О чем поет вереск (СИ) - Ольга Зима

Мидир, переполняемый нежностью, шагнул к терпеливо ждущей его женщине, опустился перед ней на колено, прижал ее прохладную ладонь к своему лбу.

— Моя королева.

— Я видела тебя, любовь моя, — всхлипнула Этайн. — Я видела!

— А я ведь просил не смотреть.

Пальцы Этайн дрожали.

— Я видела раненых. И убитых, — всхлипнула. — Меня не пустили к ним! Меня!

— Ранеными занимаются маги, женщинам там не место. Все будет хорошо. Теперь все будет хорошо. Галаты притихнут надолго, потом и вовсе уйдут. Они могут стать магами в Нижнем, но наша земля дает силы лишь нам.

Про иных не хотелось ни говорить, ни думать.

— Ты великодушен, любовь моя. Ты бережешь моих соплеменников! Спасибо, что пощадил Эохайда.

— Это был честный поединок.

Мидир поднялся с колен, обнял за плечи, заглянул в зеленые омуты глаз, окруженные мокрыми лучиками.

— Да, конечно, — шепнула Этайн.

— Мы дрались на равных.

— Да, конечно! Все поверили, — печально улыбнулась она.

— Но не ты, — прошептал Мидир, касаясь ее губ.

— Не я, — выдохнула она еле слышно.

Мидир притянул Этайн к груди, укрыл рукой ее голову.

— Ты просила беречь твое сердце, — шепнул он, вспоминая яростные голубые глаза в прорези галатского шлема. — Умрет оно, умрешь ты.

Глава 30. Вересковый сказ о мертвой принцессе, или Король фидхелла

Следующий день, который обозначили для себя решающим сразу несколько ши, Мидира интересовал издалека. Ввязываться в постановку советника не хотелось, чтобы ничего королевской дланью не свернуть. Джаред наверняка продумал многие варианты развития событий, предусмотрел ответные шаги противника, а свои фигуры непризнанный чемпион дома Волка всегда расставлял по доске ювелирно. Мидир был уверен, что племянник мог бы стать фидхелловым королем Благого двора на пятидесятилетних турнирах, но тот привычно ловко скрывал свои умения. Впрочем, как и чувства.

Быть фигурой Мидиру претило всегда, однако сегодня он готов был сделать исключение и занять законное место короля Грезы, владыки Светлых земель. То есть внимательно наблюдать за перипетиями вокруг, будучи готовым вмешаться.

Ранним утром трубы скорбно пропели о погибших волках, но не о магах. Их, чьи души умерли не одно тысячелетие назад, оплакали уже очень давно. Мидира раздирали противоречивые чувства. Он то доказывал себе, что смерть Джаретта ему безразлична, то мучился от потери, бесповоротной и окончательной, то гордился самопожертвованием отца, то досадовал на всегдашнее его отношение к Мэллину; и в итоге был рад, что может не обсуждать произошедшее с супругой. Воронка в мир теней закрылась — и прекрасно.

Этайн словно чувствовала его смятение, вроде бы не проявляемое внешне. Ни о чем не расспрашивала, но была ласковее и внимательнее обычного.

Ближе к обеду Мидир, выспросив у Джареда, не рушит ли его планы, затеял гуляние по парку со свитой, где особы королевской крови должны были присутствовать обязательно, а значит, Лианна никак не могла начать сложный процесс обручения. Она была столь грустна, что розы и померанцы, во множестве росшие во внутреннем дворике, опадали на хрусткие песочные дорожки вслед за ее легкими шагами.

Благости дня немало способствовала тишина в галатском лагере, и Мидир ни на шаг не отпускал от себя Этайн, счастливую от его присутствия и пусть временного, но — мира.

Сдержанный гул голосов позади не мешал наслаждаться тишиной мира и близостью любимой. Глубокая осень ощущалась во всем: в призрачном шорохе падающих листьев и серебристом инее на оголенных ветках, прозрачной стыни горизонта и васильковой тяжести середины неба.

Когда они прошли третий круг, Этайн вздрогнула от резкого порыва ветра. Тогда Мидир свернул к площадке для упражнений.

Начальник замковой стражи, завидев владыку и весь Благой Двор, хлопнул три раза: ши сменили длинные палки на полуторники и выстроились в три ряда. Глухо застучали барабаны, засверкала холодная сталь, заметались заплетенные для битвы черные косы с серебряными лентами… Волки, отрабатывая удары, двигались слитно, слаженно, и у многих в королевской свите сами собой заходили плечи.

