такого ранга бесполезно, и папа выбрал другой путь воздействия на Кристину: он сократил количество аудиенций, а во время бесед с ней пытался мягко указать на то, чего от неё ждали другие люди. Он дарил ей религиозные книги и рекомендовал людям, к которым она испытывала доверие, говорить ей, что и поверхностная набожность не лишена добродетели. С паршивой овцы хоть шерсти клок!

Агент кардинала Мазарини, посол Франции в Риме Гюгес Лионн, докладывал в Париж, что папа сделал Кристине выговор за неподобающее поведение, а выплату денежного пособия обусловил необходимостью исправиться в лучшую сторону. Королева, по словам агента, ответила взрывом возмущения и непотребными словами о лицемерной набожности, церковных реликвиях, лжесвятых, лжепророках и о многом другом. Это немедленно стало достоянием не только французского, но и испанского двора. Впрочем, Кристина скоро осознала свои ошибки (но не свою вину) и кое в чём стала исправляться: она прекратила болтать со своими друзьями во время богослужений, демонстрировала уважение к церковным таинствам и, отбросив на время в сторону культурные интересы, отводила время на религиозные упражнения.

Но для самых усердных ревнителей Церкви этого было мало. Проповедник одной римской церкви по имени Зукки подверг резкой критике «скандальное» поведение Кристины, а папа в беседе с послом Венеции назвал её «женщиной, рождённой халдейкой, воспитанной по-халдейски и с головой, набитой халдейскими бреднями». Он жаловался на её «дикое, почти невыносимое высокомерие», одно время вообще перестал принимать её у себя в Кастель Гандольфо и даже предложил ей уехать из Рима и выбрать для проживания другой город.

Ему вторит кардинал Паллавичино, упрекая Кристину в слишком медленном исправлении и в отсутствии у неё чувства женского долга для того, чтобы сдерживать свой темперамент. Впрочем, писал он, как и папа, все утешали себя мыслью, что со временем свежий, но горький на вкус фрукт созреет и станет более съедобным.

Подливало масло в огонь критики и то обстоятельство, что Кристина на первых порах не хотела брать чью-либо сторону в той тайной и явной борьбе, которая разыгрывалась на Капитолийском холме Рима. Испанцы, первые покровители католички Кристины, возомнили, что они имеют на неё права, и делали на королеву в своей внутрицерковной игре большую ставку.

Кристина отказалась быть пешкой в руках испанской партии. Когда она посетила театральное представление в доме кардинала Мазарини, где размещалось посольство Франции, то Пиментелли дель Прадо, испанский посол при Ватикане герцог Терранова и начальник её стражи маркиз де ла Куэва сделали ей замечание, что по этому поводу ей следовало проконсультироваться с ними. Ведь Испания находилась в состоянии войны с Францией, а испанский король считался покровителем шведской королевы. Это разгневало Кристину, и она сразу дала им понять, что в своих делах никого не намерена слушать.

Потом нашлись другие поводы для взаимного недовольства.

Герцог Терранова, к примеру, был возмущён тем, что Кристина на своих аудиенциях позволяла французскому послу Лионну не снимать шляпу, хотя француз даже не был настоящим образом аккредитован при Святом престоле. Испанцы также обвиняли королеву в том, что она приютила у себя двух врагов Испании — Галликано и Мональдески, которые оказывали на неё негативное влияние. Кристина, со своей стороны, считала, что принесённая ею в жертву корона не была достойным образом оценена испанцами, которые до сих пор так и не назначили ей никакого содержания. Если Филипп IV до сих пор не раскошелился, то, может быть, Людовик XIV будет более щедрым? Так что скоро отношения с испанцами были основательно подпорчены и старые друзья превратились в непримиримых врагов и авторов самых гнусных памфлетов. Мажордом де ла Куэва опубликовал за границей памфлет, в котором назвал Кристину «самой грязной шлюхой в мире». Парочку менее знатных авторов таких памфлетов по приказанию папы упрятали за решётку.