Жанна дАрк из рода Валуа - Марина Алиева

Но, нет! Всё повторилось, и в следующий раз, и потом. И повторялось, повторялось, повторялось, даже когда, идеальный во всех отношениях де Бурдон, неизбежно превратился в заурядного любовника и начал обретать недостатки.

Да, он был и глуповат, и слишком фамильярен, и один раз даже посмел, в присутствии фрейлин, обратиться по имени к своей королеве. Изабо устроила ему тогда отменную выволочку с большим удовлетворением наблюдая, как затряслись губы шевалье, как испуганно он попятился и побледнел. Для первого раза это было даже трогательно. Настоящий Луи – герцог Орлеанский – такой, каким он стал в последние годы, в ответ наорал бы сам и заставил бы бледнеть её… Впрочем, о покойных плохо не стоит. Тем более, что дело было, в сущности, не в нём, а в беспечном юном возрасте, с ним связанном. Ради мгновений этой вечной молодости, ради иллюзии её бессмертия, и готова была Изабо закрыть глаза на глуповатость и фамильярность шевалье. В конце концов, место своё он помнил и охотно возвращался в свое придворное стойло, когда королева того хотела.

– Ах, Луи, Луи, – прошептала она, крепче прижимая к груди голову любовника, – теперь ты будешь со мной вечно…

Полчаса спустя, крайне довольный своими успехами де Бурдон вышел из спальни её величества, снял с плеча длинный золотистый волос и, не поворачивая головы, бросил дежурившей у дверей фрейлине:

– Королева желает умыться. Распорядитесь, чтобы ей принесли всё необходимое… И побыстрее! Она сегодня поедет в Лувр.

Молоденькая фрейлина подскочила и почтительно поклонилась, не смея поднять глаза на шевалье. Но, как только он вышел из покоев и шаги его затихли, из-за портьеры, прикрывающей дверь в комнаты прислуги появилась мадам де Монфор.

– Что вы делаете? – строго спросила она. – Почему вы кланяетесь этому шевалье, как принцу или герцогу? Не забывайтесь, милочка, он всего лишь посыльный его величества!

Пухлые щеки недавно поступившей на службу фрейлины, покрылись густым румянцем. Склонившись ещё ниже, она почти прошептала:

– Простите, мадам, больше этого не повторится.

– Надеюсь.

Мадам де Монфор три раза стукнула в дверь, из которой вышла и, спустя мгновение, оттуда появилась служанка с кувшином и тазом для умывания

– Ступайте, скажите, чтобы приготовили платье королевы и головной убор, – велела мадам де Монфор фрейлине. – Здесь я обо всем распоряжусь сама.

Отослав служанку и дождавшись, когда в комнате никого не останется, она достала шкатулку с мазями из мозгов кабана и притираниями, которыми Изабо пользовалась по утрам, проверила, всё ли на месте и, задумавшись на миг, чему-то удовлетворенно улыбнулась.

Шевалье сказал, что королева собралась в Лувр?! Отлично! Получается, что в Венсенн она всё-таки поедет, а это значит… О!!! Это значит, что скоро мадам де Монфор сможет оставить, наконец, опостылевшую службу при её величестве и убраться подальше от этого гнилого двора!

Последний год дался старшей фрейлине особенно тяжело. Бесконечные похороны и прочие напасти угнетали её чрезмерно. Но более всего то, с каким пренебрежением относилась ко всему Изабо. Даже смерти собственных сыновей она восприняла всего лишь с сожалением. Да и то, не о них…

«Что поделать, – пожимала плечами королева, – с тех пор, как герцог Бургундский всех нас тут бросил, и Жан, и Луи совсем растерялись и стали ни на что не годны. А ведь я так на них надеялась… Но теперь, когда стало ясно, что править им всё равно бы не пришлось, незачем и жить…»

Мадам де Монфор пыталась возражать, говорила, что в королевских сыновьях была последняя надежда Франции, и счастье, что в живых остался хотя бы Шарль. Что нужно особенно беречь этого последнего принца, потому что реализованные амбиции английского короля отнимут корону не только у него, но и у самой королевы. Но Изабо лишь вскидывала брови.

– Лично мне Монмут обещал достойную жизнь, – говорила она. – А дурачка Шарля, после смерти его полоумного отца, он обещал оставить своим наместником во Франции. Чем плохо? На большее ЭТОТ мой сын всё равно не тянет. А по мне, уж лучше иметь правителем Монмута, чем выскочку д'Арманьяка, который всю власть готов прибрать к рукам, дай ему только волю… Кстати, надо послать его в Анжу – пускай, наконец, привезёт Шарля. Герцог умер, а герцогиня, если уж так привязана к моему никчемному сыну, пускай едет вместе с ним. Мы её тут развлечём…

Несчастная мадам де Монфор не знала, что ей делать. После смерти мужа мадам Иоланда на её письма не отвечала, а идти за советом к коннетаблю, не навлекая на себя подозрений, старшая фрейлина королевы никак не могла. Поэтому продолжала исправно нести тяжкий крест своей службы, играя роль крайне преданной наперсницы, с которой можно говорить откровенно и обо всем.

