Экспансия - Сергей Сергеевич Эрленеков

абсолютно другого вида, они как будто инопланетяне, со своим понятийным аппаратом. Короче, ну его нафиг! Мне моя психика дорога как память!

Народу в тренировочном зале, как и всегда было много. Понятно, что добровольцев тут не было, но и деваться жертвам произвола было некуда. Вот уж действительно — выживает сильнейший! После начала занятий у Парименоля, пара десятков человек уже отчислились, не выдержав издевательств. И, самое удивительное, в этот раз отчислившихся никто не подвергал остракизму, и не критиковал. Им просто дали спокойно перевестись в другую Академию, пусть и не такую престижную. На удивление, узнав причину отчисления, другие ректоры академий с непонятной никому благожелательностью пошли несчастным навстречу. Становится понятно истинное отношение в Содружестве к ушастым доминаторам.

Дождавшись, когда все соберутся, Гранд-Мастер запер дверь, и поднялся со своего помоста. Указав рукой на курсантов, он презрительно и высокомерно, впрочем, как и всегда, произнес:

— Все разбились по парам, отрабатываем связки восемнадцать, тридцать один и четыре! Именно в такой последовательности! Чтобы в ваших тупых костяшках, кои вы зовете головой, эти последовательности отложились так, чтобы вы могли их повторить даже без участия сознания! Арт Дин, со мной! — и мучитель махнул мне ладонью, все, как и всегда в последние несколько декад, — Полный контакт! Противника не жалеть! Кто будет филонить, тот в конце занятия получит три минуты боя со мной!

Надо сказать, что как бы парни и девушки не старались уничтожать друг друга на тренировках, пару десяток жертв этот садист все равно найдет. Видите ли, по его мнению, они недостаточно сильно калечили друг друга. Но это будет позже, а сейчас раздался оглушительный грохот и звон. Это курсанты начали сражения на абордажных тесаках, все отличие которых от настоящих было в том, что был отключен вибрационный механизм и слегка затуплена режущая кромка. То есть отрубить конечность им не получится, а вот сломать запросто. Пока остальные тренировались, я пытался выжить. Именно так, потому что аграф в схватке со мной использовал боевое оружие, говоря, что такому мастеру как я, позорно сражаться на тренировочном оружии. Но беспокоило меня не это, а взгляд со стороны аграфской принцессы, который я постоянно чувствовал на своей фигуре. И с каждой тренировкой он меня беспокоил все сильнее.

И этот взгляд чувствовал не только я, а Парименоль тоже. И почему-то каждый раз при этом он полыхал злобой. Сегодня взгляд аграфки меня буквально прожигал, и ненависть ко мне со стороны учителя можно было резать ножом. Именно из-за этого жгучего взгляда, аграф на тысячную долю секунды он отвлекся, но на таких скоростях, на которых мы фехтовали, этого оказалось достаточно. И мой абордажный тесак, взвизгнув вибрационным механизмом аккуратно срезали мужчине волосы на темечке, моментально превратив шикарную гриву волос в монашескую тонзуру. В зале воцарилась мертвая тишина. Настолько оглушительная, что можно было услышать, как бьются взбудораженные схваткой сердца. Я не знал, что ненависть может быть еще больше. А дальше начался ад…

В свой жилой бокс я тащился почти на карачках, но с одной стороны меня поддерживал Грум, а с другой Пиор. Мой костюм представлял из себя жалкие лохмотья, а тело один сплошной синяк. Пусть меня и поранило, но вот удары ногами и руками в добавление к фехтованию я пропускал частенько, особенно когда в порыве ярости Парименоль сломал свой фамильный меч об мой клинок. Не, ну а что, концентрировать всю силу удара на кончике лезвия я научился еще на Фелиции. После этого и так впавший в неистовство ушастый, превратился в натурального берсерка. К сожалению, убивать его было нельзя, поэтому приходилось только защищаться, и ставить жесткие блоки. Хыргов Парименоль, давно меня так не избивали. Но душу грело видение того, как обессиленный таким порывом аграф, сжимая обломки клинка и опустив плечи выходит из зала, коротко бросив:

— Занятие окончено! — и столько при этом было эмоций в одном разумном, но больше всего преобладали ненависть и стыд.

Ненависть к одному конкретному курсанту, а стыд за то, что его публично унизили перед принцессой. И еще какая-то эмоция, которая была направлена в сторону аграфки. И если бы я не знал, что этот Парименоль конченый садист и ублюдок, я бы подумал, что он влюблен. Но, по моему убеждению, садисты не могут любить! Они могут испытывать разной интенсивности, одержимости и контролируемости страсть, но никак не любовь. Вот что-то вроде такой страсти он и испытывал. И теперь он получил такое унижение, прямо перед лицом объекта своей одержимости. М-да, надо быстрее восстанавливаться. А то чувствую, что мне даже в сортир теперь надо будет ходить с оглядкой. Такие индивидуумы обид не прощают, а вызвать на дуэль простого курсанта не позволяет статус Гранд-Мастера. Потому что при любом исходе он будет подвергну остракизму. Если победит, то скажут, что он убийца детей, а если проиграет, то лучше ему самому себя дорезать, все рано жизни у него уже не будет!

Не успел я дойти до своего жилого бокса, как на мне повисла чернокожая красотка. Она буквально терлась об меня всем телом, как гулящая кошка. Хотя-я-я, почему как, она чем-то напоминала мне этого мелкого земного хищника. На нас с удивлением косились встречные студенты, особенно те, которым досталось от агрессивной матарки. Ну никак они не могли понять, что большинство матаров, хоть и вышли в космос, но так и остались по сути своей дикарями. Дикарями, со своими дикарскими понятиями о том, что хорошо, и о том, что плохо. Поэтому что удивительного в том, что их девушки тоже могут подчиниться только грубой силе, а всякая вежливость и галантность воспринимается им как изысканное оскорбление. Когда мы всей нашей дружной компанией добрались до кубрика, то девушка всех разогнав, велела мне лечь на кровать и сделал шикарный, просто волшебный массаж.

И нет, никакого секса не было, только сильные горячие руки, какая-то приятно пахнущая степными травами мазь, и ощущение хорошо размятого и расслабленного тела. А потом просто мягкая и уютная темнота. Утром, когда проснулся, Такары уже не было, только похрапывали на все лады мои соседи. А еще я почувствовал, что несмотря на все ограничения, тело стало намного сильнее, и начал заново пробуждаться мой витальный атрибут. По крайней мере ни одного синяка на теле не было, и каждая клеточка организма была наполнена веселой и искристой энергией, которая звала бегать, прыгать и совершать всякие прикольные непотребства. Я проверил закладки на нейросети, и убедился, что ограничители все еще работают. Я даже стал опасаться