Время войны - Антон Антонов

Это была хорошо продуманная деза, подготовленная в ведомстве Сабурова — именно такая, в которую могли поверить и в Государстве Амурском и в Народной Целине. Слухи о том, что острова тайно посещают корабли из иных миров, ходили давно, и хотя в массе своей они напоминали земные сплетни о летающих тарелках, это не меняло сути дела.

Но теперь Жукову пришло в голову выдать отдельную фалангу рейнджеров за шайку самых отчаянных космических головорезов, которые перестали подчиняться командованию легиона и самовольно захватили Песчаную долину.

А до сведения этих самых головорезов, в верности и надежности которых не сомневался, пожалуй, только сам Тауберт, по каналам особой службы было доведено, что Ставка преднамеренно загнала их в окружение и бросила там на верную смерть.

Результат получился вполне предсказуемый. Головорезы взбунтовались.

Идея принадлежала все тому же Сабурову, который великолепно разбирался в человеческой психологии. Ждать верности от третьесортных наемников глупо, а объединять их в одну часть с суперэлитными бойцами еще глупее.

Поскольку наемники выторговали себе право воевать без самоликвидаторов, уничтожить или усмирить бунтовщиков простыми радиосигналами с орбиты было невозможно. Однако для суперэлитных спецназовцев это не представляло проблемы. Они могли запросто перебить мятежных головорезов из обычного оружия. Но держать одновременно с подавлением бунта круговую оборону было затруднительно.

Правда, особая служба любезно подсказала головорезам не только как поднять бунт, но и что делать дальше. Неподалеку от Песчаной долины находился целинский рыболовецкий порт, и надо было только захватить у причалов траулеры и добраться до островов.

Маршал Тауберт с самого начала подозревал, что было ошибкой ставить во главе особой службы землянина, но все другие варианты выглядели еще хуже.

Подручные Тауберта были не в состоянии выучить русский язык, а для перевода разговоров, записанных жучками, скрытыми в самоликвидаторах, даже во время сосредоточения не хватало компьютерных ресурсов. А с началом боевых действий даже перевод генеральских переговоров, не говоря уже о болтовне офицеров и рядовых, стал большой проблемой, и генерал Тутаев это отлично знал. И хотя на Земле он не питал большой симпатии к русским, здесь это все казалось таким мелким и несущественным, что не играло никакой роли в его отношениях с другими генералами.

Тутаев был прежде всего землянин, и в спорных ситуациях он выступал на стороне землян, а вовсе не маршала Тауберта и его безумной камарильи.

А потому он дал земным рейнджерам из отдельной фаланги добрый совет — отпустить головорезов с миром захватывать траулеры, а самим прорываться на соединение с войсками Жукова.

Это не составило труда. Люди Жукова предупредили амурцев, и те без боя пропустили рейнджеров, после чего без потерь заняли Песчаную долину.

А головорезов тем временем перебили целинцы. Они, правда, решили, что враг прорвался к рыболовецкому порту большими силами, и бросили туда части, предназначенные для контрнаступления в долине. Это дало амурцам возможность беспрепятственно выйти к морю и укрепиться, а Жукову — возможность явочным порядком начать с амурцами переговоры о разделе сфер влияния.

Ему пришла в голову идея отдать амурцам территорию, захваченную легионом на юге, а все свои силы перебросить оттуда на север. Тауберта он рассчитывал уговорить на такую рокировку, доказав ему, что только так легион сможет захватить город Бранивой раньше амурцев.

Но у Тауберта в это же самое время возникла своя идея — расстрелять генерала Жукова за измену.

45

Морское побережье к юго-востоку от города Чайкина в этот день напоминало большой сумасшедший дом на открытом воздухе. Накануне ближе к вечеру обитатели многочисленных санаториев, домов отдыха, юнармейских лагерей и курортных местечек, сообразив, наконец, что происходит, решили обратиться в бегство — но было уже поздно.

Путь этой грандиозной массе людей преградили тыловики и боевые части легиона, которые отбросили курортников назад и прижали их к морю. Бесконечный песчаный пляж был усеян людьми и издали казалось, что они просто отдыхают.

Но это впечатление было обманчиво. Прежде всего, так много людей сразу не бывает ни на одном пляже даже в самый разгар купального сезона. Чтобы высвободить войска из оцепления, людскую массу сжали до максимального предела, и не то что лежать, но даже стоять на этом пляже было затруднительно.

