Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки - Юрий Колесников

Это были примерные, весьма ориентировочные, зачастую туманные выводы, которые он почти сразу же отметал. Но кое на чём, естественно, задерживал свое внимание. Перед глазами возникали его люди за рубежом. Он задумывался над их судьбами, часто вспоминал своего любимца «Густава». В основном беспокоила внезапно прерванная связь.

Пожалуй, для него это было важнее, чем предстоящее исполнение приговора, которое почему-то откладывалось.

Обеспокоенность вызывала в нём судьба целого ряда талантливых зарубежных учёных, которых Особая группа ценой огромных усилий привлекла на свою сторону.

Эти люди жили и работали в Германии. Очевидно, продолжали бы там трудиться до конца. Считали себя немцами. Среди них были и такие, которые позабыли о своей национальности. Это не имело для них значения. Но с приходом к власти нацистов им напомнили, кто они.

Нацистская система, преследовавшая евреев, с каждым днём ужесточала расовые законы, вынуждала гонимых искать прибежище в других странах.

Судьба этих учёных постоянно оставалась в поле зрения начальника Особой группы. Не только с чисто человеческой стороны. На первом плане всегда были профессия и патриотизм. С некоторыми из этих людей у него сложились добрые отношения. Между тем Серебрянский познакомился с ними отнюдь не из филантропических побуждений. В перспективе были профессиональные соображения.

Когда же стало известно, что кое-кто из них помышляет покинуть Германию, что было вполне естественно, Серебрянский стал чаще наведываться к ним. Вскоре эмиграция, как эпидемия, охватила преследуемых нацистами по национальному признаку людей.

Оставаться равнодушным к судьбе своих знакомых начальник Особой группы не мог. Приложил все силы и опыт, чтобы направить устремления этих людей на выезд в СССР. Пообещал им не только радушный приём, но и всестороннее содействие властей в предоставлении возможности продолжать исследовательскую работу.

Серебрянский полагал, что руководители страны, и прежде всего генсек Сталин, придадут должное значение приезду столь нужных стране учёных. Естественно, все они были антифашистами.

Начальник Особой группы не ошибся. Из Москвы поступила санкция на приезд в СССР с правом постоянного места жительства и предоставлением каждому работы по способностям, профилю, специальности.

Но тут выяснилось, что не все учёные, желавшие эмигрировать, приняли предложение своего знакомого. Несмотря на заманчивость обещанных условий.

Кроме того, аналогичные предложения они получили от других стран. Отдельные учёные уже эмигрировали в скандинавские страны, кое-кто переехал в Англию. Запоздалый интерес проявила Америка. Но она слишком далеко. Добраться до неё не просто. Да и к чему, если в Европе столько стран, где фашизм казался немыслимым.

К тому времени Германия, по существу, сумела аннексировать только Австрию. Но Гитлер уже рвал глотку по поводу Судетской области. Веское слово в этом вопросе оставалось за Великобританией и Францией. В Мюнхене главы двух государств, Чемберлен и Даладье, преподнесли германскому фюреру Чехословакию на «блюдечке с голубой каёмочкой».

Сделка сразу подстегнула желавших эмигрировать. Не только из Германии и заваченной нацистами Австрии. Но выезд уже был сопряжён с риском для жизни. Из Чехословакии пока ещё удавалось уехать, но тоже с трудностями, которые большей частью кончались арестом эмигрантов.

Люди метались в страхе. Объявленный Гитлером «новый порядок» в Европе набирал силу. Тюрьмы были переполнены задержанными. Для решения «проблемы» строились концентрационные лагеря.

Мюнхен сыграл и другую роль: значительная часть немецких учёных приняли предложение своего влиятельного в СССР знакомого. Главным было избавление от преследований нацистов и предоставление возможности работать, чтобы обратить против нацистов результаты своих исследований.

В нелёгком и опасном выезде этих людей из Германии большую помощь оказал доверенный человек Серебрянского физик Кирилл Галичеф, издавна работавший в Германии под псевдонимом Фердинанд Шульц. Связь с учёными осуществлялась через его коллегу по лаборатории Элизу Мейтнер. Она должна была покинуть «фатерланд» и присоединиться к уже выехавшим в СССР учёным. Фердинанду Шульцу предстояло оставаться на прежнем месте работы.

