Метро 2033: Гонка по кругу - Евгений Шкиль

– В целях, может, и мало смысла, – сказал Кухулин, – но в бесцельности его нет совсем. Бесцельность – страшнее самого страшного мутанта, она пробуждает апатию, убивает душу и тупит разум. Цель всегда должна уходить за горизонт, она в принципе должна быть недостижимой. Именно поэтому я собираюсь покинуть Москву.

– Да и, чувствую я, житья вам тут никто не даст, – заметил Феликс. – В Рейх нам путь заказан, в Ганзу – тоже. Тамошние боссы вряд ли простят нам сорванные Игры.

– А брамины постараются сделать нас персонами нон грата в Полисе, и военные не будут противиться им. Мавр сделал свое дело, мавр может умереть, – с нескрываемой грустью заметил Спица. – Что остается? Красная Линия?

– Полагаю, и там нам не сильно будут рады, – сказал Кухулин, наблюдая, как к ним приближается стройный парень в пальто с нестриженными волосами и футляром в руках.

– О, музыкант! – узнал его Фольгер. – Как заработки?

– Здравствуйте! – парень застенчиво улыбнулся. – Я здесь играл на флейте, вы ведь меня помните?

– Помним, помним, майн фройнд, – сказал Феликс, – у тебя хорошо получается.

– Спасибо. Меня Леонид зовут, – парень снял солнцезащитные очки и, прищурившись, посмотрел на Кухулина. – Я хотел спросить вас кое о чем.

– Спрашивай, – суператор с интересом заглянул в глаза парня. Невероятно зеленые глаза, в которых читалась странная смесь почти детской наивности и молодецкой удали. Совсем нестандартный типаж для жителя метрополитена.

– Вы ведь знаете легенду об Изумрудном городе? – Леонид неожиданно смутился.

Первое, что пришло на ум Кухулину, – сказки Лаймена Фрэнка Баума о стране Оз и их интерпретация писателем Александром Волковым. И то и другое он читал еще до ядерной войны. Но потом суператор решил, что речь идет о каком-то местном феномене, может быть, неизвестной ему фракции.

– Молодой человек имеет в виду неподтвержденные данные о трех станциях, отрезанных от основного метро, – пояснил Спица. – Университет, Проспект Вернадского и Юго-Западная. Скорее это миф, нежели правда.

– Ну почему же сразу миф? – не согласился Леонид. – Ведь дыма без огня не бывает. Там ведь был Московский Государственный Университет. Профессора и студенты могли спастись и построить счастливую коммуну, где у власти образованные, высокоморальные люди…

– Это несочетаемые понятия, – перебил парня Феликс. – Конечно, человек может быть высокоморальным … наверное… но люди в целом и высокая мораль – несовместимы, это звучит так же нелепо, как трезвенник-алкаш или шлюха-девственница.

– Вы не правы! – вдохновенно заспорил Леонид. Глаза его, несмотря на яркое электрическое освещение, расширились, а на устах появилась мечтательная полуулыбка. – Ведь может так быть! Может!!! Только представьте: на этих станциях никто не знает болезней и голода, никто не убивает ради власти, еды, из ненависти или страха, люди там равны в правах и обязанностях, они работают и счастливы в труде. Женщины рожают здоровых, без генетических мутаций детей. В динамиках на станциях звучит классическая музыка. Наука, несмотря ни на что, там продолжает развиваться. И оттуда следят за погрязшим во зле остальным метро, негласно за ним наблюдают. И однажды они придут, чтобы помочь своим запутавшимся братьям…

Феликс хотел что-то съязвить, но Кухулин поднял руку и спросил:

– Пусть даже и так, что вы от меня хотите?

– Просто прошли слухи… – Леонид начал запинаться, – в общем, дойти до Изумрудного города по туннелю невозможно, так как он обрушен, а по поверхности нужно пересечь реку. Для обычного человека это практически непреодолимое препятствие… там же радиация, мутанты, еще много чего… а вы… вы… в общем, вы могли бы… дойти.

Кухулин еще раз всмотрелся в удивительно зеленые глаза парня. В них горела мечта об Утопии. И ведь именно такие люди необходимы метро, нужны не менее, чем самые наикрутейшие сталкеры, добытчики, врачи, инженеры, солдаты. Именно такие люди устремляют свой взор за пределы видимого. Над ними часто смеются, считают их глупцами, строящими воздушные замки, скроенные из бесплотных фантазий. Но чтобы что-то построить, сперва нужно это придумать, затем – воплотить в чертежи, а уж после, кирпичик за кирпичиком, возводить новую цитадель. Так воздушные замки превращаются в реальные крепости, а бестелесные мечты обретают плоть.

Кухулин понял, что Изумрудный город – это сокровенная вера тех, кто загнан в подземелья, это тот самый воздушный замок всех выживших обитателей метрополитена, это мысль, уводящая за горизонт.

