Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы - Август Стриндберг

Корвет должен был выйти в море и оставаться там шесть месяцев. Капитану это было очень не по душе, дети становились уже большими, жене одной было трудно с ними справляться, и сам капитан был уже не так юн и жизнерадостен. Но так должно было быть, и он уехал.

Из Кронберга он уже послал ей письмо, которое содержало в себе следующее:

«Мой милый маленький цветочек!

Ветер слабый SSO, к О + 10° Цельсия. 6 склянок на вахте.

Я не могу тебе описать, как мне горько без тебя. Мне было так тяжело, как будто что-то давило мне сердце. Говорят, что моряки имеют предчувствия, когда с их близкими что-нибудь должно случиться. Я ничего не знаю об этом, но я чувствую, что до тех пор, пока не получу твоего письма, я не найду себе покоя. На корабле ничего не происходит по той простой причине, что нечему происходить. Как живете вы там, дома? Получил ли Боб наконец свои новые ботинки и впору ли они ему? Я плохой «писатель», как ты знаешь, и потому кончаю. Большой поцелуй в этот крест.

Твой старый Палль.

P. S. Ты должна, моя маленькая, искать себе общества (женского, конечно), и не забудь попросить хозяйку в Даларо, чтобы она хорошенько сохранила большой баркас к моему приходу (Ветер крепнет, сегодня ночью будет дуть с севера!)».

В Портсмуте капитан получил следующее письмо от своей жены:

«Милый старый Палль!

Ты не поверишь, до чего здесь отвратительно без тебя; маленькой Алисе было плохо, когда прорезывался первый зуб, но теперь наконец он прорезался. Доктор говорит, что это необыкновенно рано и что это означает… но нет, этого тебе не надо знать! Бобу ботинки пришлись очень хорошо, и он ими ужасно гордится. Ты пишешь в своем письме, что я должна искать женского общества; это я уже сделала, или, скорее, она меня нашла. Ее зовут Оттилия Сандегрен, она училась в семинарии; она очень серьезная, так что моему старому Паллю нечего бояться, что она собьет его цветочек с правильной дороги. И к тому же она очень религиозна. Да, мы уже решили обе как можно серьезнее относиться к религии. Она великолепная девушка. Ну, на сегодня достаточно, т. к. сейчас придет за мной Оттилия. Она как раз пришла и просит передать тебе поклон.

Твоя верная Гурли».

Капитан не очень был доволен этим письмом, оно было слишком коротко и не так живо, как обыкновенно. Семинария, религия, серьезность и Оттилия, дважды Оттилия! И эта подпись! Гурли — почему не «Лапочка», как всегда? Гм!

Через неделю, когда они были в Бордо, он получил опять письмо и с ним книгу перевязанную крест-накрест. «Милый Вильгельм!» — Что! Вильгельм? Больше уже не Палль? — «Жизнь есть борьба», — черт возьми, что это значит? Какое нам дело до жизни?.. — «с начала до конца. Сладкая, как источник Кедрона», — Кедрона? Это уж не из Библии ли? — «текла наша жизнь до сегодняшнего дня. Мы, как лунатики, подошли к краю, не видя его». — О, семинария, семинария! — «Но существует этическая сторона, которая ценна своей высшей силой». — Сила — это хорошо!

«Теперь, когда я пробуждаюсь от своего долгого сна и спрашиваю себя, было ли наше супружество истинным, я должна себе со стыдом и раскаянием сказать: нет, этого не было! Любовь есть небесное начало (Матф. XI, 122)».

Капитан вынужден был подняться и выпить воды с ромом, чтобы быть в состоянии продолжать чтение письма.

«Как земна и телесна в противоположность этому наша любовь. Жили ли наши души в той гармонии, о которой говорит Платон? (Федон, книга IV, глава II, § 9.) Нет! Чем была я для тебя? Твоя экономка и — о, стыд — твоя любовница! Понимали ли наши души друг друга? Нет — должны мы ответить!» — К черту и Оттилия, и семинарии! Она была моей экономкой! Она моя жена и мать моих детей! — «Прочти книгу, которую я тебе посылаю. Она дает ответ на все эти вопросы. Она высказывает то, что в продолжение столетий дремало в женских сердцах. Прочти это и потом скажи мне, был ли истинным наш супружеский союз?

Твоя верная Гурли».

Итак, его дурное предчувствие оправдалось!

Капитан был вне себя и не мог представить, что сделалось с его женой. Это было безумнее, чем какая-нибудь проповедь!

Он разорвал крестообразную повязку на присланной книге. Генрик Ибсен, «Кукольный дом», прочел он на переплете.

