Наследство последнего императора - Николай Волынский

Ее ввели в комнату, где за большим столом, покрытым черной кожей, сидел офицер в полевом кителе без погон и двумя портупеями параллельно вдоль плеч, как у белых офицеров, а не крест-накрест, как нынче носят красные командиры. «Как написали бы в романах, лицо палача не было лишено приятности, – отметила Новосильцева. – Интересно, он сам будет меня расстреливать или поручит матросам?»

В лице комиссара, действительно, не было ничего зловещего. Простой русский офицер, лет сорока пяти, светловолосый, с темной аккуратной интеллигентной бородкой. В штатском его можно было бы принять за земского врача.

– Свободны! – приказал он конвойным. И обратился к Новосильцевой: – Садитесь, Евдокия Федоровна.

– Меня зовут Мария Ивановна Свиридова, мещанка из Череповца. У вас мой паспорт.

– Да, я знаю, что из Череповца, – кивнув, согласился офицер. – Но вашего паспорта у нас нет. Его украла у вас ваша квартирная хозяйка – алкоголичка Отползант. Когда у нее кончились ваши деньги, которых ей хватило лишь на два дня пьянства, она ваш паспорт продала. А потом и вас. Нужно сказать, мне очень повезло. И вам тоже, – добавил чекист.

– Да, – ядовито согласилась Евдокия. – Нам с вами очень повезло. Особенно мне. Ведь только здесь я могу найти защиту от контрреволюции, бандитизма и саботажа.

– Верно, – подтвердил офицер. – Евдокия Федоровна… – в раздумье добавил он.

– Я не Евдокия Федоровна! – раздраженно возразила Новосильцева. – Я же ясно вам сказала: Мария Ивановна…

– Да-да, Свиридова, мещанка из Вологды… – согласился чекист.

– Из Череповца!

– Да ведь все равно – Череповец, Кострома, Вологда – не имеет значения.

– Но я не имею чести знать вас, – сказала Новосильцева. – Я очень хочу знать имя человека, который вытащил меня, больную, из постели и сейчас собирается отправить на расстрел. Ведь именно этим вы здесь занимаетесь?

– Да как сказать… Всем понемногу. Позвольте представиться: комиссар Яковлев, Василий Васильевич…

Он встал и открыл дверь.

– Караульный!

Вошел матрос.

– Пожалуйста, товарищ… товарищ… Как ваша фамилия?

– Энгельс, – подсказал матрос.

– В самом деле? – удивился комиссар Яковлев. – Я почему-то думал, что ваша фамилия Распутин – как у этого… у старца.

– Это вчера у меня была такая фамилия, – пояснил матрос. – И кто ни слышит, сразу спрашивает – родственник ли Григорья Ефимыча, который царицку-то пользовал. Надоело, товарищ комиссар! С сегодняшнего у меня другая фамилия. Документы уже справляют.

– Что ж, замечательно! – обрадовался Яковлев. – Товарищ Энгельс, принесите, пожалуйста, чаю… Еще там что-нибудь, если найдется – для гражданки.

Через минуту матрос Энгельс принес два стакана с жидкостью странного розового цвета и к нему крошечный кусочек сушки.

– Чай морковный – прошу извинить, – сказал комиссар. – В Петрограде голод.

– Слышала, – с иронией отозвалась Новосильцева.

– Голод в Москве, Иванове, Вологде, Мурманске… Даже на Дону голод. А ведь там и на Волге амбары ломятся от хлеба. Берите, пожалуйста, это… Не птифур, конечно. Его, наверное, просто так, без предварительной обработки, раскусить будет трудно. Макайте, пожалуйста, в чай.

Она макнула, подождала, пока сушка впитает розовую жидкость, и деликатно откусила самую крошку. Жевала медленно и тщательно, помня первое правило йоги: твердую пищу – пить, жидкую – жевать. Так можно насытиться коркой хлеба на целый день.

Комиссар еще походил молча по комнате, потом остановился и, чуть склонившись к Новосильцевой, тихо сказал:

– Сашу… Александра Васильевича предали. Я не успел его предупредить и спасти. Вам, Евдокия Федоровна, фамилия Стоянович о чем-нибудь говорит?

13. КУЛИКОВСКАЯ-РОМАНОВА В СМОЛЬНОМ ИНСТИТУТЕ

– Я вас поняла, господин мэр, – сказала Куликовская-Романова и с усилием выбралась из узкого кресла, поставленного впритык к огромному рабочему столу Собчака. Это было специальное кресло. Оно было уже обычного, ножки его были укорочены сантиметров на десять-пятнадцать. Поэтому мэр, сидящий за своим необъятным столом, всегда возвышался над посетителем, что, по замыслу новых психологов Смольного, должно вызывать у просителя подсознательное желание ни в чем не перечить хозяину кабинета. И даже если среди посетителей попадался человек, психологически сильный, все равно, он скоро чувствовал себя неладно и старался поскорее уйти.