Допустим, суператор поддастся уговорам парня и отправится на поиски легенды. Что будет, если на самом деле три станции окажутся заброшенными? Или там будут жить люди, но совсем не ученые, а самые обыкновенные – озлобленные и озверевшие обыватели? Что будет, если убить мечту, рассеять ее, подобно ураганному ветру, разгоняющему молочные громады облаков? Тогда уже никто не создаст чертеж воздушного замка и не построит по нему здание. Исчезнет цель, пропадет смысл куда-либо двигаться, горизонт исчезнет из виду. И метро окончательно низвергнется в беспросветную тьму.

Нет, Кухулин не мог такого позволить. Быть может, однажды появится некто, провозгласит себя выходцем из Изумрудного города и поднимет знамена Утопии, и поведет за собой массы людей, и низвергнет местных князьков, и наконец создаст фундамент, на котором следующие поколения возведут замок, сделанный отнюдь не из воздуха. Этот некто будет местным жителем, а не пришлым суператором…

Быть может, он появится однажды. Но не сейчас…

– Извини, – сказал Кухулин, – но я не могу принять твое предложение.

– Почему? – Леонид вскинул брови, и в глазах появилась детская обида.

– Потому что я ищу свой Изумрудный город, а ты, вы все должны найти свой сами.

Кухулин принял окончательное решение. Не дожидаясь, когда его объявят персоной нон грата в Полисе, когда ему запретят пребывание на территории Ганзы, когда на него начнут охоту Четвертый Рейх и Красная Линия, он покинет Москву.

Покинет ближайшей ночью.

Эпилог

Гонка по кругу

Меня зовут Феликс Фольгер. Только что я заглотнул последнюю порцию майка. Когда действие психостимулятора закончится, я умру от приступа. Я это знаю наверняка, потому что мой организм слишком привык к лекарству, он больше не справится без него с болезнью.

Я не боюсь, ведь я не одинок. Часто ко мне приходит Аве, или Ева, говорит, что скоро я перестану быть Феликсом Фольгером, стану снова Филиппом Регловым, тем, кем был когда-то давно, в прошлой жизни. Она заберет меня с собой, и мы соединимся в вечности и больше никогда не расстанемся. Я не всегда ей верю, порой пытаюсь спорить, пытаюсь убедить себя, что она – только галлюцинация, побочный результат действия майка. Тогда Аве целует меня (очень трудно усомниться в реальности ее теплых и нежных губ) и тихо шепчет на ухо, что мир таков, каким мы его воспринимаем, что очень скоро я перейду грань, и мои сорок с лишним лет, прожитые в этой вселенной, превратятся в нелепый сон, над которым я еще посмеюсь вместе с ней.

И я соглашаюсь с моей милой Евой-Аве, соглашаюсь потому, что помню о странном человеке (или даже не человеке вовсе) по имени Кухулин. Пару дней назад он покинул метро, ушел на юг вместе с женой Ленорой и бывшим брамином Спицей. Он, единственный из тех, кого я знал, сумел самостоятельно отвести взгляд от пурпурного сияния звезд. Кухулин умел управлять волей мутантов. Прийдя же в Москву, он потерял эту способность. И снова обрел ее лишь у Кремля.

Когда я спросил его, что же он увидел, посмотрев на звезду, он ответил, что ничего, слепящую пустоту, абсолютную тьму. Быть может, он увидел суть всего нашего существования, когда с него срываются завесы ложных представлений. Кухулин осознал это, узрел свою жизнь как сон в бесконечном Ничто. И, постигнув сокровенную истину, сделал сон осознанным. А когда ты знаешь, что спишь, тебе не страшен даже самый ужасный монстр.

Кухулин был революционером, поднявшим восстание против правителей каких-то деревень. Я это понял по обрывкам разговоров. И, наверное, он мог бы преобразовать метро, но ему пришлось бы забыть о том, что он спит, впустить в себя тьму кремлевских звезд, слиться с ними воедино, стать частью зловещего кошмара. Ведь над нами властвует и властью своей изменяет нас лишь то, что мы признаем властью. А Кухулин ничего подобного не хотел. Его не прельстили богатство и сила Ганзы, он отказался от избранничества в Полисе, не пожелал иметь дело с Четвертым Рейхом и не пошел к краснолинейцам. Для него мы – лишь персонажи чужого сна. Так, по крайней мере, мне кажется.

Но я пишу все это для того, чтобы кто-нибудь нашел мое письмо и прочитал. Чтобы появление Кухулина в метро не осталось незамеченным. Чтобы он превратился в легенду, как Изумрудный город. Чтобы простые люди знали, что сильные мира сего намеренно сеют среди нас раздоры, провозглашают идеи и принципы, в которые сами не верят, но ради которых один нищеброд убивает другого, убивает ради того, чтобы мы не смогли объединиться, стать единой силой, стать властью. Но сорвите красивые завесы, и вы увидите, что за ними пустота, увидите, что мы рвем друг другу глотки во имя чужой выгоды, увидите, что мы слепцы и рабы чужих желаний и капризов…