«Кукольный дом!» Еще что! Конечно, его дом был милым, славным кукольным домиком, его жена была его маленькая куколка, а он — ее большая кукла. Да, они играли в жизнь, сделали из нее гладкую, торную дорогу и были счастливы! Чего же им не хватало? Какое преступление они совершили? Он должен просмотреть книгу, там должно быть все это. Через три часа книга была прочтена, но его рассудок остался невозмутимым. Как это их обоих могло касаться? Разве они выдали фальшивый вексель? Разве они не любили друг друга? Он заперся в каюте и еще раз перечел книгу. Многое подчеркнул там красным и синим, и когда стало рассветать, он сел к столу, чтобы написать своей жене. И он написал:

«Небольшое благонамеренное рассуждение о произведении "Кукольный дом", посланное старым Паллем с корвета "Ванадис" из Атлантического океана и Борд (45° сев. — вост., 16° L.)».

§ 1. Она вышла за него замуж, потому что он ее любил, и поступила совершенно правильно, так как если бы она стала ждать, пока сама полюбит человека, то легко могло случиться так, что судьба захотела бы, чтобы он ее не любил, и тогда она осталась бы на мели, так как это очень редко случается, чтобы оба были влюблены друг в друга.

§ 2. Она выдает фальшивый вексель. Это было глупо с ее стороны, но она не должна говорить, что сделала это лишь ради него, так как она его не любила. Если бы она сказала, что сделала это ради их обоих и детей, то это была бы правда. Разве это не ясно?

§ 3. То, что он влюбляется в нее после бала, доказывает, что он вообще в нее был влюблен, и в этом нет ничего плохого, но то, что это представляется в театре, — это плохо. Il у a des choses qui se font mais qui ne se disent pas, — не правда ли?

§ 4. To, что она, узнавши, что ее муж такой свинья, так как он действительно таков, потому что прощает ее лишь тогда, когда убеждается, что вся история не выйдет на свет; итак, то, что она при этом открытии хочет уйти от своих детей, считая себя недостойной их воспитывать, это не что иное, как остроумное кокетство. Так как она глупая гусыня — потому что ведь не надо же учиться в семинарии, чтобы знать, что фальшивые векселя недопустимы, — а он осел, то они великолепно подходят друг к другу. И, по крайней мере, она не должна предоставлять воспитание своих детей такому молодцу, которого она презирает.

§ 5. Итак, Нора имеет еще больше оснований остаться с детьми с тех пор, как узнала, каков молодчик ее супруг.

§ 6. То, что муж не оценил ее по достоинству с самого начала, в этом он не виноват, так как лишь потом узнал всю историю.

§ 7. Нора прежде была очень глупенькой, что она и сама не отрицает.

§ 8. Для одних ясны гарантии лучшего, чем прежде, обоюдного соотношения: он раскаивается и хочет исправиться, она тоже! Прекрасно! В этом все дело; теперь посмотрим дальше. Равное и равное согласуется между собой очень хорошо. Ты была глупой гусыней, а я вел себя, как бык. Ты, маленькая Нора, была иною воспитана, я, старый осел, был в этом отношении не лучше. Вини их обоих. Закидывай гнилыми яйцами наше воспитание, но не копайся в моем мозгу. Я, несмотря на то что я мужчина, так же невиновен, как и ты, даже, пожалуй, больше, так как я на тебе женился по любви, а ты — из экономических соображений. Останемся же оба друзьями и общими силами научим наших детей тому, что нам самим так трудно далось! Ясно? Справедливо? И все это написал капитан Палль со своим неповоротливым умом и своими негибкими пальцами.

Ну, моя любимая куколка, вот я прочел твою книгу и высказал мое мнение о ней. Но скажи мне, чем, собственно, это нас касается? Разве мы не любили друг друга? Разве не любим теперь? Разве мы не воспитали друг друга, не помогли друг другу обойти острые углы, что вначале, как ты, вероятно, помнишь, было вовсе не так легко? Что же это за фантазии? Ну их, всех Оттилий и семинарии! Это очень противная книга, которую ты мне прислала, это как плохо намеченный фарватер, в котором легко утонуть. Но я вооружился готовальней и хорошо наметил свой путь на карте, так как плыву свободно. Но больше я этого не сделаю. Орехи, гнилые внутри, тоже приходится щелкать, раз уж их получил, — это уж черт придумал.

Ну, желаю тебе счастья, покоя и чтобы ты получила опять твой ясный рассудок. Что поделывают маленькие?

Ты совсем позабыла написать о них. Ты, вероятно, слишком много думала о прелестных детях Норы (если вообще что-либо подобное существует в театре)? Плачет ли мой сын, играет ли маленький, поет ли мой соловей и танцует ли маленькая куколка? Это она должна делать всегда, тогда ее старый Палль будет доволен. А теперь пусть Господь тебя благословит, не допускай между нами никаких дурных мыслей, мне все это так печально и досадно, что я даже и сказать не могу. Я должен здесь сидеть и писать эти рассуждения на эту пьесу. Благослови Бог тебя и детей, поцелуй их от твоего верного старого