Записки солдата - Иван Багмут

Крик Александры Александровны донесся до меня сквозь сон и вернул к суровой действительности.

— Я не стану терпеть в доме это страшилище! Я требую немедленно выгнать этого выродка, этого бандита, этого негодяя, этого мерзавца!

Я догадался, что речь идет обо мне, и подошел поближе, чтобы честно признать ошибку и попросить прощения.

— Вот он! — обожгла меня взглядом Александра Александровна. — Вот он, разбойник! Вот он, кровопийца! Этот крем на вес золота! Больше его теперь нигде не достанешь! Его нет ни в одном косметическом кабинете! Ты прекрасно знаешь, что Амалия уехала за границу и я нигде не достану такого крема. Чем я буду мазать лицо? Чем?..

«Боже мой! Что я наделал!» — ужаснулся я и на всякий случай отошел подальше от разгневанной женщины. Откуда мне было знать, что эта проклятая Амалия уехала за границу?..

— Ну, моя дорогая… — робко пролепетал профессор.

— Никаких «моя дорогая»! Вон! Он или я — выбирай!

— Хорошо, у нас в квартире его не будет, — твердо заявил профессор, и сердце мое словно куда-то провалилось. — Я отвезу его на Днепровское море. Потерпи два дня.

— Утопить его надо в Днепровском море! — кипела Александра Александровна.

— Все будет, как ты пожелаешь! — заверил ее муж, и я содрогнулся.

«Смерть! Меня повезут топить в Днепровское море. За что? И кто! Тот, кто спас меня от смерти». Грустно опустив хвост, я поплелся из комнаты.

Чистая ихтиология

Мне и вообще умирать не хотелось, а тем более быть утопленным в Днепровском море. Кто не знает, что коты не любят воды? Отвращение к ней так велико, что мы даже умываемся не водой, а собственной слюною.

Лежа на письменном столе профессора, я следил за его руками, которые быстро писали докладную записку «Проблема рыборазведения в Днепровском водохранилище». Неужели этот человек, с такими добрыми и умными глазами, такой симпатичный, бросит меня в холодную воду этого, как его… водохранилища? Брр!

Бежать! Только бежать! Я понимаю, если уж погибать, то за что-то великое, достойное! Но за какую-то мазь! Из-за женского каприза? Нет. И потом — обещали утопить в море, а теперь — в каком-то жалком водохранилище. Это меня обижало.

Я уже было вскочил, чтобы выполнить свое намерение, но посмотрел в окно, увидел мокрую землю, неуютный от весенних дождей двор и снова лег. В конце концов, бежать можно, когда прибудем на место казни.

Думая о своем печальном будущем, я тем временем читал то, что писал профессор, и вскоре увлекся докладной запиской и позабыл о своих невзгодах.

Оказывается, Днепровское водохранилище величиной с доброе море и в нем можно разводить и выращивать тьму-тьмущую всевозможной рыбы, в особенности карпов, лещей и судаков. Но есть два препятствия.

Первое: рыба не может метать в этом море икру, у него слишком крутые берега. (Честно говоря, я не понимал, почему карп или какой-нибудь лещ не может метать икру при крутых берегах, но профессор этого не объяснял, а ограничивался ссылкой на это.)

Второе препятствие — страшная болезнь краснуха, от которой сейчас гибнет карп, живущий в этом море.

«Интересно, — подумал я, — а можно котам есть карпов, больных краснухой? Если болезнь не переходит на котов, у меня там будет после побега вдоволь еды». Я внимательно читал докладную записку дальше, но профессор обошел интересовавший меня вопрос. И мне вдруг так захотелось свежей рыбы, что, позабыв о предстоящей казни, я готов был хоть сейчас мчаться на это водохранилище.

В день отъезда к профессору пришел уже знакомый мне тип в грязном халате. Оказалось, и он поедет с нами на Днепровское море. Да, этого можно было ожидать: профессор сам не смог бы меня утопить. Специально для этой позорной операции брали палача.

Мы сели в профессорскую «Волгу» и поехали. Я с интересом смотрел в окно. Меня радовала зелень озимых, робкие листочки на деревьях, черная пашня, над которой поднимался пар, а когда проезжали мимо прудов и рек с синей холодной водой, у меня горестно сжималось сердце. Тогда я невольно переводил взгляд на Петровича, которого в душе называл палачом.

У меня не было к нему ненависти. Нет, я просто презирал его. Сперва я сам не понимал, откуда у меня такое чувство, потом сообразил: это потому, что он никогда не смеется.