Курортники пытались спасаться, забираясь в воду, и легионеры не возражали — но лишь до тех пор, пока это не напоминало попытку к бегству. За теми, кто пытался отплыть от берега, зорко наблюдали с самолетов и вертолетов, с катеров и подводных лодок, а также с челноков, стоящих под погрузкой.

То и дело с челноков и с воздуха раздавались пулеметные очереди. Стрелки открывали предупредительный огонь, стараясь ни в кого не попасть — и не только из гуманных соображений, но еще и потому, что маршал Тауберт лично приказал по возможности беречь жизнь и здоровье людей, предназначенных в уплату концерну «Конкистадор».

Но иногда они все-таки попадали и вода окрашивалась кровью. А еще люди гибли в давке на берегу и тонули в воде, а некоторые топились преднамеренно, не выдержав этого безумия.

И все это время над побережьем висел непрерывный стон, разрываемый истерическими воплями и криками боли.

Счастливы были те, кого по коридору между двумя колоннами тяжелых грузовиков выводили на сходни челнока или поднимали на челнок с воды. Открытые клапаны корабельных трубопроводов у входных ворот извергали тугие струи холодной пресной воды, но чтобы добраться до них, пленные должны были сначала раздеться догола. И они делали это без возражений, порой поспешно и с радостью — лишь бы поскорее добраться до воды.

Больше других повезло тем, кто оказался на краю толпы. Их раньше забирали партиями, а кроме того, женщины, вырвавшись на нейтральную полосу, могли заработать облегчение раньше других, добровольно отдаваясь солдатам.

Особенно часто этим пользовались женщины с детьми. Ради спасения малышей от гибели в давке под палящим солнцем они были готовы на все. А легионеры еще и подначивали их, выкрикивая через динамики предложения на этот счет.

Вырвавшись из толпы, молодые матери оказывались в неопределенном положении, потому что наверху еще не разобрались, что с ними делать.

Существовал приказ начштаба легиона Бессонова, согласно которому женщины с детьми относились ко второй очереди пленных, и их не следовало трогать, пока в наличии имеются пленницы первой очереди.

Но с другой стороны, тот же Бессонов переложил ответственность за отгрузку пленных на начальника тыла легиона и доложил об этом в Ставку, откуда начальнику тыла недвусмысленно передали, что он отвечает за соблюдение графика отгрузки головой. А поскольку график уже второй день срывался, начальник тыла давил на старших офицеров, те — на младших и так далее до самых низов.

Напряжение распространялось подобно лавине, и тыловики буквально зверели — особенно когда до них дошла угроза передоверить выполнение тыловых задач пленным, мобилизованным в штрафные части, и целинским добровольцам, а тыловиков отправить на фронт.

Легионерам боевых частей было проще. Дальше фронта все равно не пошлют, а насчет отстрела ошейников они уже просекли, что этой мерой командование злоупотреблять не станет. Бойцов катастрофически не хватает и расстреливать их даже за серьезные провинности не станет даже идиот Тауберт.

Конечно, за дезертирство, преднамеренную стрельбу по своим или добровольную сдачу в плен могут и пустить пулю под челюсть. А за все остальное максимум что грозит — это штрафная часть. И то не в первых рядах под пулями, а во втором эшелоне на правах надзирателя.

Так что легионеры 13-й фаланги не только сами отводили женщин с детьми подальше от челноков в близлежащие дома отдыха, но и отбивали их у тыловиков.

Тыловые подразделения самой 13-й находились в подвешенном состоянии. На них давили с двух сторон. Штаб фаланги требовал неукоснительно соблюдать приказ Бессонова об очередности использования пленных, а тыловое управление легиона приказывало заботиться прежде всего о количественных показателях.

Детей при этом грузить на челноки запрещалось — они не годились в уплату «Конкистадору», а главное — на осиротевших детей у Тауберта был особый расчет. Из них он собирался вырастить первое поколение подданных новой империи, лишенное предрассудков прежней жизни.

Капитан Саблин, центурия которого, сдав зэков на челнок, была поставлена в мобильное оцепление пляжа, взял на себя благородную миссию пресекать действия тыловиков, противоречащие приказу начштаба легиона. И поскольку рядовые тыловики сами не испытывали особой охоты разлучать матерей с детьми, их, как правило, отдавали Саблину без сопротивления.