Экземпляр - Юлия Купор

3

Диана пришла, когда на часах было восемь. Костя не видел, но знал: вот сейчас она захлопнула дверь, нашарила в потемках выключатель, спрятавшийся между старых курток, сняла сапоги и переобулась в домашние туфли — не видел, но ждал, затаив дыхание и превратившись в слух, что сейчас, сию же секунду распахнется кухонная дверь и на пороге появится наконец-то Диана.

Стол был накрыт, как в мишленовском ресторане, — дьявол, храни Блаватского! Плакали восковыми слезами свечи в серебряных канделябрах — раритет, винтаж, романтика, будто бы не разбитая Фестивальная за окном, а Елисейские Поля какие-нибудь. Салфеточки в салфетницах — белоснежное кружево, трогать нельзя, только смотреть. Готические тени, сотканные из потусторонней темноты. Щепотка мистики, вечер перестает быть томным — а впрочем, уже перестал. Для Кости это был вечер надежд и новой жизни. Только бы Векслер не обманул, только бы все это было не зря, не напрасно было.

Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь. Диана появилась в тот момент, когда Костя переставлял пустые тарелки, потому что ему казалось, будто они лежат недостаточно симметрично, и сам себе напоминал незадачливого фотографа, который сделал уже с десяток снимков с заваленным горизонтом и в припадке перфекционизма делает еще много снимков, но чем дальше, тем хуже, и на всех последующих фотографиях горизонт еще более завален, чем на предыдущих.

Блаватский, этот бог кулинарии, сотворил такое чудо, которое и Гордону Рамзи было бы не по силам. Гордон Рамзи бы побрезговал зайти на кухню типовой панельной девятиэтажки. Блаватский, хвала небесам, был не таков. Сначала он приготовил яйца, фаршированные трюфелями. Притащил откуда-то стеклянную банку консервированных трюфелей (в банке их было ровно два), сварил в кастрюльке полдюжины яиц, амнистированных из холодильника, минут десять поколдовал — и вуаля: деликатесные фаршированные яйца были готовы и разложены на тарелке. Потом настала очередь рыбы. Блаватский притащил семгу и приготовил из нее восхитительные нежнейшие стейки. А какой на кухне был аромат, словами не передать!

Блаватский, не переставая сердито ворчать, нашел где-то в ящике глиняный подносик, расписанный под хохлому. На этот подносик он и выложил вожделенные рыбные стейки, которые предполагалось подавать с соусом тартар, благо соусница так же благополучно нашлась. И вот наконец появилась госпожа Григорьева, и…

— Господи ты боже мой! — реакция Дианы превзошла все Костины ожидания: та сделала большие глаза и сложила ладони лодочкой в молитвенном жесте. — Это что?

— Это яйца, фаршированные трюфелями, — объяснил Костя, пытаясь сосредоточиться на деталях при условии, что общая картина мира расползалась, как пятно Роршаха.

— Фаршированные чем? — переспросила Диана, продолжая талантливо изображать знак вопроса. — Скажи честно, нашу кулинарию купил какой-нибудь олигарх из Москвы?

— Это не из кулинарии, — пояснил Костя, внутренне ликуя — очень уж ему нравилось следить за реакцией Дианы.

— А.

Минут на пять Диана скрылась в ванной и вернулась, держа в руках полотенце, точно знамя.

— А в честь какого события ужин? — спросила Диана, усаживаясь за стол.

Полотенце она элегантным жестом постелила на колени и машинально расправила.

— В честь того, что я проголодался, — Костя пытался сохранить простодушный вид, но его так и тянуло ухмыльнуться, состроить типичную «смотри-как-я-умею» гримасу, чтобы получить похвалу и чтобы быть уверенным на все сто, что эта похвала заслуженная.

— А ты всегда питаешься деликатесами? Мы вроде лет десять живем, раньше тебя устраивала оливьешка от тети Зульфии, — съязвила Диана. — Костя, трюфели? Где ты в нашем городе нашел трюфели?

— Это коммерческая тайна, — ответил Костя, и перед его мысленным взором возникло самодовольное усатое лицо пана Блаватского.

— А шампанское? — не унималась Диана, которой, очевидно, приспичило обличать Костю. Она вынула бутылку из ведерка и принялась внимательно изучать этикетку. — Ба, да тут ни слова по-русски!

— Дай сюда бутылку и давай есть, — Костя попытался изобразить легкую сердитость.

— У нас годовщина, а я опять забыла? — спросила Диана, наблюдая за тем, как Костя возится со строптивой бутылкой.

— Нет, у нас не годовщина.

Пробка выскочила с гордым «блямс!». Шампанское сотворило небольшой фонтанчик и обильной горной речкой потекло в высокие хрустальные бокалы. Блаватский повозмущался, что у Кости нет нормальных бокалов для шампанского, прошипев что-то вроде «ну что за дрянь», смотался куда-то, отсутствовал полчаса, затем вернулся с шуршащим пакетом, в котором, завернутые в нежнейшую папиросную бумагу, лежали два хрустальных бокала. И вот теперь эти бокалы были наполнены шампанским.

Костя выключил верхний свет и аккуратно зажег две свечи, заботливо оставленные Блаватским. Диана следила за его манипуляциями как за неким священнодействием. Костя водрузил эти свечи на стол. Серебряные подсвечники, разумеется, тоже принес Блаватский. Скорее всего, эти подсвечники он стащил у одной из своих многочисленных петроградских любовниц. Да черт с ними, с любовницами. Костя наконец-то уселся за стол, Диана сидела напротив и смотрела на него во все глаза, в свечах плавился воск, происходила магия, настоящая магия.

— А вкусное шампанское, — заметила Диана, которая уже успела осушить целый бокал. — Сам выбирал?

— Нет. У меня теперь есть персональный консультант по алкогольным напиткам.

«И по красивой жизни», — подумал Костя. И ничем он не хуже того же самого Женьки, у которого есть персональный сомелье. Блаватский-то, с его черными глазами и усищами, Блаватский, которого словно выдернули из прокуренного кабачка начала века, Блаватский-то, пожалуй, и покруче Женькиных консультанток будет.

— Ты выздоровел, кстати? — спросила Диана, пока сам Костя разливал по бокалам остатки шампанского.

Бокалы завораживающе поблескивали. Ну его, это электричество, — в свете свечей все намного эффектнее выглядит.

— Я более чем здоров, — ответил Костя и протянул Диане бокал, наполненный до краев.

Время текло будто кисель. Настенные часы отщелкивали минуты.

Выпили шампанское, перешли на вино. Съели яйца с трюфелями, съели всю рыбу. Выпили бутылку вина. Открыли еще бутылку. В какой-то момент пиршество переместилось прямо на пол — сначала Диана вылезла из-за стола, чтобы покурить, покурила в форточку, забрала со стола бутылку и уселась прямо на ковер, благо он на кухне был мягкий и пушистый. Костя последовал ее примеру, забрал свой бокал и тоже уселся. Минуты потекли еще медленнее, вязкие, густые. Косте чертовски нравились эти минуты.

Диана, которая так и сидела с бутылкой в руке, вытянула ноги. Длинные, стройные — Костя залюбовался. Эта красота была соткана из боли, но что, в сущности, такое красота, как не боль, — Костю после второй бутылки вина потянуло на философствование. Зацикленная, обездвиженная, зафиксированная, вся на штифтах и шарнирах красота. Впрочем, Диану, в отличие от Кости, не тянуло на серьезные разговоры. Она была пьяна и весела. Не так ожесточенно, по-гусарски пьяна, как тогда, когда она приперлась в квартиру