Марсианское зелье (сборник) - Кир Булычев

Малюжкин посмотрел ему вслед и обиделся до слез.

Милица со Стендалем доплелись до пивного ларька, у которого под разноцветными пляжными зонтиками стояли шаткие столики с голубым пластиковым верхом.

Миша отстоял в очереди, поставил на столик две кружки с шапками теплой пены. Он был разочарован в жизни и в идеалах.

– Что же, не оценили нас? – спросила Милица.

– Я совершил тактическую ошибку, – признал Стендаль, не зная еще, в чем она заключалась.

– Сначала я ему понравилась, – произнесла Милица.

Стендаль пил пиво, морщился.

– Придется прямо в Москву, – сказал он. – И Великий Гусляр останется никому не известным, заштатным городком. И они будут кусать себе локти. Пускай кусают.

– Немного он все-таки прославился, – напомнила Милица. – Я же здесь жила. – Она улыбалась. Она шутила, хотела развеселить Стендаля. – Все уладится.

– И никто не верит, – огорчился Стендаль. – Даже в милиции Удалову не поверили. А мне в газете. Что мы, проходимцы, что ли? Вот Грубин побежал опыты ставить, чтобы ничего не упустить. И вы тоже не только о себе думаете. Ведь правда?

– Ага, – подтвердила прекрасная Милица. – Смотрите, тот смешной дядька бежит.

По площади бежал, вертел головой мягкий, колышущийся мужчина, голый череп которого выглядывал из войлочного венца серых волос, как орлиное яйцо из гнезда. У мужчины были толстые актерские губы и нос римского императора времен упадка. Под мышкой он держал большой альбом.

Весь он, от нечищеных ботинок, за что его журил Малюжкин, до обсыпанного пеплом пиджака, являл собой сочетание неуверенности, робости и фантастической целеустремленности.

– Мой альбом несет, – определила Милица.

– Это Степан Степанов, – узнал Миша Стендаль. – Они спохватились. Они поняли и разыскивают нас. Сюда! – махал рукой Стендаль, призывая Степанова. – Сюда, Степан Степаныч!

Степанов протопал к столику. Очень обрадовался.

– А я вас ищу, – сказал он, придавливая к земле стул, – вернее, вашу спутницу. Я уж боялся, что не найду, что мне все почудилось.

– Вас Малюжкин все-таки прислал? – спросил утвердительным тоном Стендаль.

– Какой Малюжкин? Ни в коем случае. Он, знаете, резко возражал. Он не осознает. Девушка, откуда у вас этот альбом?

– Это мой альбом, – ответила Милица.

Степанов подвинул к себе кружку Стендаля, отхлебнул в волнении.

– А вы знаете, что в нем находится? – спросил Степанов, сощурив и без того маленькие глазки.

– Знаю, мне писали мои друзья и знакомые: Тютчев, Фет, Державин, Сикоморский, Пушкин и еще один из земской управы.

– Пушкин, говорите? – Степанов был строг и настойчив. – А вы его читали?

– Конечно. У вас, Мишенька, все в редакции такие чудаки?

– Если Степаныч не убедит главного, никто этого не сделает, – заметил Миша, в котором проснулась надежда.

– И не буду, – сказал Степанов. – А вы знаете, девушка, что это стихотворение нигде не публиковалось?

– А как же? – удивилась Милица. – Он же мне сам его написал. Сидел, кусая перо, лохматый такой, я даже смеялась. Я только друзьям показывала.

– Так, – проговорил Степанов, задыхаясь, допивая стендалевское пиво. – А если серьезно? Откуда у вас, девушка, этот альбом?

– Объясни ему, – попросила Милица. – Я больше не могу.

– Альбом – это только малая часть того, что мы пытались втолковать Малюжкину, – начал Стендаль, подвигая к себе кружку Милицы. – Дело не в альбоме.

– Не сходите с ума, – произнес Степанов, – дело именно в альбоме. Ничего не может быть важнее.

– Степан Степаныч, вы же знаете, как я вас уважаю. Никогда не шутил над вами. Послушайте и не перебивайте. Вы только, пожалуйста, дослушайте, а потом можете звонить, если не поверите, в сумасшедший дом или вызывать «скорую помощь».

Когда Стендаль закончил рассказ о чудесных превращениях, перед ним и Степановым стояла уже целая батарея пустых кружек. Их покупала и приносила Милица, которой скучно было слушать, которая жалела мужчин, была добра и неспесива. Продавщица уже привыкла к ней, отпускала пиво без очереди, и никто из мужчин, стоявших под солнцем, не возражал. И странно было бы, если бы возразил, – ведь раньше никто из них не видал такой красивой девушки.

– А альбом? – спросил Степанов, когда Миша замолчал.

– Альбом заберем в Москву. Как вещественное доказательство. Как только соберем деньги на билеты.

– К Андроникову?

– Там придумаем, может, и к Андроникову.

– Он его получит от меня, – сказал Степанов. – Я еду с вами.

– Как можно? – удивился Стендаль. – Неужели вы нам не верите?

– Я буду предельно откровенен, – ответил Степанов, поглаживая сафьяновый переплет. – Мне хотелось бы встретиться, чтобы развеять последние сомнения, с Еленой Кастельской. Имею честь быть с ней знакомым в течение трех десятилетий. Если она ваш рассказ подтвердит, сомнения отпадут.

– Вы ее можете не узнать, ей сейчас двадцать лет. Как и мне.

– А я задам ей два-три наводящих вопроса. К примеру, кто, кроме нее, голосовал в прошлом году на депутатской комиссии за ассигнования на реставрацию церкви Серафима. Я тоже не лыком шит.

– Вы голосовали, – сказала Милица. – Пива еще хотите?

– Я, – сознался Степанов и очень удивился. – Спасибо. Пойдем?

– А не кажется ли вам, – спросил осмелевший и преисполнившийся оптимизмом Стендаль, – что все это сказочно, невероятно, таинственно и даже подозрительно?

– Послушайте, молодой человек, – ответил с достоинством Степанов, – на моих глазах родились телефон и радио. Я собственными глазами видел фотокопию пушкинского письма, обнаруженного недавно в небольшом городе на Амазонке. Почему я не должен доверять уважаемым людям только потому, что чувства мои и глаза отказываются верить реальности? Человеческие чувства ненадежны. Ими не постигнешь даже элементарную теорию относительности. Разум же всесилен. Обопремся на него, и все встанет на свои места. В таком случае стихотворение получает хоть и необычное, но объяснение, а это лучше, чем ничего.

– Елена Сергеевна, – произнес от двери Стендаль, пропуская Милицу и Степанова вперед, – скажите, кто, кроме вас, голосовал в прошлом году на депутатской комиссии за срочные ассигнования на реставрацию церкви Серафима?

– Степанов, – ответила Елена Сергеевна.

– Узнал, – обрадовался Степанов. – Я бы и без того узнал. Вы вообще мало изменились. Здравствуйте, Елена Сергеевна. Поздравляю с перевоплощением.

– Степан Степанович, как я рада! – воскликнула Елена.

– Хоть живая душа. А то мы очутились в каком-то ложном положении.

– По ту сторону добра и зла, – сказал Алмаз Битый с полу.