Никто не заплачет - Полина Дашкова

К гражданке Кадочниковой Уваров отправился сам. Галина Георгиевна была на пенсии, жила одна, в крошечной квартирке в Солнцеве.

— Конечно, я помню Колю Козлова, — сразу сказала она, — с Захаровым они познакомились при мне. Я взяла ребенка домой на воскресенье. Они с Колей подружились, я этому была только рада, отпускала мальчика с Геннадием Борисовичем на выходные, на каникулы. Я неплохо знала Захарова и считала его человеком, которому спокойно можно доверить ребенка. А детям-сиротам необходимо теплое внимание, и если есть возможность… мы всегда только рады были…

Галина Георгиевна не стала рассказывать, почему взяла домой на воскресенье Колю Козлова. Даже через двадцать с лишним лет ей было неприятно вспоминать о ребенке, который готов броситься с крыши, чтобы ей, старому педагогу, отомстить.

Уваров совсем упал духом. Опять мимо. Невозможно представить, что неуловимый Сквозняк и умственно отсталый Коля Козлов — один и тот же человек.

— Скажите, этот ребенок как-то отличался от остальных? — спросил Юрий без всякой надежды.

— Да, — кивнула Кадочникова, — он резко выделялся из общей массы. Он быстро стал лидером.

— Но он был болен? То есть к вам ведь не попадали нормальные, здоровые дети?

— Коля Козлов был совершенно здоров и психически нормален, — тихо произнесла Галина Георгиевна после долгой паузы.

— Но диагноз?..

— Неужели вы, майор милиции, столь наивны? — вздохнула Кадочникова. Сейчас о таких вещах говорят открыто. В мое время, конечно, молчали, а сейчас трубят во все трубы. И, наверное, это правильно. Каждого третьего ребенка-отказника после Дома малютки штампуют таким диагнозом. И каждый второй из проштампованных на самом деле здоров. Со здоровыми детьми нам, педагогам, приходилось трудно. Они проявляли строптивость, упрямство, требовали особого внимания. А при нашем специфическом контингенте на особое внимание нет ни времени, ни сил. Дети часто бунтовали, приходилось отправлять в больницу. А там — уколы, психотропные препараты. Они и там бунтовали, поэтому лечили их особенно рьяно. В итоге они становились как все. Конечно, бывали редкие исключения. Только очень сильные личности могли устоять, сохранить свой интеллект. Здесь нужна была огромная воля, хитрость. А откуда это в сиротах? Возможно, я скажу жестокую вещь. В моей многолетней практике редко, крайне редко встречались дети-сироты, которых я могла бы, не кривя душой, назвать совершенно нормальными, без всяких отклонений. Коля Козлов был именно таким. Но некому было бороться за снятие диагноза. Мать отказалась от Коли в роддоме.

— Он попадал в больницу? — быстро спросил Уваров.

— Да, — вздохнула Кадочникова, — один раз пришлось. Я уже не помню, что он натворил, но просто так мы, разумеется, детей не отправляли. Только в крайнем случае, когда не могли сами справиться. С Колей это случилось только один раз и больше не повторялось… Скажите, он что, стал преступником?

— Почему вы так решили?

— Ну вы ведь разыскиваете, как правило, преступников.

— Нет, — улыбнулся Уваров, — мы пытаемся разыскать его совсем по другим причинам.

— А в чем дело, если не секрет?

— К сожалению, пока секрет.

— Ладно, я понимаю, — кивнула Галина Георгиевна, — не хотите, не говорите.

— Спасибо, — улыбнулся Уваров.

Он мог бы, конечно, придумать какую-нибудь правдоподобную ложь о том, зачем милиция разыскивает бывшего воспитанника специнтерната, но лучше обойтись без сказок. Он был искренне благодарен этой умной, жесткой женщине. Мало находится свидетелей, которые спокойно смиряются с «секретами», многие требуют сказок.

— Колю уже один раз разыскивала милиция, — сказала Кадочникова, возможно, что-то об этом осталось в ваших архивах. Году в семьдесят пятом, или раньше, точно не помню, на него стали оформлять опекунство. Его забрали из интерната, и мы были очень рады за мальчика. Конечно, ему не место среди наших детей. Но потом он сбежал от опекунов. Даже документы не успели окончательно оформить. Знаете, для официальных инстанций его побег только подтвердил диагноз, который можно было бы снять. Олигофрены страдают манией бродяжничества… Конечно, ребенка искали, но без толку. Что с ним стало, с Колей Козловым, я не знаю.

— Галина Георгиевна, у Коли были какие-нибудь друзья среди одноклассников?

— Он был лидером и имел свою команду приближенных. Свиту. Это обычное явление в детском коллективе. Несколько мальчиков ходили за ним хвостом. Не могу назвать это дружбой.

— Имен не помните?

— Я попробую… Столько лет прошло. Подождите, у меня ведь есть фотография класса. Их снимали после того, как в пионеры приняли.

