Штормовое предупреждение (Сборник) - Кирилл Бенедиктов

Последний раз Вильях-Уму был здесь десять лет назад — и не очень-то хотел спускаться сюда снова. В Пещере смутно чувствовалось что-то безмерно чуждое тому светлому солнечному божеству, которому он служил на поверхности. Может быть, это ощущение рождала близость хозяина Нижнего Мира — Супая, может быть, народ, создавший Пещеру, не любил и боялся солнца, только каждый раз, спускаясь сюда, великий жрец чувствовал себя вероотступником. И он ни за что не вернулся бы в Пещеру Снов без достаточного на то основания. Но сны, мучившие его последние годы… но видения, явно проступавшие в Зеркалах Пачакамака… но безмолвный зов собратьев, доносившийся к нему сквозь медитации на берегу океана… И в конце концов Вильях-Уму не выдержал. Прошлой весной он снарядил трех гонцов и перевязал каждого поясом из разноцветных нитей. Гонцы умчались, как быстрый весенний ветер, он глядел им вслед, и перед его мысленным взором тянулись дороги, по которым им предстояло пройти. Он видел скрытые за густой облачной пеленой горные вершины, песчаные пустыни, дающие приют в своих безводных просторах злым и буйным духам, сочную зелень джунглей и унылые пространства болот. Весь огромный континент, погруженный в сонное безмолвие, обитель племен, без зазрения совести пользующихся щедрыми дарами своих богов и забывших о том, что боги умеют не только давать, но и отнимать.

Осенью вернулся первый гонец с посланием, сплетенным из золотой проволоки с нанизанными на нее изумрудами. Зимой в носилках принесли второго — израненный, едва живой, он сжимал в руке нефритовую табличку с иероглифами, похожими на черепах и горбатых карликов. Третьего гонца Вильях-Уму не дождался, но приплывший с севера капитан торгового плота привез великому жрецу великолепную птицу-кецаля, и из послания, начертанного тушью на ее перьях, тот узнал, что и третий гонец передал весть по назначению, после чего был с величайшими почестями принесен в жертву на вершине самого высокого в Теночтитлане теокалли.

Таким образом, долг был исполнен, срок назначен, и оставалось ждать только самой долгой ночи — единственной, подходящей для ритуала Сна Четырех.

О-хо-хо, кряхтел старый жрец, вытряхивая пыль из покрывала альпаки. Мерзнуть всю ночь не хотелось, а в пещере было свежо. Вильях-Уму предусмотрительно оделся потеплее, но лежать на холодном камне в его возрасте означало промучиться ломотой в костях по меньшей мере до следующего лета. Поэтому он постарался придать ложу мало-мальски пристойный вид, стараясь не думать при этом о собрате из Паленке, видящем истинные сны на мягчайших подушках из перьев. Кое-как расстелив покрывало на жестком диорите, старик проковылял к оскалившемуся в недоброй гримасе зверю-демону и, расстегнув висевший на поясе мешочек, извлек оттуда горсть широких, немного загнутых по краям темно-бурых листьев, пронизанных толстыми, похожими на человеческие вены прожилками. Аккуратно разложил их на золотой решетке, сиявшей в голове статуи. Листья едва заметно зашевелились, как будто из отверстия поднимался слабый ток воздуха.

Вновь звонко стукнуло кресало. Слабый голубоватый огонек заплясал на бурой бахроме одного листа, наткнулся на широкую прожилку-вену и с еле слышным шипением погас. В холодном воздухе явственно запахло чем-то горьковатым.

Убедившись, что невидимое пламя распространяется по остальным листьям, Вильях-Уму довольно крякнул и поспешно отошел. Нет ничего хорошего в том, чтобы нанюхаться дыма заранее — глядишь, истинный сон застанет тебя в двух шагах от ложа, и валяйся всю ночь на голом полу…

Он подошел к диоритовой глыбе и опустился на покрывало, стараясь расположить голову как можно удобнее. Убедившись, что оставшегося куска покрывала хватает только на то, чтобы укутать ступни, старик порылся за пазухой, вытащил немного коры дерева вильки и принялся торопливо жевать. Не успела вязкая слюна наполнить рот, как свет факела заметался и приобрел явственную фиолетовую окраску, а дальний угол пещеры с изображением зверя-демона затуманился и словно бы стал ускользать куда-то вбок, так, что его можно было видеть теперь только краем глаза. Кора вильки хорошо помогала от головокружения, неизбежного при погружении в истинный сон, но Вильях-Уму все равно пришлось туго. Несколько минут, а может, секунд, пещера ходила ходуном, предметы, на которых жрец старался сфокусировать взгляд, уплывали в сторону с быстротой океанских рыб, туман то сгущался, то вновь растекался дымными полосами, и лишь монотонное падение капель в бирюзовый водоем говорило о том, что Вильях-Уму по-прежнему находится в Пещере Снов. Потом все неожиданно стало на свои места, и Вильях-Уму, выплюнув ставшую безвкусной кору, с интересом огляделся.

Напротив него сидел, подложив под себя ноги и упершись локтями в колени, маленький сморщенный человечек в одежде из разноцветных перьев. Плоский лоб человечка был скошен так, что, казалось, переходит сразу в заостренный затылок. Огромный нос насквозь пронзала изящная нефритовая палочка.

— Доброго сна, собрат Пакаль, — произнес Вильях-Уму, старательно выговаривая слова. Считалось, что между собой сновидцы говорят на языке первых людей, едином для всех, но старческое шамканье скрадывало смысл речи даже в истинном сне. Пакаль, также увидевший его, часто закивал.

— И тебе доброго сна, собрат Капак. Это ты собрал нас здесь сегодня, первый раз за десять лет?

— Да, собрат Пакаль. Где же остальные?

— Что касается меня, то я на своем месте, — донесся громовой голос из того угла пещеры, в котором должна была стоять статуя зверя-демона. Сейчас там был виден роскошный чертог, весь в занавесях из перьев кецаля. На пушистых коврах дымились нефритовые курильницы, с терявшегося где-то во тьме потолка свисали странного вида волосатые лианы, увешанные инкрустированными серебром и лазурью человеческими черепами. Почти скрытый занавесями и черепами, на возвышении, напоминавшем трон и сделанном из костей, сидел огромный, свирепого вида мужчина, с ног до головы разрисованный черной и красной красками. Намазанные чем-то жирным волосы были плотно стянуты в пучок, открывая лишенные мочек уши. Татуированное лицо и специально заостренные зубы придавали ему сходство с поедающим детей подземным духом.

— Доброго сна, собрат Капак и собрат Пакаль. Я — Ольхо, владыка Аскапоцалько и верховный жрец Дымящегося Зеркала. — Он замолчал, полагая, очевидно, что такого объяснения достаточно.

— А что случилось с нашим собратом Ахойоцином, Голосом Солнечного диска Тескатлипоки? — живо заинтересовался Пакаль. — Еще год назад он присылал нам поздравления с рождением наследника трона Паленке. Здоров ли достопочтенный собрат?