Прежде, когда я был очень молод и, следовательно, достаточно глуп, мне казалось, что не улыбаются очень умные и солидные люди: они угрюмо молчат, ибо думают о серьезных, важных вещах. Еще в пору моего пребывания у Писателя я познакомился с одним критиком, который никогда не улыбался и писал длинные статьи. Тогда я считал его гениальным и только недавно, просмотрев его статьи, понял, какой он тупой невежда…

Часто встречаясь с умными людьми, я убедился, что у подлинно умного человека почти всегда на лице улыбка. Я долго ломал голову над своим наблюдением, а оказалось, дело совсем просто. Человек отличается от животного, кроме всего прочего, способностью смеяться. Когда же человек не смеется, он теряет человеческое подобие и становится похож на своего «друга» — собаку. Кстати, коты смеются, но внутренне. (В дальнейшем, когда я буду писать, что кот или кошка смеются, следует понимать, что они смеются внутренне.)

Поглядывая на злую физиономию Петровича, я так и ждал, что он вот-вот залает…

— Иммунитет! Во что бы то ни стало выработать у карпа иммунитет против краснухи! — говорил профессор, в сущности, сам с собой, хотя формально обращался к палачу.

— Все равно сдохнет! — возражал тот.

Я лично не представлял, что такое иммунитет, но соглашался с профессором, зная, что он не бросает слов на ветер.

— А вы знаете, что такое иммунитет, Петрович? — улыбнулся профессор.

— Что такое иммунитет — не знаю, а что рыба подохнет — знаю.

— Вот чтобы она не подохла, мы и будем лечить.

— Тю! Да где же это видано — рыбу лечить? Что это, человек или корова? Это все игрушки!

— Вылечим, Петрович! А иммунитет — способность организма противостоять болезни.

Тот тупо смотрел на профессора, не понимая этой простой фразы.

— Например, оспа. Когда мы прививаем вакцину оспы человеку, он уже не болеет этой болезнью. Мы говорим — у такого человека иммунитет против оспы. Понятно?

— Прежде и без иммунитета рыба не дохла, а теперь и с вашим иммунитетом подыхает, а все… Да что говорить!..

Я смотрел на профессора, ожидая, что тот ответит Петровичу резкостью, но он лишь укоризненно покачал головой.

В эту минуту мы проезжали село, и какая-то глупая кошка перебежала нам дорогу.

— Дави ее, дави! — заорал Петрович, но шофер сбавил скорость, и кошка спаслась.

— Эх ты! Добрая душа! — зарычал палач на шофера. — А она, проклятая, несчастье приносит!

Ох как я сейчас ненавидел этого выродка! Я внимательнее присмотрелся к нему и подсознательно, каким-то шестым чувством, ощутил, что прозвище палача дал ему недаром. Во всем его облике было нечто от палача. «Интересно бы познакомиться с его биографией, — подумал я, — посмотреть анкету».

Вскоре мы прибыли в большой город. Я впервые увидел Днепр, гидроэлектростанцию, желтую тучу над металлургическими заводами.

Сперва мы ехали по новому городу. Шофер сказал, что город как будто прибран к празднику; так казалось, верно, потому, что все дома были новые, большие, красивые, а улицы широкие, чистые, с яркими витринами магазинов. Палач что-то недовольно буркнул, я промолчал. По мне — не было бы только на улицах собак, а возле кинотеатров — мальчишек без галстуков и с мокрыми покрасневшими носами.

Потом пошел старый город. Профессору он тоже понравился. Палач снова что-то проворчал, а я увидел собаку, которая выскочила из боковой улочки, и если не выказал неудовольствия, то лишь чтобы не поддержать Петровича.

Через полчаса мы приехали в рыборазводное хозяйство на берегу Днепровского моря, где нас с нетерпением ждали. Машину встречала целая толпа — человек двадцать.

— Профессор Нетяга! — восторженно воскликнул молодой человек, как оказалось, директор хозяйства. — Как я рад!

— Я тоже очень рад с вами познакомиться, — ответил профессор.

— Кот! — вдруг раздался детский голос. — Как я рада!

В этот момент я вылезал из машины и был приятно поражен таким вниманием.

— Ну вот и хорошо! — смеясь, обратился профессор к девочке, которая так обрадовалась, увидав меня. — Его зовут Лапченко, он ловит рыбу и приехал помогать мне…

Все почему-то засмеялись, а девочка сказала:

— А я — Лена, — и сразу схватила меня за хвост.

Это мне, конечно, не понравилось, но что значила такая мелочь по сравнению с сообщением, что меня привезли сюда не для казни. Или, быть может, это надо понимать в обратном смысле? Нет, внутренний голос нашептывал мне, что я буду жить.