Дети были засняты во дворе интерната, на, фоне памятника Ленину. На плакате, прикрепленном к фасаду стандартного школьного здания, можно было прочитать: «МЫ — ВНУЧАТА ИЛЬИЧА!» Маленький медный Ильич простер над третьим классом вспомогательной школы свою непропорционально длинную руку.

Детские лица на групповой фотографии были мелкими, нечеткими. Если не знать, что у каждого из этих двадцати восьми мальчиков и девочек страшный диагноз в личном деле, то не заметишь ничего особенного в лицах. Дети как дети. Пионерская форма, новенькие галстуки. Обычные школьники начала семидесятых. У Уварова дома есть такая же фотография, где он сам вместе со своим третьим классом на фоне Ленина, после приема в пионеры. Только не в школьном дворе, а в актовом зале.

— Вот он, Коля Козлов, — показала Кадочникова.

Худенький мальчик с краю. Круглая лобастая голова, взгляд чуть исподлобья, правильное лицо. Разумеется, идентифицировать с единственным имеющимся снимком взрослого Сквозняка практически невозможно. Очень нечетко, расплывчато вышел на групповой фотографии Коля Козлов.

— А это свита. — Кадочникова перечислила пять мальчиков, показала каждого.

Они стояли рядом со своим лидером, как бы окружали его кольцом. Уваров записал пять фамилий.

— Думаю, вас могут заинтересовать только двое, — сказала Кадочникова.

— Почему?

— Потому, что вот этого, — она указала на полноватого высокого мальчика, уже нет в живых. Он умер в возрасте восемнадцати лет, отравился этиловым спиртом. Пить стал еще в интернате, в старших классах. Мы, конечно, пытались бороться, но сами понимаете, у многих наших детей наследственный алкоголизм. А эти двое — глубокие инвалиды. Один в Белых столбах, пожизненно, другой под Александровом в психоневрологическом интернате. Тоже пожизненно. Знаете, когда Колю забрали от нас, все пять мальчиков из его свиты оказались в сложной ситуации. Они привыкли к своему особому положению, но удержаться в лидерах уже не могли. Ребенка, равного Коле по интеллекту и силе характера, среди этих пятерых не было. Дети с удовольствием вымещали на них старые обиды. Это кончалось тяжелыми нервными срывами, мальчиков приходилось часто отправлять в больницу. А там… сами понимаете. В общем, став взрослыми, социально адаптировались только двое. Вот эти. Саша Сергеев и Толик Чувилев.

— Вы можете что-нибудь рассказать мне про этих двух мальчиков? — спросил Уваров.

— Мне трудно вспомнить. Столько лет прошло… Саша Сергеев ничем не выделялся из общей массы. Разве что девочкам нравился в старших классах. Красивый был мальчик. Что с ним стало, не знаю. Он попивал уже в интернате, но не слишком, в пределах нормы, — Кадочникова усмехнулась, — если, конечно, уместно говорить о норме, когда четырнадцатилетний ребенок пьет. Но, в общем, в свои четырнадцать Саша Сергеев алкоголиком еще не стал. Это могу сказать точно.

— А он был болен? Или тоже, как Коля Козлов?..

— Саша действительно был болен. Но знаете, с этим диагнозом можно жить, и неплохо. В нормальных условиях дети Сашиного уровня вырастают вполне полноценными членами общества. Они практичны, дисциплинированны, отлично справляются с любой работой, не требующей интеллектуальных усилий. У них возникают проблемы там, где надо принимать самостоятельные решения, логически и абстрактно мыслить, оценивать собственные поступки. А так — все нормально. Впрочем, зачем вам лекция по психиатрии? Посмотрите на теперешних бизнесменов. Абсолютно олигофренический тип мышления. Железная хватка, высоко развитее инстинкты, грубое недоразвитие интеллекта, неумение просчитать больше одного хода вперед, животный практицизм и моральная идиотия в тяжелой форме.

— Это замечательно, — засмеялся Уваров.

— Ничего замечательного. — Кадочникова покачала головой. — Когда человек нормальный, психически и нравственно, попадает в любую сферу нынешней коммерции, будь то банк, фирма, книжное издательство, он может заранее узнать внутренний мир своих партнеров, прочитав учебник психиатрии, раздел «Слабоумие». Ему придется иметь дело с имбецилами и моральными идиотами. В этом нет ничего смешного, поверьте. Впрочем, мы отвлеклись от наших мальчиков… Про Сашу Сергеева — все. А вот Толик Чувилев из массы выделялся. Думаю, он был здоров. Ласковый, тихий мальчик, из всей свиты самый спокойный и послушный. Когда Козлова забрали из интерната, Толику было проще, чем другим. Он не срывался, не буянил. Его любили учителя и воспитатели. Потом, после восьмого класса, он поступил в ПТУ, кажется, на слесаря стал учиться…