ВОСПОМИНАНИЯ - Авдотья Панаева

— Но, вероятно, Анненков будет просить советов у всех в таком важном деле, — заметил кто-то.

— Он даже обязан это сделать, так как сам лицо не компетентное в поэзии, — сказал Панаев. — Издать Пушкина надо добросовестно, и нельзя полагаться на одного себя; надо, чтобы другие л итераторы приняли самое горячее участие и сообща потрудились бы над таким изданием.

— Как вы все наивны, господа! — сказал Тургенев,— такие люди, как Анненков, до такой степени самонадеянны, что не признают ничьих советов, особенно где дело идет о барышах. Да притом он пожелает, чтобы ему одному принадлежала честь издания Пушкина… Имя Анненкова, как литератора, до сих пор никому не было известно, а тут оно будет красоваться на каждом экземпляре Пушкина.

В этот вечер у Панаева должен был собраться весь кружок литераторов, и все нетерпеливо ждали прихода Анненкова. Тургенев упрашивал всех, чтобы не начинать разговора с Анненковым о его приобретении, желая посмотреть — заговорит ли он сам об этом. Анненков явился, но ни слова не сказал о своей покупке. Панаев не вытерпел и сказал ему:

— А ты должен сегодня угостить нас всех шампанским.

— Нет, ужином у Дюссо! — крикнули несколько голосов.

Всем была известна расчетливость Анненкова, который никогда не истратил гроша, чтобы угостить кого-нибудь обедом или ужином.

— Да, да, ужином с трюфелями и большим количеством шампанского, надо сделать вспрыски, — опять раздались голоса.

Анненков понял, в чем дело, но делал вид недоумевающего человека.

— Что с вами, господа? Какие вспрыски?

— Не отвиливайте, нам всем известна ваша покупка права издания сочинений Пушкина, — сказал Г.

— Это вовсе не я купил, а мой брат, — ответил Анненков.

Раздался общий хохот, потому что все знали, что его брату подобная мысль не могла прийти в голову, так как это был человек, совершенно не интересовавшийся русской литературой.[168]

— Хотите, я вам документ покажу, — воскликнул Анненков.

— Нам нужен не документ, а ужин, — отвечали ему. Анненков пожал плечами, засмеялся своим обычным громким принужденным смехом и произнес:

— Вот шутники, рады придраться ко всему, чтобы, поужинать у Дюссо… Извольте, господа, я вас угощу ужином, когда выйдет издание!

— Тогда обедом! а теперь ужином, — крикнул Тургенев. Все подтвердили это требование.

— Обедом, ужином! — воскликнул Анненков, — да знаете ли, господа, расходы по изданию будут так огромны, что вряд ли оно окупится.

— Ну, Анненков, ты тогда и не подумал бы издавать Пушкина! — заметил Некрасов.[169]

— Я не о барышах думаю, — обидчиво отвечал Анненков. — Я не умею спекулировать литературой. Некрасов понял намек и язвительно проговорил:

— Да, значит, ты с благотворительною целью предпринял это издание.

Видя, что разговор переходит на личные счеты, присутствующие поспешили прекратить его и стали расспрашивать Анненкова о подробностях его приобретения.

Анненков каждый день утром употреблял несколько часов для разбора бумаг Пушкина в квартире генерала Ланского.

С Анненкова взято было честное слово, что он все частные письма и вообще все бумаги, касающиеся семейных дел, не будет читать, а только выберет те бумаги, которые ему будут нужны для издания. Однако Анненков рассказывал в кружке, какие пасквильные анонимные письма писались Пушкину о его семейных делах и что он нашел в бумагах начатое письмо Пушкина к какому-то своему другу, в котором Пушкин в самых мрачных красках описывал свое семейное положение.

Кстати упомяну, что я слышала еще в 40-м году от книгопродавца Смирдина о Пушкине.

Панаеву понадобилась какая-то старая книга, и мы зашли в магазин Смирдина. Хозяин пил чай в комнате за магазином, пригласил нас туда и, пока приказчики отыскивали книгу, угощал чаем; разговор зашел о жене Пушкина, которую мы только что встретили при входе в магазин.

— Характерная-с, должно быть, дама-с, — сказал Смирдин. — Мне раз случилось говорить с ней… Я пришел к Александру Сергеевичу за рукописью и принес деньги-с; он поставил мне условием, чтобы я всегда платил золотом, потому что их супруга, кроме золота, не желала брать других денег в руки. Вот-с Александр Сергеевич мне и говорит, когда я вошел-с в кабинет: «Рукопись у меня взяла жена, идите к ней, она хочет сама вас видеть», — и повел меня; постучались в дверь; она ответила «входите». Александр Сергеевич отворил двери, а сам ушел; я же не смею переступить порога, потому что вижу-с даму, стоящую у трюмо, опершись одной коленей на табуретку, а горничная шнурует ей атласный корсет.

— Входите, я тороплюсь одеваться, — сказала она. — Я вас для того призвала к себе, чтобы вам объявить, что вы не получите от меня рукописи, пока не принесете мне сто золотых вместо пятидесяти. Мой муж дешево продал вам свои стихи. В шесть часов принесете деньги, тогда и получите рукопись… Прощайте…

Все это она-с проговорила скоро, не поворачивая головы ко мне, а смотрелась в зеркало и поправляла свои локоны, такие длинные на обеих щеках. Я поклонился, пошел в кабинет к Александру Сергеевичу и застал его сидящим у письменного стола с карандашом в одной руке, которым он проводил черты по листу бумаги, а другой рукой подпирал голову-с, и они сказали-с мне:

— Что? с женщиной труднее поладить, чем с самим автором? Нечего делать, надо вам ублажить мою жену; ей понадобилось заказать новое бальное платье, где хочешь, подай денег… Я с вами потом сочтусь.

— Что же, принесли деньги в шесть часов? — спросил Панаев.

— Как же было не принести такой даме! — отвечал Смирдин.

За достоверность этого рассказа, конечно, не могу ручаться, а передаю только то, что слышала.[170]

Когда полное собрание сочинений Пушкина вышло, то Тургенев очень горячился и говорил, что «надо отодрать такого издателя» жестоко розгами, и находил, что хуже трудно было издать Пушкина.

— Я ничего хорошего и не ждал, — твердил он, — но это превзошло мои ожидания, а еще Анненков хвастался — сколько у него материалов в руках!.. Это обидно, возмутительно!

По общему мнению, издание сочинений Пушкина вышло плохое. Но сам Анненков так высоко поднял голову и заговорил таким авторитетным тоном, что Некрасов сказал:

— Анненков, вероятно, думает, что и он воздвигнул себе памятник нерукотворный! Тургенев воскликнул: «позорный!»

О появлении комедии А.Н.Островского «Свои люди — сочтемся» много было разговоров в кружке.[171] Некрасов чрезвычайно заинтересовался автором и хлопотал познакомиться с Островским и пригласить в сотрудники «Современника».