Миры Роджера Желязны. Том 21 - Роджер Желязны

— Почему же нет?

— А почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Я хочу тебя понять, — медленно проговорила Вайол. — С тех самых пор как я впервые услышала о твоем возвращении там, в Ребме, даже еще до того, как Рэндом начал рассказывать мне всякие истории, я хотела знать, что же именно заставило тебя с таким трудом пробиваться сюда. И вот теперь у меня есть возможность — хотя, конечно, нет никакого права, всего лишь возможность — расспросить тебя самого. И я чувствую, что мне можно и даже нужно использовать эту возможность, невзирая на мое положение в этой семье и всякую субординацию.

Я криво усмехнулся:

— Умно ты это преподнесла!.. Что ж, постараюсь быть честным. Сперва меня гнала сюда ненависть — ненависть к моему брату Эрику. И еще — желание заполучить трон. Если бы ты спросила меня, когда я только что вернулся, которое из этих чувств было сильнее, я бы сказал: жажда власти. Теперь, однако… пожалуй, нужно признать, что это не совсем так: и то и другое отчасти было просто уловкой. До сих пор я, пожалуй, даже не сознавал этого. Однако Эрик мертв, и у меня не осталось в помине той ненависти, которую я испытывал тогда. Место правителя вакантно, но мне кажется, что теперь я испытываю к этому весьма смешанные чувства. Возможно, ни один из нас при теперешних обстоятельствах не имеет права на трон Амбера, и даже если бы были устранены все противоречия в нашем семействе, в данный момент я бы его не принял. Я бы непременно позаботился сперва о том, чтобы в Королевстве восстановилась некая стабильность, а также попытался бы ответить еще на некоторое количество нерешенных вопросов.

— Даже если бы ответы на них указали, что ты, возможно, и не сядешь на этот трон?

— Даже в этом случае.

— Тогда я начинаю понимать.

— Что? Что тут понимать?

— Лорд Корвин, мои знания философских основ этих явлений весьма ограниченны, но, по-моему, ты способен отыскать все что угодно в Царстве Теней. Это тревожная для меня тема, и я никогда до конца не понимала объяснений Рэндома. Но ведь вы действительно, если захотите, можете не только странствовать по Царству Теней, но и отыскать для себя другой Амбер — в точности такой же, как этот, во всех отношениях, за исключением того, что там-то вы получили бы возможность сесть на трон и наслаждаться тем, что дает истинно королевский статус?

— Да, мы можем отыскивать подобные места, — сказал я.

— Тогда почему же вы этого не делаете, чтобы положить конец раздорам?

— Потому, что то место способно лишь казаться нам точно таким же, как Амбер, и не больше. Мы все являемся частью нашего Янтарного Королевства точно так же, как и оно является частью нас самих. А потому любая тень Амбера должна непременно быть населена нашими тенями, чтобы хоть на что-нибудь быть годной. Мы можем даже воплотиться в собственную тень, если вдруг согласимся переместиться в такое вот готовенькое королевство. Однако же существа в Царстве Теней никогда не бывают в точности такими же, как здесь. И тень никогда не бывает точным повторением того предмета, который ее отбрасывает. Их очень много, этих маленьких отличий, и на самом деле они куда хуже, чем основные отличия между двумя различными существами. В итоге ты вполне можешь оказаться в стране, населенной совершенно чужими и чуждыми тебе людьми. Представь — ничего лучше мне в голову не приходит, — что порой ты встречаешься с человеком, ужасно похожим на кого-то из твоих хороших знакомых, и, разумеется, все время ждешь, что он начнет вести себя, как этот твой хороший знакомый. Но гораздо хуже, что ты сам постоянно ведешь себя так, словно рядом с тобой тот, другой. Ты смотришь на него, будто надев некую маску, и его реакция на тебя, тоже тебя не устраивающая, кажется гнусным притворством. Это очень беспокойное, просто ужасное ощущение. Я всегда не любил встречаться с такими людьми, которые напоминают мне кого-то другого. Целостность личности — вот то единственное, что нам не подвластно при наших манипуляциях с Царством Теней. Хотя именно благодаря нерушимости нашей личностной характеристики мы и можем связываться друг с другом. Именно поэтому Флора так долго колебалась на мой счет там, на Земле, когда я сбежал из лечебницы: моя новая личностная характеристика казалась ей в достаточной степени иной.

— Я начинаю понимать, — сказала Вайол. — Амбер для вас не просто место рождения и возможного правления. Это вся ваша жизнь, весь установленный для вашего рода миропорядок…

— Да, это вся наша жизнь… И основа нашего мира, — подтвердил я ее слова.

— Ты говоришь, что ненависть твоя умерла вместе со смертью Эрика, а твое желание получить трон было значительно ослаблено размышлениями над теми новыми вещами, которые ты постиг?

— Именно так.

— В таком случае я, кажется, действительно понимаю, что движет тобою…

— Мною движет желание стабильности, — сказал я, — и еще некое любопытство… и желание отомстить нашим врагам…

— Долг, — сказала она. — Ну конечно. Я хмыкнул:

— Да, это слово звучит весьма утешительно и благородно, да только мне отчего-то быть лицемером не хочется. Вряд ли я такой уж послушный долгу сын Амбера. Или Оберона.

— Ты нарочно говоришь таким тоном; ты просто не хочешь, чтобы тебя считали таковым.

Я закрыл глаза. Закрыл для того, чтобы присоединиться к ней в темноте, вспомнить ненадолго тот мир, где на первом месте совсем иные способы передачи информации, чем световые волны. И тут я понял, как права была она, в том числе и насчет моего тона. С чего это я принялся глумиться над понятием долга? Я же люблю, когда меня хвалят за доброту, честность и благородство, за мой ум, даже когда я кажусь себе не совсем таким — как и всякий другой человек. Что так задело меня при упоминании моего долга по отношению к Амберу? Ничего. Так в чем же дело?

Отец.

Я уже больше ничего ему не должен, я свободен от всех обязательств перед ним. В конечном счете, именно он виноват в теперешнем положении дел. Он породил нас в таком количестве, ничем не обеспечив ни справедливого наследования, ни доброго отношения к нашим матерям, и при этом он еще ожидал от нас любви, преданности и поддержки. Он играл своими фаворитами, а на самом деле, похоже, играл и нами, натравливая нас друг на друга. А затем он оказался замешанным в чем-то таком, с чем сам не смог справиться, и спешно покинул Королевство.

Зигмунд Фрейд, хвала ему, давным-давно дал мне обезболивающее и вернул к нормальным для нашей семейки чувствам отвращения и ненависти, которые только и могли здесь править. И при этих условиях никаких ссор и споров ни с кем у меня не возникало. Факты — дело другое. Я не могу сказать, что не любил своего отца только потому, что он не давал мне никаких причин любить его; по правде говоря, мне казалось, что он трудился как раз в противоположном направлении. Ну и хватит об этом. Я наконец понял, что именно так взбесило меня при упоминании о долге: сам его объект.