Но обстановка внезапно обострилась. Нацисты обнаружили утечку специалистов. Гестапо установило слежку за учёными. Элизу Мейтнер должны были интернировать из-за её еврейского происхождения. Пришлось её срочно переправить по единственно остававшемуся пути в Швецию.

Элиза благополучно добралась до Копенгагена. Там у неё состоялась встреча с Нильсом Бором, известным физиком, с которым она многие годы обменивалась научными разработками.

Из Копенгагена люди Серебрянского должны были отправить её пароходом в Ленинград, где вместе с ранее эмигрировавшими учёными ей предстояло создать научную базу по исследованиям атомного ядра.

Глава 9

Едва Серебрянский вернулся в Москву, ему сразу дали понять, чтобы в отчёте о проделанной в Германии работе он не касался полученного документа с планами немецкого Генштаба и в целом планов вермахта.

Серебрянский возмутился, стал доказывать подлинность документа, настаивать на серьёзности изложенных в нём намерений нацистов и даже грозился поставить в известность генсека.

В наркомате с ним согласились, но объяснили причину, по которой нецелесообразно предпринимать такой демарш. Говорили, что «наверху» данная информация может быть истолкована не в его пользу. Ссылались на то, что атмосфера в наркомате и в стране в целом очень накалена.

Коллеги Серебрянского также доказывали, и не без оснований, что совсем не время «дразнить гусей»: немецкий документ может задеть самолюбие кое-кого из высоких чиновных лиц, заверивших Политбюро ЦК ВКП(б) и лично генсека в несокрушимости Красной Армии, о чём не может быть не осведомлён потенциальный противник. В конце концов, уверяли его, люди Особой группы сделали немало других важных дел.

– Товарищ Сталин в курсе проделанной группой работы. Он велел передать благодарность её сотрудникам и руководителю.

Серебрянский понимал, конечно, что приводимые доводы достаточно обоснованы. Но ему было жаль выбросить за борт такой богатый улов, стоивший огромных трудов. Понимал он и какой громадный урон может нанести стране недооценка планов вермахта.

Так Серебрянский заявил коллегам, отговаривавшим его от включения в отчёт немецкого документа. Под конец он сказал:

– Всё это я отчётливо вижу. Придёт время, и нам придется за это жестоко расплачиваться.

Несмотря на множество ошибок, генсек был искусный политик. То, что ему удалось устранить всех своих соперников, убедительно свидетельствовало об этом. Почему же он игнорирует собственные интересы? Неужели зацикливается на однажды принятом решении и сознательно не приемлет любую информацию, противоречащую некогда сложившемуся мнению?

Одно дело расправиться с соперниками в своей среде при наличии мощного карательного аппарата, другое – противники на международной арене. К тому же международная обстановка и положение внутри страны вынуждали надеяться на искренность немцев. Конечно, вначале Сталин не верил им до конца. Но отдельные их поступки постепенно подкупили его.

А приближённые? Если даже были в чём-то не согласны, твёрдо отстаивать свою точку зрения не рисковали. К чему? Отец народов знает, что делает. А если нет? Кто бы осмелился об этом сказать?

Серебрянский не был наивен. Понимал, что нельзя же в конце концов быть универсалом: всё заранее знать, интуитивно чувствовать и, только основываясь на этом, принимать решения.

Там, добывая материалы, приходилось рисковать. Это естественно. Хорошо, что всё обошлось. А здесь уже не удастся донести истину до тех, для кого старались. Такое исключалось. Всё равно, что биться головой об стенку.

Как же быть? Идти на компромисс со своей совестью? Это будет равносильно измене!

– При такой обстановке всё может быть. Не дай бог, чтобы мои слова оправдались, – признался вернувшемуся из-за кордона Серебрянскому его доброжелатель. – Однако предостережение, к сожалению, вполне реальное, мой дорогой Яков Исаакович.

Серебрянский очень скоро в этом убедился.

Глава 10

Намерения Гитлера напасть на СССР возникли задолго до осуществления агрессии против Польши. Если к поступавшей информации о немецких замыслах правительство СССР тогда относилось внимательно и в то же время с определённым скептицизмом, то после заключения с Германией договора и подписания секретного протокола оно отвергало их с особой категоричностью. Более того, по согласованию со Сталиным Молотов всячески ублажал нацистских правителей с невиданным прежде вниманием.

На страже взятых Советским Союзом обязательств стоял генсек ВКП(б) Сталин, болезненно переживавший малейшее отклонение от утверждённого им курса. По этой причине пострадало много людей.