И вдруг, нежданная радость! Гонец из Анжера с двумя письмами! Одно – официальное – для королевы, а другое, переданное тайком – для мадам де Монфор.

Прочитав своё письмо, Изабо сначала не поверила собственным глазам. А потом побагровела так, что сидевшая рядом поэтесса Кристина Пизанская, с которой они только что мило ворковали, обсуждая «Книгу о граде женщин», вскочила, закричав: «Скорее, зовите лекаря! С её величеством удар!».

Удар действительно был, да ещё какой! Мадам Иоланда больше не утруждала себя подбором слов. Её письмо, написанное чётким, размеренным почерком, на бумаге обычной, до обидного дешёвой, по слогу ничем не напоминал прежние, затейливые, словно узоры, письма и речи всесильной герцогини. «Женщине, которая живёт с любовником, ребёнок абсолютно не нужен. Не для того я его кормила и воспитывала, чтобы он помер под вашей опекой, как его братья, или вы сделали из него англичанина, как вы сами, или довели до сумасшествия, как его отца. Он останется у меня, и вы, если сможете, попробуйте его отобрать!».

Для Изабо, как для любого человека, не брезгующего ни подлостью, ни ложью, подобные прямые выражения показались вопиющим бесстыдством! Раскричавшись, словно площадная торговка, она призывала на голову герцогини все проклятья, какие только смогла вспомнить! Требовала карету, чтобы немедленно ехать к королю и жаловаться, и просить всего, чего только можно – наказания, изгнания, отлучения! Посылала немедленно к коннетаблю, чтобы за Шарлем отправили в Анжу армию. Но успокоилась быстро, хотя и зло, как только мадам де Монфор шепнула ей на ухо, что любые меры против герцогини Анжуйской потребуют предварительного следствия, и придётся обнародовать письмо. А королеве это было совсем не нужно.

Сама старшая фрейлина вести получила более чем благоприятные. Во-первых, мадам Иоланда снова прислала ей чёткие и подробные указания, что и для чего нужно делать. А во-вторых, она обещала, как только королева будет изобличена в неверности и заперта в одном из замков на время расследования, весь её двор распустят, и мадам де Монфор сможет, наконец, уехать домой. «Впрочем, – гласила приписка в конце письма, – если служба при дворе моей дочери покажется Вам привлекательной, в счет Ваших прошлых заслуг и нашей благодарности, можете претендовать на любую приемлемую для Вас должность…»

О Господи! Да ради избавления от вечного притворства и необходимости прислуживать женщине, так и не сделавшей ни единого вывода из собственной жизни, мадам де Монфор готова была сама выдать королеву со всеми её «шевалье». Но, по счастью, ничего подобного не требовалось. Старшей фрейлине нужно было всего-навсего подкинуть Изабо идею провести лето в Венсенском замке. А всё остальное сделают другие.

Во дворец де Бурдон опоздал.

С помощью своего слуги, предусмотрительно державшего для него отпертой дверь на боковую лестницу, шевалье оказался в покоях короля, когда того уже умывали. Молодой человек неслышно проскользнул в затемнённую комнату и стал за спинами слуг, терпеливо ожидавших указания от Великого управляющего двора приступить к одеванию. Но, как бы тихо он ни ступал, несколько человек всё же обернулись, и среди них Ла Тремуй, который сурово сдвинул брови и неодобрительно покачал головой.

– Как хорошо! – произнес в этот момент его величество, которому обтерли шею прохладным мокрым полотном.

В последние дни Шарлю стало намного лучше. А сегодня он порадовал подданных даже лёгким румянцем на щеках, что не замедлил отметить лекарь, внимательно изучавший сейчас в стороне содержимое королевского ночного горшка.

– Сегодня меня обещал навестить мой сын, – сказал Шарль, ни к кому конкретно не обращаясь. – Я очень рад, хотя и удивлён. Говорили, будто у меня больше не осталось сыновей…

Лекарь отставил горшок, поманил слугу с водой и, ополоснув руки, приблизился к королю.

– Лучше всего вам было бы погулять с его высочеством на воздухе, – сказал он, почтительно прощупывая пульс на вялой желтоватой руке. – Дни сейчас стоят тёплые, солнечные, и эта прогулка доставит вам и пользу, и удовольствие.