Собчак торопливо вскочил, подошел к гостье, изящно склонился, чтоб поцеловать ее руку, но Куликовская-Романова вовремя отступила на шаг.

– Не могу от вас скрыть, – сухо добавила она. – Я разочарована. Мне предполагался любой результат нашей встречи, но не такой. Мне до этой минуты казалось, что дело, о котором я хлопочу, меньше всего носит частный характер. И Петербург, его градоначальники должны быть заинтересованы в нем больше, чем я, – она говорила по-русски с едва заметным «дореволюционным» акцентом.

Мэр очень огорчился.

– Ваше сиятельство… – проникновенно заговорил он.

– У меня нет титула, – пояснила Куликовская-Романова.

– Да не может быть! – удивился Собчак. – Я полагал, что вы, выйдя замуж, получили автоматически титул мужа.

– Мой муж тоже не имеет титула.

– Кто же вам сделал такую гадость? – возмутился Собчак.

– Вы, – ответила Куликовская-Романова.

Собчак несколько натянуто засмеялся.

– Мне очень нравится ваше чувство юмора. В нем есть что-то тонкое, английское, – заявил мэр.

– А почему, господин мэр, вы решили, что я шучу?

Он ничего не сказал и выжидающе смотрел на посетительницу.

Куликовская-Романова пояснила:

– Говоря о тех, кто лишил моего супруга его титула, я имела в виду, прежде всего коммунистов, из-за которых почти вся русская аристократия бежала из России. Вы ведь тоже коммунист? По крайней мере, по убеждениям?

Удивлению мэра не было границ.

– Откуда у вас эти совершенно непроверенные, не имеющие отношения к действительности сведения? – обиделся он.

– От вас.

– Что-о? – не поверил своим ушам Собчак.

– От вас лично, – повторила она. – Мне довелось видеть по телевизору ваше выступление. В начале вашей «катастройки». Вы тогда сообщили всем, что самое любимое ваше чтение – журнал «Коммунист» и что самая большая ваша мечта – вступить в КПСС, – пояснила Куликовская-Романова.

– Ах, вот что! – подавляя досаду, сказал мэр. – По телевизору, значит, видели… Но разве можно все так понимать – буквально? Все не так просто на этом свете.

– Думаю, и на том свете будет не проще, – заметила она.

– Ольга Николаевна, – сменил тему мэр. – Я с огромным уважением отношусь к вам и вашей деятельности. Но ваша просьба невыполнима. Мало того – совершенно нереальна. Прошу меня понять, – проникновенно произнес он. – Даже я, человек не последний в новой демократической России и мэр такого города, как Санкт-Петербург, не всесилен. Увы!

– Однако позволю себе заметить, что и не рассчитывала на всесилие мэра даже такого города, как Санкт-Петербург, и на всесилие человека, не последнего в России, – холодно произнесла Куликовская-Романова. – Мне и в настоящую секунду кажется, что моя просьба – пустяк, и вы в состоянии решить ее теперь же… Господь с вами! Прощайте.

Она повернулась к нему спиной и, не торопясь, но все еще легкой для ее семидесяти лет походкой направилась к двери.

Собчак и сам не понимал, почему он отказал ей в сущем пустяке. И даже меньше, чем пустяке. Собственно, что он о ней знал?

, Куликовская-Романова. Ольга Николаевна. Вдова недавно помершего Тихона Николаевича Куликовского-Романова – родного племянника Николая Второго. Сын великой княгини Ольги Александровны – сестры последнего царя.

…Великая княгиня побывала замужем дважды. Сначала за герцогом Петром Ольденбургским. Петя оказался педерастом. После нескольких лет мучений, Ольга Александровна выпросила у брата разрешение на развод. Он согласился, но не раньше, чем через четыре года.

Она срок выдержала, после чего заявила брату-императору, что давно любит ротмистра Николая Куликовского, а коль скоро брат подписал Манифест от 17 октября и законы империи все равно меняются, то она не видит никаких препятствий к своему браку с простым офицером, а не с особой династического рода.

Царь Николай дал согласие. Но поставил условие: после развода подождать еще пять лет.

Великая княгиня Ольга и ротмистр Куликовский дождались. Брак оказался на редкость счастливым. Из последних Романовых только Ольге и повезло. Уже в Дании у нее родился сын Тихон, который, разумеется, не имел никаких династических прав и обязанностей, поэтому он тоже женился по любви – на дочери казачьего есаула Ольге Пупыниной.

Вплоть до окончания второй мировой войны молодые жили в Дании, у матери, Ольги Александровны и бабушки – вдовствующей императрицы Марии Феодоровны. Но после 1945 года пришлось Ольге Александровне бежать из материнского дома в Канаду. Ей грозили большие неприятности за помощь, которую она оказывала русским, которые имели несчастье служить в гитлеровских войсках.