Этайн, всегда завороженно следившая как за танцами, так и за схватками, вздохнула судорожно и спрятала лицо на груди Мидира. Он вздохнул, без слов понимая ее тревогу: раньше волки не воевали с галатами. Шепнул слова ободрения и попросил не волноваться. Его королева и так слишком переживала за все. За раненых волков, за своих соплеменников, за солнечную девочку…

Законы домов неумолимо жестоки к прямым наследникам, Мидиру оставалось лишь гадать, что смог измыслить Джаред.

Что было отдельно занятно, сегодня хворый хромой Фордгалл прыгал вполне бодро и не оставлял солнечную девочку ни на минуту. Влюбленный Джилрой вздыхал, мрачнел, но молчал; Линна была тиха и отвечала вежливо, но коротко на рассыпчатую словесную вязь лесного принца. Рассказывал он о своем лесе с таким пылом, что заслушивались даже волки.

Мэллин что-то бормотал о божественных ветках, но не прерывал лесного принца, забравшего большую часть внимания королевских волков. Серебряный обруч и изящная фибула — королевские знаки рода Джаретта — украшали его наряд, что случалось нечасто.

Этайн поглядывала на Лианну, Фордгалла и Джилроя, тревожно следя за финалом драмы, что началась когда-то в доме Солнца, где выросли трое этих столь разных ши, а закончиться могла в Черном замке, самом сердце Благого двора.

Волосы принцессы Солнца мерцали попеременно то белым, то золотистым. Насколько Мидир понимал солнечное волшебство, принцессу терзали любовь и сомнения, вгонял в тоску несчастный Джилрой и вис камнем на шее неотступный Фордгалл. Как ни странно — лесовик мог считаться почти союзником — в данной ситуации Мидир ему не сочувствовал.

Больше всего он переживал за племянника, нежданно-негаданно полюбившего эфемерное солнечное создание. Мидир, который готов был ради любимой отдать свою жизнь, но не ее свободу, с одной стороны понимал чуждую логику, но с другой — серчал на упертого волчонка, обрекающего себя на вековечные муки единственной и неразделенной любви. Мэрвиново воспитание чувствовалось во всем, и Джаред скорее отгрыз бы себе лапу, чем загреб себе брак, обещающий счастье ему, но не возлюбленной.

Фордгалла сомнения не мучили. Наблюдая взгляды, бросаемые им на Джилроя, и всплеск внимания к Лианне, внимания с примесью злобного торжества тайной двойной победы, волчий король начинал понимать, почему лесовика столь не любил Мэллин.

Впрочем, в политике благих домов любовь-нелюбовь особой роли не играла, и Мидир все еще был готов поддержать Фордгалла, буде тот станет претендовать на деревянный трон. С нынешним лордом Леса отношения были весьма прохладными: тот, напрямую не прекословя владыке, постоянно совал свои отростки в дела домов, стравливал Камень со Степью, а Огонь с Небом, и не так давно уполз, покусанный волками, после очередной короткой кровопролитной войны, однако, оттяпав часть земли дома Огня. Земли, дававшей силы и волшебство. Не все лесные ярлы поддерживали своего лорда, а невероятно обаятельный Фордгалл убеждал и договаривался на зависть многим; не упускал своего, что Мидиру нравилось. Правда, имел вредную привычку покушаться на чужое, но такова уж привычка многих королей благих домов. Однако мало кто из них до сих пор пребывал в добром здравии и при короне.

От не слишком приятных раздумий, уже в трапезной, Мидира отвлекла Этайн. Она поприветствовала Вогана, который поставил перед ней тарелку с чем-то, больше напоминавшем по форме цветы, чем еду. Повар попросил украсить этот день улыбкой и порадовать всех хорошим аппетитом. Неодобрительно прицокнул на тарелку Джилроя, где нетронутая рыба печально белела выпученными глазами. Махнул рукой, и поварята споро доложили очередную порцию запеченного мяса на середину стола. Фордгалл потянулся одним из первых, но внезапно скривился и, пошатнувшись, оперся темной широкой ладонью о точеную руку сидящей рядом Лианны. Где нежную золотистую кожу, перевитую цепочкой с восьмигранником ее дома, не прикрывали ни тонкие перчатки, ни широкий рукав расшитого желтого блио!

Присутствующие ахнули.

Подобное расценивалось даже не как нарушение этикета, а как прямое оскорбление королевского рода. И пусть вокруг находились ши другого дома, волки, успевшие за без малого два столетия узнать и полюбить солнечную принцессу, повскакивали с мест. Руки их потянулись к клинкам, в хищных оскалах показались клыки, а глаза полыхнули свирепым желтым огнем.

Лианна тоже привстала, снова тревожно белея, но тут же медленно и будто обреченно опустилась обратно.

Этайн обернулась к Мидиру, ожидая пояснений. Он молча притянул ее к себе и, поцеловав в висок, шепнул: «потом, любовь моя, все потом».