Мерцающий огонь - Джулиана Маклейн

меня зависящее, чтобы помочь ей выжить. Она должна была одурачить всех – заставить их поверить, что она именно та, за кого себя выдавала.

Я встала и вышла из кабинета майора, с тоской сознавая, что это давно стало и моей мантрой: «Не снимай маску. Не будь собой. Не попадись». В чем в чем, а в этом я разбиралась – и практики у меня было побольше, чем у любого из этих новоиспеченных агентов.

На следующее утро я проснулась затемно. Я уезжала на несколько дней, поэтому тихо, чтобы не разбудить Эдварда, прошла в детскую и поцеловала его на прощание. Выскользнув из дома, я направилась прямиком в поместье Уонборо, откуда нас собирались отвезти на полигон.

Агенты-стажеры уже ждали на улице. Они были с сумками, поскольку возвращаться не собирались. Большинство из них направлялось на базу Арисейг в Шотландии, где им предстояло обучаться диверсионной работе и разведке. Но Мари нужно было срочно осваивать прыжки с парашютом – во Франции очень не хватало женщин-посыльных.

– Нервничаешь? Тебе все-таки из самолета выпрыгивать, – заговорила я с ней по-французски, едва мы выехали на главную дорогу.

– Немного. Я не очень люблю скорость. Страшно, даже когда на велосипеде под горку качусь. Боюсь попасть в колею и слететь в кювет.

– Как ты тогда прошла отбор? – Я смотрела на нее с любопытством. – Мне казалось, кандидаты с подобными проблемами у них не задерживаются.

– Именно. Я врала. – Она улыбнулась. – Поэтому из меня и вышел хороший агент. Я прекрасно умею работать под прикрытием и строго держаться легенды. Их же я смогла одурачить.

Да. Но я все равно переживала за нее – временами она казалась мне чересчур самоуверенной. Только бы не рисковала собой понапрасну.

Мы ехали на север, в сторону Манчестера. По дороге нам все чаще попадались танки, грузовики и другая военная техника. Все они держали путь на юг, к побережью. В какой-то момент ими заполнилась вся встречная полоса. Они везли тысячи солдат и ящики, полные оружия, боеприпасов и провианта. Я в жизни не видела настолько плотного потока машин – их колонна протянулась на многие и многие километры.

– Ну, наконец-то, – пробормотала Мари, выглядывая в окно. – Покажем Гитлеру, что мы тоже не лыком шиты. Собьем с него гонор. Скорее бы.

Ну вот, опять эта непоколебимая уверенность и бесстрашие. Странно было поймать себя на подобной мысли. Вивиан всегда ругала за это меня. Возможно, именно поэтому я так беспокоилась о Мари. Она походила на меня. Но нынешняя война – особенно Блиц и бомбежки – заставила меня быстро повзрослеть и понять, что непобедимых людей не бывает. Никто не мог предугадать, когда удача от него отвернется.

От Мари удача отвернулась при первом же приземлении. Весь день она проходила инструктаж и практиковалась в ангаре. К вечеру ее подняли в небо на самолете «Дуглас Дакота C-47». Она прыгнула, но ее парашют запутался в кроне дерева. Кое-как высвободившись, она рухнула на землю с шести метров и сломала лодыжку.

Я не сопровождала ее в полете – ждала в ангаре с чашкой чая. Там меня и нашел молодой сержант, сообщивший, что ее отвезли в больницу.

– Во Францию в ближайшее время ей путь заказан, – сказал он, пока вел меня к своему командиру. – Присядьте пока. – Он указал на стул в коридоре перед кабинетом.

Мгновение спустя распахнулась дверь, и на пороге появился майор Гардинер:

– Миссис Гиббонс? Прошу, входите.

Я тут же встала и вошла в кабинет, из окна которого открывался прекрасный вид на взлетно-посадочную полосу.

– Я только что разговаривал по телефону с майором Оделлом. Он уполномочил меня предоставить вам шанс послужить своей стране и провести следующие несколько дней за обучением прыжкам с парашютом. Он говорит, что вам известно все, что знает Мари, и верит, что вы прекрасно справитесь с заданиями в полевых условиях.

Я в шоке уставилась на майора Гардинера:

– Прошу прощения? Вы хотите сказать, что собираетесь сбросить меня с парашютом во Францию?

– Если вы не возражаете. Вы, конечно, можете отказаться, миссис Гиббонс. В этом не будет ничего постыдного – дело рискованное, а у вас все-таки сын. Мы поймем.

Да, у меня был сын. Эдвард, мой милый, ненаглядный мальчик, которого я любила больше самой жизни. Мысль о том, чтобы оставить его на несколько дней, разрывала мне сердце. Как же я могла выпрыгнуть из самолета где-то за линией фронта? Я буду отсутствовать месяц. Или дольше? И все это будет сопряжено с риском для жизни. Что-то может пойти не так. Меня могут схватить. Или убить.

– Не могу пока сказать «да», – ответила я, – но, чисто предположительно, если я соглашусь, что мне сказать семье?

– Что вас отправляют в Шотландию, работа засекречена, и вы не имеете права разглашать какую-либо информацию.

Я нервно кашлянула:

– И когда я должна буду отбыть? Предположительно?

– Меньше чем через неделю. Я хотел бы рассказать вам больше, но не могу, потому что и сам не знаю. Мне известно одно: как только вы научитесь прыгать и приземляться, вы немедленно поедете в штаб-квартиру Управления в Лондон, где вас подробно проинструктируют.

Мое сердце бешено колотилось, пока я судорожно соображала, как поступить. Я была матерью. Как я могла бросить своего сына и отправиться на войну в другую страну?

Но разве не этого требовали от мужчин вне зависимости от того, были у них дети или нет? Разве не за это они боролись? За свободный мир. За своих детей.

Но в то же время мне давали шанс пересечь Ла-Манш и попасть в оккупированную Францию, где мы с Людвигом расстались в самом начале войны. Вдруг я узнаю, где он? Может быть, даже снова увижу его? Смогу рассказать ему об Эдварде? Убедить его перейти на нашу сторону? Жить с ним одной семьей? Где-нибудь подальше, в безопасности?

Знай майор Гардинер мои мысли – он немедленно отправил бы меня за решетку.

– Чувствую, что у меня совсем нет времени на размышления, – сказала я.

– Его и правда нет, мэм. Вам надо приступить к обучению сегодня же.

Я глубоко вздохнула, думая о зверствах, которые обрушатся на мир, если мы позволим Гитлеру выиграть эту войну и вторгнуться в Великобританию. Я не хотела, чтобы Эдвард жил в такой стране. Я должна была защитить его, и, что более важно, мечтала познакомить его с отцом – пока не стало слишком поздно.

– Что ж, – наконец